Глава 15

— Молодой человек, — прошептал голос рядом.

Я очнулся. Опять задремал?… Или не спал я всё это время? Сложно понять. То ли спал, то ли отключившись, просто вспоминал первый день на Битурте. За разбитыми мутными стёклами всё также мелькали трассирующие пули. Хмурое багровое небо стало ещё кровавей, с алыми отблесками вспышек… Хотя нет. Это приближается рассвет. От этого оно стало таким ярким.

— Молодой человек, — ещё раз прошептал голос, где-то сзади, но уже чуть ближе и определённо его обладатель обращался ко мне.

'Вот, чёрт, — выругался я. — Не дай бог патрульный… Мне сейчас этого ещё не хватало… Нет. Нельзя мне сейчас разговаривать с посторонними'.

Не открывая глаз и не оборачиваясь, я притворился, что крепко сплю и ничего не слышу. Но голос не утихал, вторил:

— Молодой человек… проснитесь, пожалуйста… Мне нужно с вами поговорить…

По голосу можно судить, что обладатель голоса — человек пожилой, может быть, даже пенсионер. Мужчина. Не сильный… В случае чего, можно дать отпор, попробовать прорваться боем. Я осторожно нащупал у себя под пуховиком запрятанный в глубокий карман пистолет. А то ведь могли, заразы, вытащить, пока я был в забытии, как иногда вытаскивают у спящих деньги и документы. Кончиками пальцев я нащупал рукоять пистолета. На месте! Значит, смогу дать отпор… Ещё восемь патронов. Восемь патронов. Чёрт дери! Всего лишь восемь… Должно хватить.

Камтик меня успокоил:

— Не паникуй. Есть большая вероятность, что мужчина просто хочет попросить воды или сигарет…

'Ага. Пусть пьёт из лужи! Вон в том угу есть вода… А сигарет у меня нет. И с роду не было, — думал я и фактически общался с камтиком, советовался с ним. — Мне сейчас не нужно ни с кем разговаривать. Это привлечёт внимание. А это плохо. Вызовет лишние вопросы, провокации. До рассвета ещё немного… Когда же он наконец наступит?!'

— Через 19 минут взойдёт солнце, — сообщил камтик.

'19 минут. Чёрт. За 19 минут до восхода, меня решил кто-то разбудить… Не с проста всё это…'

Казалось, что голос успокоился и не обращался больше ко мне. Возможно, мужчина, разочаровался, что я крепко сплю, плюнул на меня и отвернулся.

Рука побаливала. Тяжёлыми, резкими волнами на меня накатывала боль и жжение в руке; не давала успокоиться, немного расслабиться. Повязка уже набухла кровью.

'Как здесь противно холодно! — нервничал я. — Сентябрь-месяц, называется… На улице сейчас наверное 6 или 7 градусов тепла. Пока терпимо. Не заморозки, всё же. А здесь-то всего немногим выше…'

— 11,5 градусов, — сообщил камтик.

'Не умничай! — я обратился к камтику. — Ты записал последние воспоминания?'

Камтик положительно ответил.

Вдруг меня кто-то тронул за плечо. Не резко так тронул, осторожно, спокойно тронул лёгкой ладонью. Но нервы мои не выдержали и я шумно вздрогнул, словно меня передернуло током. От шума одна бабуля, которая лежала неподалёку от меня, нервно трепыхнула руками во сне не просыпаясь.

— Молодой человек, не бойтесь… — успокаивающе прошептал совсем рядом тот же голос, — я лишь хочу с вами поговорить.

