"Драконы во гневе" - читать интересную книгу автора (Стэкпол Майкл)

ГЛАВА 19

Принцесса Алексия осторожно улыбнулась, войдя в зал для приемов, где уже начался суд над Вороном. Помещение было не то что бы маленькое, но намного меньше, чем тронный зал дворца. В отличие от последнего зал для приемов не подвергался серьезным перестройкам. Здесь мощные колонны все также поддерживали сводчатый потолок, но на стенах теперь не было деревянных панелей. Вместо этого на них были развешены гобелены, на которых были изображены сцены из древней истории. Впрочем, некоторые панно нуждались в серьезной реставрации.

В глубине узкой прямоугольной комнаты располагалось три трона. Тот, что стоял посередине, был слегка отодвинут назад. На нем сидел Принц Линчмир. И хотя Алексия знала, что ему было где-то за тридцать, приятные и спокойные черты лица давали неверное представление о его возрасте. Принц столь откровенно опирался на спинку трона, что даже свирепый внешний вид, который придавала ему маска, не мог восполнить ему нехватку сил и бодрости. Свидетельские показания он слушал рассеянно и невнимательно, притом принцесса была совершенно уверена, что пару раз он даже заснул.

Август в изящной черной придворной маске занял место по правую руку от Линчмира, расположившись ближе к Алексии. За ними сидела королева Джераны Карус, невысокая черноволосая женщина с беспокойными темными глазами. На ней было расшитое голубое платье, с ним гармонировала кружевная придворная маска, подобранная в тон. В отличие от Линчмира королева Карус была крайне внимательна и детально допрашивала свидетелей. Она беспрестанно забрасывала Кэбота Маршама вопросами, когда тот цитировал сказанное им четверть века назад перед Советом Королей, и демонстрировала отличное знание судебных протоколов Джераны, без конца требуя уточнить показания.

Ворон сидел на месте подсудимого, его ноги сковывали железные кандалы. Заключенного помыли, теперь его белые волосы были собраны в хвост и перехвачены черной кожаной лентой. Ему разрешили надеть самое минимальное количество одежды, но, казалось, — если забыть о сквозняках, — это обстоятельство его ничуть не стесняло.

До определенного момента судебное заседание проходило спокойно. Маршам, очевидно, являлся краеугольным камнем обвинения, и королева Карус все время подчеркивала несоответствия между тем, что он говорил раньше, и тем, что он утверждает сейчас. Более того, она справедливо указала на то, что свидетель знает о случившемся, только исходя из разговоров с Хокинсом. То есть его показания основываются лишь на слухах, и с этим королева Карус не желала мириться.

При этом ранее полученные свидетельства двух придворных магов — один из них был воспитанником школы Вильвана — подтверждали тесную связь Ворона и Хокинса, допуская, что это одно и то же лицо, и с этим утверждением обвинению не удавалось поспорить. То, что главный свидетель будет давать показания против Хокинса, казалось маловероятным. Чтобы изложить свою позицию, Скрейнвуду пришлось бы подвергнуться тщательному допросу со стороны Королевы Карус, вроде того, что она устроила Маршаму. Кроме того, ввиду того, что Август присутствовал при осаде Крепости Дракона, когда и было совершено предательство, он мог поправить или же опровергнуть некоторые преувеличения. А без показаний Скрейнвуда — ведь никто, кроме самого подсудимого, не мог рассказать о произошедшем в Борагуле — судебное дело Ориозы против Ворона терпело крах.

Пока королева занималась допросом Маршама, Алексия внимательно следила за Вороном и не переставала удивляться. Маршам явно ненавидел Ворона. Злоба в голосе, гнев в глазах легко выдавали его неприязнь к подсудимому. Алексии сразу же не понравился этот человек, с того самого момента, как она познакомилась с ним, и теперь девушка испытывала огромное удовольствие, наблюдая, как он старается выкрутиться из неприятной ситуации. Так же и Уилл, находясь среди зрителей, казалось, наслаждался тем, что Маршама удалось загнать в угол.

