"Цирк мертвецов" - читать интересную книгу автора (Кей Джон)

Глава 3 — Не уходи

Похороны Элис в местечке Сидар-Рапидз, штат Айова, состоялись в следующее за крушением рейса № 232 самолёта компании TWA воскресенье. Джин прилетел в субботу около полудня после краткой остановки в Далласе, где к нему присоединилась Марсия Хорн, они раньше жили с Элис в одной комнате и частенько летали в одном экипаже. Высокая, элегантно одетая чернокожая женщина со светящейся кожей и выступающими надбровными дугами, получившая диплом об окончании экономического факультета Южного методистского университета, Марсия недавно вышла замуж за своего возлюбленного из колледжа и вернулась в Форт Ворс, свой родной город.

— Я очень любила Элис. Она была самой лучшей подругой, — тронув Джина за руку, сказала Марсия, когда они уже были в воздухе. — Она была доброй и никогда не шепталась у тебя за спиной, как остальные девчонки. В работе она всегда хотела сделать больше, чем была должна. Она не позволила бы никому быть лучше её и сама говорила об этом. Она ведь была девушкой с характером, правда?

Джин медленно кивнул. Марсия сжала его руку, и когда он взглянул на неё, то, к своему удивлению, обнаружил, что в её чувственных зелёных глазах стояли слёзы.

— Она всё время говорила о тебе, — сказал Джин.

— Мы были как сестры. Мы менялись одеждой и любили одну и ту же еду, — рассказывала Марсия, открывая свою сумку и доставая из неё конверт. Внутри конверта лежали фотокарточки, сделанные поляроидом, на которых они с Элис стояли на берегу. Они держались за руки, на губах застыли одинаковые улыбки, и на обеих были одинаковые купальники. За ними голубое небо прорезали длинные облака, подобные белым перьям.

— Эти фотографии были сделаны в Кей-Уэст на прошлогоднее Рождество.

— Перед тем как мы встретились.

— Да.

— Спорю, что вы сводили ребят с ума, — улыбаясь, сказал Джин, всё ещё внимательно разглядывая фотографию. Марсия взглянула на Джина, но не улыбнулась в ответ. Напротив, в её глазах засветилась какая-то невысказанная мысль. — Что-то не так?

Марсия отвернулась и посмотрела в окно самолёта. Под ними, на огромных неогороженных полях, засеянных зерном, с то и дело мелькающими яркими красными фермами, паслись стада коров и овец размером с муравьев.

— Я буду скучать по ней. И по тебе тоже, — сказала она. И тут она сказала то, от чего у Джина перехватило дыхание.

— Ещё мы были любовницами, — быстро произнесла она, украдкой взглядывая на Джина. — Это продолжалось буквально несколько недель. А началось всё тогда, во время поездки в Кей-Уэст.

Несколько минут Джин молчал. Затем он тихо спросил, почему она только сейчас рассказала ему об этом.

— Не знаю. Думала, что тебе надо это знать. Это было ошибкой, — сказала она, опустив голову. — Мне очень жаль.

Джин кивнул, но выражение его лица не изменилось.

— Ладно, — сказал он. — Это не имеет никакого значения.

— Когда вы начали встречаться, всё кончилось.

Джин посмотрел в сторону, стараясь сохранить спокойное выражение лица, но его воображение рисовало ему Элис и Марсию, которые лежали обнажёнными в объятиях друг друга, целовались и занимались любовью.

— Ты ревнуешь?

— Нет, — ответил Джин, и череда картинок, сменяющих друг друга в его воображении, оборвалась, он почувствовал стыд и нарастающее возбуждение в области бёдер.

Через несколько минут их самолёт оказался в воздушном пространстве над Сидар-Рапидз, загорелась табличка с надписью «не курить», и Джин сделал глубокую затяжку, прежде чем потушить сигарету. Затем он обернулся к Марсии и спросил, хорошо ли она знала Теда Стюарта, старшего пилота в том самолёте Элис, что разбился над густыми лесами недалеко от Гринкасла, штат Индиана. Она ответила, что он был женат, воспитывал троих детей и служил в военно-воздушных силах во время вьетнамской войны.