Теперь играть в спящую красавицу было бессмысленно. Я обернулся через плечо и на соседнем боку полуразрушенного киоска увидел седовласое практически старческое лицо мужчины в округлых треснутых очках в металлической оправе. У него было впалое перепачканное грязью лицо с еле заметными шрамами от побоев и ударов прикладом. В желтом ряде зубов зияли чёрные впадины выбитых… Шапка, можно назвать, шапка-ушанка немного свалившись набок нависала над головой, явно не по размеру, вся в саже, или даже в пепле от костров, прикрывала не менее седые и редкие волосы. Но глаза… В них было не меньше паники и отчаяния, чем у меня… Его печальные, испуганные глаза, смотрели на меня, то ли панически ожидали пинка в лицо, как стандартный отпор попрошайке, то ли надеялись, что я выслушаю его просьбу, не прогоняя сразу. Был в них такой огонёк надежды… Я его разглядел не столько в слабых предрассветных лучах неба, сколько от кратковременных всполохов далёких взрывов, что отсвечивает небо.

Если бы сейчас был 2007 год, я бы принял его за безобразного бомжа и прогнал бы прочь или просто проигнорировал… Но, это далеко не 2007 год… И его вид меня не смущал. Потому что мой вид, а я это видел в отражениях чёрных луж, был примерно таким же…

— Кто ты? Что тебе надо, дед? — разглядев старика, тревожившего меня в столь неподходящее время, я спросил, внутренне успокаиваясь: 'Не похож он, конечно, на патрульного. Не похож…'

Старик облизнул губы, прежде чем говорить… А может и не старик он вовсе. Может ему 60, не больше. Просто страшно… Всем страшно. А страх он делает людей старше.

— У тебя есть сигаретка… или папироска? А? — жалостливо прошептал старик.

'И ради этого меня будить?.. Так и до инфаркта можно довести…' — однако мне стало лучше. Нервы заметно стихали. Ответил я ему, как мне показалось, немножко грубовато:

— Нет, дед. Нету у меня ни сигаретки, ни папироски…

Я отвернулся, предполагая, что беседа наша закончилась. Сигарет у меня в действительности нет. Я не могу и не смогу ничем помочь… И, вообще, не мешайте людям спать… Но позади меня старик заёрзал и продолжил шёпотом:

— Молодой человек, я не столько хотел стрельнуть у вас сигаретки, сколько просто… поговорить с Вами…

'Нечем заняться что ли?' — подумал я и нахмурился от мысли, что старик от меня так просто не отстанет — слишком настойчиво он приставал к спящему человеку, то есть ко мне, притворяющемуся спящим… Я перевернулся на бок — лицом к старику и кратко спросил:

— О чём?

— Прошу Вас… Только тихо. Не будите остальных, — занервничал старик. — Говорите шепотом…

— Зачем?… — на этот раз я спросил тише.

— Я хочу Вас спросить… — очень тихо сказал старик, боязливо озираясь по сторонам.

— Ну, спрашивайте. Не томите душу… Вы всё равно меня разбудили, — почти злостно, но шепотом выговорил я.

Старик подтянулся ближе, согнулся в шаге от меня, подобрал под себя коленки, приклонился спиной к киоску. Шапку-ушанку он снял и нервно теребил в руках. Его телогрейка была вся в грязи и рассечённых дырах. Сапоги оказались от разных пар. Это сразу замечалось по фактуре и форме. Они были дырявые и насквозь пропитались влагой.

— Я вот о чём… — замешкал он. — Хочу спросить… Вы здесь собираетесь остаться?

Последняя фраза оказалась наполненной неподдельным удивлением и непониманием. Что-то вроде: 'Как так, почти все ушли, а вы всё ещё здесь? И если Вы не уйдёте срочно, то Вас ждёт неминуемая смерть…'

Вообще, по правде говоря, он прав. Здесь оставаться очень опасно. Здесь остались только те, кто боится шагу ступить на улицы в город, где за каждым тёмным проёмом высоких полуразрушенных домов поджидает снайпер, где теперь войска расставили мины и ловушки для наступающего врага, где заминированы многие квартиры и неверный шаг — окажется последним в твоей жизни. К тому же, по улицам бродят вооружённые патрули, которые сочтут за долг подстрелить мародёра, тем более, если у тебя нет разрешения на проход. И, что ужасней всего, за дверями дежурит патруль, который бдительно следит за смиренными 'жителями' вокзала.