Ворон не разделял их чувств. Его лицо оставалось бесстрастным, он слушал. Принцесса не могла сказать, ощущал ли он себя виноватым перед этим человеком, или же ненавидел его. Алексия снова и снова останавливала взгляд на сильном профиле обвиняемого, ее притягивало чувство спокойствия, царящее в душе Ворона. В этот момент ее переполнял тот же самый покой. Ну и некоторое возбуждение.

Лицо Ворона все время было спокойно, за исключением нескольких раз, когда он едва заметно поворачивался, чтобы взглянуть на принцессу. Он наклонял голову вперед и опускал подбородок так, что борода касалась груди, а девушка замечала легкий намек на улыбку. Быстро подмигнув ей левым глазом, Ворон тут же отводил взор и продолжал внимательно следить за судебным процессом.

Каждый раз, когда Ворон улыбался, Алексии приходилось прикладывать массу усилий, чтобы скрыть собственную улыбку. И не потому что она отвыкла улыбаться ему. Во время подготовки к суду при упоминании его имени улыбка часто появлялась на лице принцессы, и теперь девушка с удовольствием теребила золотую полоску, поблескивавшую на безымянном пальце. Она навещала названного мужа так часто, как могла, а время, проведенное в разговорах с ним, пролетало незаметно. Бывало даже так, что Алексия совершенно забывала о том, где они, и тот факт, что он пленник, вдруг поражал ее. Девушка постоянно старалась создать образ женщины, без памяти влюбленной в своего мужа, и не позволяла никому считать, что все это было обманом, хотя многие догадывались или даже были уверены в этом.

Принцесса играла роль до конца и, несмотря на то, что именно отчаяние толкнуло ее на такой поступок, за все это время с ней произошло много приятных вещей. Теперь Алексия сильно скучала по ночам, проведенным в дороге, когда у них с Вороном была одна палатка на двоих. Они шептались, обсуждая все, что угодно, рассказывая друг другу истории, делясь воспоминаниями. Они оба выросли на сказках у костра, огражденные близкими от всех бед мира. Их первая встреча не была ознаменована чем-то особенным: просто они оба участвовали в орканнелской кампании и вместе спасались бегством из Крепости Дракона.

Затем все понемногу стало меняться. Принцесса задала вопрос, который задавала себе уже не раз, но тут же попыталась взять слова обратно, однако Ворон все же ответил:

— Нет, принцесса, я совсем не так представлял свою дальнейшую жизнь.

Он продолжил и рассказал ей о своих мечтах, надеждах, вновь ощутив боль, которую испытал, когда с него сорвали маску. Голос его стал напряженнее, когда он начал говорить о сломанной ноге и физических муках, хотя душевные страдания его, должно быть, были гораздо сильнее.

Его готовность открыться перед ней удивляла Алексию. Они с Перрин делились многим, но они же сестры. Девочки выросли вместе, а среди гиркимов хранить тайны считалось священным долгом. Гиркимы скорее предпочли бы умереть, чем нарушить подобное обязательство. Считалось, что выдавать секреты очень свойственно людям, поэтому принцесса выросла слишком осторожной, чтобы довериться человеку.

Натура двоюродной прабабки-интриганки Татьяны усилили нежелание принцессы верить людям несмотря на то, что ее дядя и двоюродный брат, Миша, постепенно разрушали воздвигнутую стену недоверия. Однако отчужденность Алексии по-прежнему не очень способствовала тому, чтобы на нее полагались другие, а она не чувствовала большого желания делиться с кем бы то ни было.

Когда Ворон поделился с ней наболевшим, ее охватило знакомое чувство близости, существовавшее среди гирким. Этот человек ей полностью доверял. И хотя он сначала выступал против того, что принцесса сделала, для того чтобы спасти его от скорой казни, он был благодарен ей, что и доказал, доверив свои тайны.