— Его взяли в плен, — сказала Марсия перед тем, как их самолёт коснулся земли. — Он провёл четыре года в лагере под Ханоем. Я где-то читала, что его собираются похоронить со всеми военными почестями.

Эта информация одновременно и удивила и огорчила Джина; они благополучно приземлились и доехали до терминала, прежде чем он заговорил:

— Ты ведь знала, что он был пьяницей?

Марсия достала расчёску из сумочки и быстро провела ею по своим крашеным в красный цвет волосам. Затем она отстегнула ремень и тяжело вздохнула.

— Я не хочу говорить об этом, — сказала она, вставая, чтобы достать пальто с полки над головой.

— Будет проведено расследование.

— Возможно.

— Конечно, будет, — сказал Джин. Он стоял в проходе за Марсией, ожидая, пока пассажиры, стоящие впереди, начнут двигаться в сторону выхода. — Мы должны знать, что произошло.

— Ты уже знаешь, что произошло. Самолёт потерпел крушение, все пассажиры погибли.

— Но…

— Ошибка пилота, механическая неисправность, воля Господа Бога, не всё ли равно? Они все мертвы, — сказала Марсия, и на секунду Джин был удивлён жёсткостью, звучавшей в её голосе. — Помни о прошлом и живи дальше.

— Элис боялась летать с ним, особенно по ночам. Она дважды говорила, что заболела, когда должна была лететь ночным рейсом в Майами.

— Он был героем войны. У него была безупречная репутация.

— Потому что никому не хватило смелости сказать что-либо, — сказал Джин, выходя следом за ней из самолёта. — Ни тебе, ни Элис, никому.

— Не хочу больше ничего слышать об этом, — оглянулась Марсия, когда они шли по проходу. Они вошли в небольшое, почти пустынное помещение. — Пусть бедная девочка покоится с миром.

Джин взял машину, и они поехали в «Бест Вестерн Инн» между 157-й и 40-й улицами. По пути они проехали мимо Школы Святого Сердца, женской средней школы, где в середине 60-х училась Элис. Джин удивился, увидев огромный, колышущийся на ветру зелёно-золотистый бан-нер, растянутый между красным кирпичным строением и главным зданием. На нём было написано: «Памяти Элис Ларсон — пусть она покоится с миром».

— Прямо как я сказала, — прошептала Марсия, и Джин встряхнул головой, отвернувшись от её лица, на котором застыло упрямое выражение.

Они зарегистрировались в отеле. Марсия заказала номер для некурящих на втором этаже, окнами во двор, так что она оказалась в другом крыле гостиницы. После этого Джин позвонил Хэлу Ларсону, отцу Элис. На этой неделе он уже говорил с Ларсоном, и они договорились вместе пообедать вечером в субботу, когда он прилетит. Теперь Джин хотел подтвердить это и назначить точное время. Он ждал десять звонков, Ларсон не ответил, и Джин повесил трубку.

Джин никогда не видел её отца, но на фотографии, которая стояла на туалетном столике Элис, был изображён крупный шарообразный человек с толстыми руками и массивной, абсолютно лысой головой. До того как он вышел на пенсию несколько лет назад, он был профессиональным слесарем и держал лавку железоскобяных изделий в Маунтин-Верноне, небольшом городке чуть к востоку от Сидар-Рапидз.

— У него начали выпадать волосы, когда ему было лет пятнадцать, — рассказала Элис Джину, в первый раз достав фотографию. — Когда он женился, он уже был абсолютно лысым.

Джин сказал, что её отец кажется ему сильным человеком.

— Он занимался борьбой в старших классах школы. Когда он учился на последнем курсе института, он выиграл первенство округа в Айове. Продав свой магазин, он устроился на неполный рабочий день в Бенджамин Маккинли, где стал тренировать спортсменов. Кроме этого, работа в саду и посиделки с друзьями целиком занимают его время.