— Нет, конечно. Не хочу я здесь оставаться и давно бы свалил, если бы не… — ответил я и остановился.

— Из-за патруля? — догадался старик.

— Да, — коротко и очень убедительно подтвердил я.

Старик, похоже, не удивился этому. И даже ожидал, что я так отвечу… Интересно, зачем тогда спрашивал?

— Я тоже хочу отсюда уйти… — он начал откровенный разговор тихонько. — Они нас не эвакуируют… как обещали. И тем более не отпустят… живыми, по крайне мере.

'Да, вооружённый патруль нас точно не выпустит из здания, пока сами не решатся свалить, — беспокойно размышлял я. — На улице дежурят около дюжины бойцов отряда AL. Army of Liberty, как они себя называют. Воюют за свободу. Причём не против натовцев воюют, а вроде как за них… Продажные скоты. Пособники империалистов. Вчера отловили некоторых жителей, меня в довесок обнаружили, прибили к стае. Ну и согнали на вокзал. Сказали, поезда ждите. Прибудет, мол, скоро. Отвезут всех в безопасное место… А я-то знаю, что поезда не будет. Да и все в этом зале, наверное, догадываются, что поезда никогда не будет… какой нафиг поезд?! Все пути давно разбиты, рельсы разворованы. Но никто не показывает вида. Надежду в себе растят, что ли? Надеются, что не обманут? Что вдруг станет хорошо?.. Бомба упадёт на вокзал — и вот тогда всем будет хорошо!.. Пособники ждут, когда враг захватит город, чтобы сплавить нас всех натовцам или расстреляют, избавляясь от груза… Странно, что меня ещё не пристрелили. Хотя должны были. Из-за раны, наверное, пощадили? Так бы 'списали' как врага. По их мнению враг — это не тот, который бомбит и штурмует город, а тот кто сопротивляется вторжению их 'друзей' для наведения порядка и мира в стране…'

— Они ждут натовцев… — подтвердил мою мысль старик, продолжая. — Я в этом уверен… Ждут когда к ним придёт подкрепление… А что дальше будет? Этого я не знаю точно… Но, предполагаю, что ничего хорошего ждать нам не следует… Наверное, отправят в лагерь батрачить в рабских условиях. Говорят, построили такой на Нарве специально для русских… В лучшем случае — обменяют нас на консервы и тушёнку. Но кто им даст такое добро? Мы же — не солдаты, чтобы вести переговоры о сумме выкупа. Кому мы нужны?.. Я хочу отсюда дёрнуть! — заговорщицкий проговорил старик.

Я усмехнулся. Проронил:

— Тебя подстрелят, и шагу не успеешь ступить за двери вокзала.

— Я знаю, — обречённо, но твёрдо ответил старик.

Это меня поразило. Он, вроде, не похож на идиота или на придурка. А заявляет смело.

— Ты сколько здесь? — поинтересовался я.

— Три дня, — хмуро ответил старик. — Каждый день меня избивали… Всё это время. Не давали мне раны зализать, как опять волокли к себе. Уроды… Предатели!

Он раскатал рванный рукав и показал тёмные синяки на руке и кровоподтёки.

— Всё тело ноет… — продолжил он. — Уж лучше рискнуть… чем оставаться здесь и ждать своей участи.

— Я не по рассказам знаю, как здесь тяжко. Многое видел. Многое познал… Но на глупую смерть не готов идти, если ты мне предлагаешь, — прошептал я.

— Нет, не глупая… — начал было он, но я прервал:

— А какая? Отчаянная?… Вот если бы толпой пошли… Сколько здесь? Шестьдесят… А может вся сотня?