Они были друзьями до этого маскарада с замужеством, ведь во время их недолгих приключений каждый уже не раз спасал жизнь другому. Совместные путешествия укрепили их дружбу. Проводя одну ночь за другой рядом с ним, чувствуя тепло его тела или просто слушая его дыхание, Алексия постепенно стала находить в нем черты обычного человека, в то время как он был необыкновенным. Несколько раз она просыпалась, слишком тесно прижавшись к его спине. Она тут же отодвигалась, но с каждым разом принцесса делала это все медленнее и все с большей неохотой. Навещая Ворона в тюрьме Мередо, она сожалела о недостающей близости и часто просыпалась, сжимая в объятьях подушку.

Как только судьи отпустили Маршама, Ворон посмотрел в сторону принцессы и снова улыбнулся. Ее сердце подпрыгнуло в груди, а уголки губ приподнялись в улыбке. Что-то было в его взгляде, что-то радостное и заразительное. Это ощущение было для нее не ново, она испытывала нечто похожее в отношениях с Пери; гордость и счастье за благополучие друга. И, как и с Пери, она хотела протянуть руку и коснуться его.

Девушка хотела большего, чтобы улыбка Ворона стала шире, чтобы радость, отражавшаяся на его лице, стала еще больше…

Но прежде чем она смогла продолжить свои размышления, Врокстер Дейнн, верховный защитник суда Ориозы, встал, чтобы вызвать следующего свидетеля. Тем временем, за его спиной, на, дальней стене, задымился выцветший от времени гобелен. Темное пятно в центре стало расти, оно расползалось вниз к полу и вверх, пока не достигло размеров человека. Дым стал гуще, вспыхнул огонь. Он разгорался и постепенно охватывал все гобелены. К этому моменту языки пламени уже лизали своды зала.

Искры и ярко-красные угольки медленно сыпались вниз, словно снег, на головы собравшихся в зале. В стене открылась прежде незаметная дверь, и оттуда появилась фигура. Все присутствующие изумленно вздохнули. На госте был плащ с капюшоном из кожи Большого Темерикса и разноцветный плюмаж, но не из перьев, а из радужных язычков пламени.

Глаза нежданного посетителя, казалось, словно бы жили своей собственной жизнью. Голубые, с едва заметными пятнышками белого цвета, напоминавшими прозрачные облака на ветреном небе. В левой руке гость держал белый платок. Полы плаща он отодвинул так, что всем были видны пустые ножны, висящие на левом бедре. Маска приоткрывала полуулыбку и ряд зубов, белевших на фоне его черного, как смоль, тела.

— Меня зовут Нефри-кеш. Я пришел с миром. И прошу права у суда Ориозы выступить в качестве свидетеля по делу одного из моих вассалов.

Август встал с места. Линчмир съежился в своем кресле, как и большинство присутствующих в зале. Дейнн отшатнулся в ужасе, а королева прикрыла рот левой рукой. Ворон остался сидеть, лишь вытянув руку в направлении Алексии, чтобы не дать ей броситься вперед. Принцесса тоже поднялась с места, а ее ладонь мгновенно оказалась на рукояти меча.

Однако первым прореагировал Уилл Норрингтон. Он вскочил на ноги, и дрожащей рукой указал на сулланкири:

— О-обвиняемый не ваш вассал, а мой!

Нефри-кеш тут же повернул голову. Авроланский генерал улыбнулся, а затем удовлетворенно кивнул:

— Теперь ты — тот сын, о котором я так мечтал.

— Возможно, будь вы лучшим отцом, он бы у вас был. — Сощурив под маской серые глаза, Уилл выхватил кинжал, который ему позволили пронести с собой. — Там где потерпел неудачу он, я выйду победителем!