Рядом с «Бест Вестерн» находилась торговая площадь, солидности которой придавало здание «Джей-Си-Пенни»[43] и многозальный кинотеатр. Чтобы убить время, Джин отправился на дневной сеанс смотреть фильм «Маленькая барабанщица», снятый по мотивам романа Джона Ле Карре[44], с Дианой Китон в главной роли; она играла британскую актрису, мечтающую о мести и сочувствующую Палестине. Прототипом наверняка послужила Ванесса Редгрейв. Хотя он и не читал книги, фильм был настолько неинтересен и предсказуем, что Джин ушёл, не посмотрев и половины. По пути в гостиницу за столиком в кофейне он увидел Марсию Хорн. Она посмотрела на него, он помахал ей и улыбнулся, и Марсия показала ему номер местной газеты. На первой странице красовался портрет Элис. На ней была форма, она улыбалась, а снизу шёл заголовок, который гласил: «Жительница нашего города погибла при крушении самолёта».

Джин купил газету на лотке рядом с кофейней. Когда он шёл вдоль автомобильной стоянки по дороге, посыпанной гравием, высоко стоящее солнце светило ему в спину. Он читал некролог, а из открытого окна до него донёсся дерзкий женский смех. Вдруг его ноги стали ватными, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

— Бог мой, её больше нет, — прошептал он в пустоту, сдержал рвущийся наружу крик, и вновь по лицу его потекли слёзы.

Хэл Ларсон позвонил Джину около шести. Он сказал, что днём играл в гольф.

— Обычно по субботам я играю в гольф. Я думал отменить игру, но потом решил, что мне лучше не прекращать заниматься своими обычными делами. Мне становится плохо, когда я слишком много думаю, — сказал он и извинился, что забыл включить автоответчик. — Я о многом забываю в последние дни. Я схожу с ума.

Джин молчал. В трубку он мог слышать, как Дэн Разер вёл вечерний выпуск новостей. В номере мотеля телевизор не работал и не горел свет.

— Ты любишь жареное мясо, Джин?

— Конечно.

— Хочу пригласить тебя в «Смокиз». У них подают лучшего барашка в штате. Я заеду за тобой около половины восьмого.

— Как ты узнал, где я остановился?

— Просто позвонил. В городе не так много мотелей. Прежде чем разговор кончился, Джин рассказал Ларсону, что он прочитал статью, посвященную Элис, в «Сидар-Рапидз Гэзетт». Стараясь не показаться обиженным или огорчённым, он спросил, почему в статье его имя ни разу не упоминалось.

— Не знаю, — смущённо ответил Ларсон.

— Я был её женихом.

— Ну да. Когда позвонили журналисты, я был очень расстроен. Я думаю, что я просто забыл про это. Прости, — тихо сказал Ларсон.

— Они взяли интервью у людей, о которых я даже ни разу не слышал, например, у её школьного тренера по футболу.

— Если честно, Джин, я не читал статью.

— Вы знали, что она занималась виндсерфингом? — спросил Джин. — Наверное, нет.

— Ты прав, я не знал об этом.

— Я научил её. Я даже подарил ей гидрокостюм на день рождения, так что она могла заниматься зимой.

— Элис чертовски хорошо плавала, — прошептал Ларсон. — Я помню.

— Ещё она неплохо столярничала. Она хорошо справлялась с домом. И никогда не жаловалась, если болела. Ничего этого в статье нет.

— Не знаю, что сказать тебе, извини, — тихо и спокойно произнёс Ларсон. — Но я точно знаю, что она рядом с Господом.

За ужином Хэл Ларсон был болезненно застенчив и говорил очень мало, иногда в течение нескольких минут не произнося ни слова. Но когда они маленькими глоточками пили кофе и ждали счёт, он внезапно выпрямился на стуле и в первый раз заговорил о своей жене. Её звали Маргарет, и они начали встречаться ещё в старших классах средней школы.

— Никто из моих друзей не думал, что наша семейная жизнь продлится долго. Они говорили, что она слишком хороша для меня. Они думали, что она была слишком красивой. Она была красавицей, как Элис, — сказал Ларсон, Джин улыбнулся. — Мы прожили вместе несколько счастливых лет, и я благодарен за них. За время нашей совместной жизни я ни разу и не подумал о другой женщине.