Старик предосудительно покачал головой:

— Толпой говоришь?… А наберётся ли твоя толпа?… Посмотри, здесь женщины, дети, старики и старухи… Скорей, среди них найдётся тот, кто предпочтёт сдать нас, прежде чем наберётся хоть десяток человек, готовых идти под пули…

— Верно говоришь, — согласился я и поглядел вокруг по сторонам на спящих людей. Ближайшие соседи находились на небольшом расстоянии от нас, но наше перешептывание не могли слышать, да и похоже не вслушивались, если кто не спал. Своих забот и несчастий было предостаточно. — Я также думаю. Все будут жаться по углам. По норкам своим. Так безопасней…

— То-то!

Старик поджал кулаком губу. От постоянного движения губ, она начала кровоточить.

— Я не хочу оставаться здесь… — чуть погодя продолжил старик. — Ты молод. Я подумал, что вместе у нас будет больше шансов… Да, знаешь, помощь мне нужна… — признался он. — Мне ногу давеча сломали. Не могу на неё ступать. Сильно больно… Но прихрамывая могу протянуть немного…

— Не костыль я тебе дед, чтоб помогать…

— Да погоди ты… Я же не договорил… Я не собираюсь идти под пули и тебя вести с собой. К чему мне тянуть за собой чью-то душу?…

— А что? Подкоп решил устроить здесь? — я иронично спросил.

— Нет, — резко ответил он. — Я знаю дорогу… В своё время работал на железнодорожном вокзале. Дворником… Был здесь как-то лет десять назад. Чистил перроны, да хозяйственные помещения убирал. И знаю один заброшенный путь… Только сила мне нужна… Видишь двери, которые выводят на платформы, — он бросил взгляд на решётчатые двери на противоположной стороне от центрального входа в зал ожидания.

Двери были заварены. И некоторые пробовали их дёрнуть, погнуть прутья решётки. Даже с петель попробовать сдвинуть… Ничего не выходило. Насмерть приварены.

— Ну, вижу. И что?

— Они выводят на перрон, — продолжил старик.

— Это я знаю… Двери-то приварены. Мы вдвоём не осилим их. Это точно…

— Я не про них, — он прервал меня. — Ты ходил в уборную, хотя бы раз?

Я вспомнил то злачное тёмное помещение, где не работает ни один светильник. Бывший туалет, или санитарный узел, как оно раньше называлось. Все унитазы и умывальники вдребезги поломанные валялись по полу уборной блеклыми осколками. Но помещение до сих пор исполняет своё функциональное назначение и за долгое время накопил в себе тошнотворный 'хлам' и запах от многих людей. Там был всего лишь раз. Вчера вечером. По нужде… Продержался минуту.

Я скривил мину. Старик сразу понял, что я был там.

— Так вот, наверное, ты не заметил в дальнем углу…

'Конечно, ничего не заметил. Там была такая темень. Да и ещё темным вечером!' — подумал я.

— …там есть небольшой лаз, — продолжал шёпотом рассказывать старик. — Никто не знает, куда он ведёт. В другое помещение или в тупик… Но я знаю!.. — словно раскрывая зловещую тайну, он улыбнулся мне окровавленными зубами. — Я знаю, куда ведёт этот лаз… Он ведёт в подвал. А там технические помещения есть. Если их пройти, то можно выйти в бетонную пустоту, расположенную под ближайшей платформой…

— Интересно. Продолжай, — я действительно был заинтересован и забыл на время про боль в руке.

— Только там тоже решётка стоит. При входе в этот лаз… Её ещё давно поставили. При мне, когда я работал здесь… Но она с тех пор прогнила. Да и петельки проржавели… Можно попробовать её снять… Надо было мне ещё в первый день сигануть туда, пока силёнки были и ноги целы… Да струсил. Не бомбили нас в тот день. Боялся, что услышат, заметят, погонятся и пулю всадят в спину… Они же вокруг вокзала бродят… А сейчас пробовал, не могу… поднять решётку не могу. Во всём теле болью отзывается, как только попробую на себя потянуть… А вчера тебя приметил. Новенький, голодом не заморен и синяками, ссадинами не похвален.