Сулланкири развел руки в стороны:

— Ты придешь ко мне. Сейчас или потом. И когда это произойдет — не имеет значения. Ты — мой истинный наследник, и я могу дать тебе многое.

Ворон поднялся:

— Уилл, стой, где стоишь!

— Я его не боюсь.

— А стоило бы, — Ворон взглянул на сулланкири. — А тебе, что, нравится дразнить детей?

— Уилл носит маску. Он мужчина, и у него есть определенные обязательства. Ты помнишь об этом, не так ли, Таррант? — Нефри-кеш шагнул в сторону Трона Истины. — Король Август, вы согласитесь на перемирие и признаете мое право голоса. Мой предполагаемый наследник утверждает, что мои притязания незаконны, но имейте в виду, что ни я, ни мой сын еще пока не покойники, и формальные требования закона для лишения нас собственности не были соблюдены.

Уилл размахивал кинжалом:

— Не слушайте его!

Август неодобрительно посмотрел на парнишку:

— Закон не запрещает ему этого, Лорд Норрингтон. Мы должны следовать правилам. Полагаю, вы можете сесть, Нефри-кеш, если поклянетесь, что будете говорить правду.

Юный вор сердито проворчал:

— Он служит Кайтрин. Она превратила его в монстра! Змея скорее научится ползать не извиваясь, чем этот проходимец скажет правду!

Линчмир робко промолвил:

— Нам придется выслушать его. Таков Закон.

— Тогда этот закон идиотский! — прокричал Уилл, сорвав с себя маску. Бросив ее в адвокатское кресло, он развернулся и гордо прошествовал к выходу из зала суда. — Когда Кайтрин придет сюда, чтобы убить вас всех, вы предложите ей придворную маску и будете при этом твердить — «спасибо», да «покорнейше благодарю». Будьте вы прокляты!

Только едва слышный треск язычков пламени на плаще сулланкири нарушал тишину, окутавшую зал после ухода Уилла. Собравшиеся там жители Ориозы смотрели на смятую маску, лежавшую на полу. Даже Ворон выглядел пораженным. Он медленно откинулся на спинку стула.

Нефри-кеш поднял правую руку:

— Клянусь говорить только правду и обязуюсь понести наказание Кедина, если солгу.

По раскрасневшемуся лицу Врокстера Дейнна стекал пот, изо всех сил он старался успокоиться:

— Вы пришли сюда, чтобы дать показания по делу Тарранта Хокинса?

— Да, я пришел издалека.

Глубокий сильный голос Нефри-кеша разнесся по залу. Алексии казалось, что она слышит его не только ушами. Здесь не обошлось без магии. Но, пусть принцесса и осознавала, что ею манипулируют, она не могла усомниться в искренности и правдивости произносимых слов.

— Я руководил военной экспедицией в Борагул. Однажды в пути мы случайно столкнулись с императрицей Кайтрин, но тогда никто из нас не понял этого. Мы были приняты гостеприимными урЗрети и слишком поздно осознали, что находимся в ловушке. Мы оказались во власти женщины, которую сами же преследовали.

Сулланкири протянул левую руку в сторону Ворона и уронил платок на землю:

— Для начала я бы хотел отдать должное Хокинсу. Из всех обвинений против него, самыми глупыми можно назвать те, что говорят о его трусости. В тот проклятый день он был самым смелым из нас. Ворон в одиночку проложил дорогу к нашим камерам. Тогда он нашел и спас меня, и сделал все, что мог, чтобы защитить меня, как это и должен делать вассал. Я был очень тяжело ранен — смертельно, если бы не вмешательство магии. И пусть все, кто слышат меня сейчас, никогда не осмелятся сказать, что в Хокинсе нет ни капельки геройства. Но будучи героем, он стал предателем. Ворон действительно совершил предательство в тот день. Он не покорился моей воле. Я трижды попросил его оказать мне услугу. Я потребовал у него выполнить просьбу и имел на это право.

Дейнн обтер лицо платком:

— В чем же состояла просьба?