— Это всё верно… Но у меня рука… — я показал старику свою правую руку. Она была перевязана куском ткани и насквозь побагровела тёмной кровью. — Вчера ранили. Жутко болит…

— Я заметил твою рану. Это ничего. Если мы вдвоём наляжемся, то решётка отойдёт…

— Здорово, конечно, — отметил я. — Но почему ты решил, что я тебе помогу? Может, я — агент AL. Может, я здесь специально посажен, чтобы крамолы пресекать да побеги. Решили вот патрульные раненого друга посадить, посторожить узников… Вот возьму и сдам тебя сейчас… И ни куда ты не убежишь уже…

Это я сказал, так как не был уверен, что старик сам не является агентом AL, который проверяет всех мужчин молодого возраста на желание и возможность побега или сопротивления… Ведь патруль здесь небольшой. Не больше дюжины человек и если вдруг против них сгрудятся хотя бы несколько бойцов из бывших узников, то пострадают обе стороны при любом раскладе… А они, как мне думается, не хотят, чтобы их сторона как-то страдала.

Старик укоризненно глянул на меня. Мол, не шути так, не смешно:

— Ты не похож на 'предателя'… У тебя лицо не такое.

— С чего ты вдруг взял? — я попробовал улыбнуться, но резкая боль в правой руке от движения не позволила мне это сделать и улыбка оказалась кривой.

— За время войны, я научился отличать своих и предателей по первому взгляду, слову, движению… Жизнь всему научит… — мудро ответил старик.

— А того мужика, которого недавно уволокли на выход, не ты случайно спалил?

— Нет. Ты что! Он сам спалился… — ответил старик. — Он, дурак, достал нож… Видимо хотел переложить в другой сапог. Натёр ему нож ногу. Да тут вояка проходил по коридору. Заметил странное движение, подошёл, посветил фонариком и всё понял… Это я сам видел. А ты спал тогда…

— И куда его уволокли? Расстреляли бедолагу?

— Я не слышал выстрелов. Дальние выстрелы слышал, но ближних нет… Либо отвели далеко, либо сапогами и прикладами забили насмерть. Он так и не вернулся до сих пор…

— Ты за всеми так наблюдаешь?

— Я не спал ночью… Всё думал, как сбежать и с кем можно сбежать. Потом отосплюсь… когда всё закончится. На том свете или на этом… Это уж как получится.

Старик умолк. Поёжился на месте. Опять прикрыл кулаком рот. Сильно кровоточили губы…

На улице светало. Сквозь решетчатые битые окна пробивались первые лучи сентябьского солнца. За окнами неугомонно грохотали раскаты и сверкали блики далёких взрывов, как многоголосые громы и молнии трассировали пули. Последняя битва за город продолжалась. Враг приближался. Это можно было судить по нарастающему шуму. Уже под конец беседы мы не шептались как в начале, а уже общались в полголоса, потому что из-за шума нас всё равно никто не слышал.

Я осторожно привстал и подошёл к ближайшему окну. Оно выходило на перрон. По перрону валялись большие куски отбитой штукатурки, крошки бетона, мусор и стрелянные гильзы. Никого не было. Эту сторону явно не охраняли. Только днём иногда прохаживались перед окнами, и то на недолгое время. Если мы сейчас уйдём в уборную, не вместе, конечно, а с определённым интервалом, то никто ничего не заподозрит и вглядываться в зловещую темноту уборной тоже не станет. А сейчас, когда нарастает шум и становится более явственной опасность грозящей бомбардировки, даже патруль потеряет бдительность. Затея старика, не так безумна, как показалась изначально… Вполне может сработать…

Я также осторожно вернулся на место. Присел рядом со стариком.

— Как тебя зовут?

Старик взглянул на меня. Выдавил сквозь кровавые губы:

— Игорь… Меня зовут Игорь. Некоторые меня зовут Игорёк. Я привык. А когда-то давно, в мирное ещё время меня звали Игорь Андреевич… А тебя?

— Влад… — ответил я не раздумывая, — Владислав Алексеевич…

Я назвался именем своего знакомого человека.

Так было надо…