Сулланкири еще не успел ответить, как отчаянный стон вырвался из груди Ворона:

— Я не мог убить вас!

— О, но ты должен был, Таррант! — Нефри-кеш прижал руку к груди. — Если бы ты исполнил мою просьбу, я не стоял бы сейчас здесь. Королева Ланиветта не погибла бы тогда от моих рук. Крепость Дракона не пала бы, и Южные Земли не оказались бы сейчас в опасности. В твоей власти была возможность защитить родину, друзей, но ты не внял моей просьбе. Ты предал меня, свой народ, весь мир.

— Вы знаете, почему я не мог исполнить то, что вы просили.

Сулланкири покачал головой:

— Присяга вассала — ничто, если вассал не повинуется своему господину. Итак, Август, теперь ты видишь, в чем дело? Он мог бы спасти все, но не сделал этого.

— Мертвые тоже могут вступить в ряды сулланкири, — возразил король Август.

— Верно, но каждый, участвовавший в той экспедиции, знал, что стать сулланкири до или после смерти — большая разница. И Хокинс тоже знал.

Ворон посмотрел на руки:

— Я не думал, что вы окажетесь столь слабым.

— Но я же говорил тебе. Я доверился тебе, а ты подвел меня, — Сулланкири стоял неподвижно. — Несмотря на обвинения моего внука, я сказал правду, и Хокинс подтвердит это. Я знаю законы и устои Ориозы. Многие выскажутся за, и еще больше против, но теперь вы знаете, что делать.

Линчмир выдвинулся вперед:

— Не смейте читать нам лекции, предатель!

Улыбка Нефри-кеша стала походить на оскал хищника:

— Ах, тут кто-то думает, что у него есть внутренний стержень, позвоночник, так сказать. Знаете, его можно вырвать, косточку за косточкой, так что все внутри постепенно немеет. А потом ты медленно умираешь. Мой принц, мне было бы очень приятно. Не откажете мне в таком удовольствии?

Принц Ориозы взвизгнул и съежился на троне. Август шагнул вперед:

— Достаточно, Нефри-кеш. Оставь мне хоть иллюзию, что в тебе еще есть частичка того человека, которого я уважал.

— Если вам по душе верить в иллюзии, Август, можете сколько угодно обманывать себя. — Сулланкири застыл на месте, а затем царапнул когтями воздух. Незримая материя разошлась перед ним, словно разрез на парусине. — Человека, которого вы уважали, больше нет, а тот, кого вам следует бояться, все еще здесь. И останется еще на долгое, долгое время.

Произнеся это, он перевел взор с Августа на Ворона, а потом посмотрел на принцессу. Их взгляды соприкоснулись лишь на мгновение, но Алексия ощутила сильный удар, который чуть не оглушил ее. Нет, он не прочел ее мысли, но она была совершенно уверена, что Нефри-кеш теперь знает все. От осознания этого девушка вздрогнула, но едва она успела что-либо сказать или сделать, сулланкири скользнул в щель в воздухе, которая тут же схлопнулась за ним.

Ворон повернулся к Алекс:

— Ты не ушиблась?

Ее потряхивало, но она помотала головой:

— Нет, совсем нет. А ты?

Он безразлично пожал плечами:

— Все в порядке. — Секунду Хокинс молчал, затем покачал головой. — Я не мог убить его.

Алексия придвинулась к Ворону и положила руку ему на плечо:

— Нефри-кеш знал об этом, когда просил тебя выполнить просьбу. Так же как это знала я, когда просила пообещать убить меня, если я когда-либо захочу перейти на сторону Кайтрин. Ты был прав в том, что сказал мне, и прав, когда отказал авроланскому генералу.

— Но он тоже прав. Я бы мог всех спасти.

Алексия одарила его дружеской улыбкой и погладила по плечу:

— И ты еще спасешь, Ворон. Еще спасешь.