Мама Элис, у которой впоследствии была обнаружена шизофрения, уехала из Сидар-Рапидз летом 1964 года, тем летом, когда Элис сравнялось тринадцать. В следующие четыре месяца Маргарет Ларсон совершила череду странных, почти сумасшедших поездок с побережья на побережье, туда и обратно из Миртл Бич в Сиэтл, из Ньюарка в Лос-Анджелес. Она позвонила домой только один раз, в день рождения Элис, с автобусной станции Грейхаунд в Одессе, штат Техас.

— Не волнуйся за меня, — сказала она Элис голосом, дрожащим от страха. — Я просто хочу найти хорошее место, место, где я смогу приклонить голову, и боль оставит меня.

Измученная и видевшая мир сквозь какую-то странную дымку иллюзии, 7 ноября 1964 года Маргарет Ларсон подала на развод, в то время она жила в Лос-Анджелесе, в отеле, содержащемся на добровольные пожертвования миссией Армии спасения. Все шесть следующих недель она занималась исключительно тем, что слушала кантри и читала криминальные романы в мягких обложках, которые воровала в одном из филиалов публичной библиотеки Лос-Анджелеса. Когда в конце концов у неё всё-таки закончились деньги, она стала работать по ночам в ресторане в Инглвуде, напротив скоростной трассы Голливудского парка.

— Она работала официанткой в местечке под названием «Багги Уип». Он чем-то напоминает «Смокиз», — сказал Ларсон. — Много дерева и кабинки обтянуты такой же кожей. Но мясо там не в пример здешнему. Кстати, а что ты думаешь об этом местечке?

— Замечательно, — ответил Джин, и он действительно так думал, возможно, здесь подавали самые нежные ростбифы, которые он когда-либо ел.

— Отличное мясо коров, которых кормили настоящим зерном. Самое лучшее.

Осенью и зимой 1964 года Хэл Ларсон постоянно звонил своей жене в Лос-Анджелес, униженно повторяя, что он любит её, и умоляя вернуться домой. Вскоре после Нового года, когда она перестала подходить к телефону на работе и заблокировала свой домашний телефон, он сам прилетел к ней.

— Я не знал, что я мог ещё сделать, — говорил Ларсон. — Я не мог поверить, что она всё бросила. Просто начала жизнь заново, как будто меня и Элис не было на свете.

«Багги Уип» находился на бульваре Ла Тиджера, всего лишь в нескольких милях к северу от аэропорта. Он считался собственностью Тони Карнера (Тони Две Скорости), человека, входившего в преступную группировку Восточного побережья и приятеля Карла Риза. С начала 1950-х ресторан стал популярным местом отдыха игроков и их поклонников, которым нравилось находиться рядом со звездами. Во время сезона гонок или когда «Лейкерс»[45] играли дома, в баре всегда можно было встретить голливудских знаменитостей и самых симпатичных шлюх города. Ходили слухи, что в комнатах наверху часами играли в покер с высокими ставками, где завсегдатаи вроде Фрэнка Синатры и Тони Кёртиса теряли порой до 50 тысяч долларов за одну ночь.

— Я не сразу заметил Маргарет, — сказал Ларсон и нахмурился. — Она выкрасилась в блондинку, на ней было надето платье, усеянное блёстками, с таким глубоким вырезом на груди, что соски видны. Увидев меня, она открыла рот, и я подумал, что она сейчас закричит. Я сказал, что нам надо поговорить. Она считала, что говорить не о чем и незачем было мне прилетать в Лос-Анджелес. Я сказал, что слишком люблю её, чтобы позволить ей просто так уйти от меня, даже не поговорив. Думаю, что я схватил её за руку, когда кто-то повернул меня и ударил кулаком в лицо. Я сильный мужчина и могу постоять за себя в честном бою, но здесь было другое. Четверо или пятеро здоровенных мужиков появились из ниоткуда и вышвырнули меня за дверь. Они продолжали пинать моё бесчувственное тело, и если бы Маргарет не закричала, чтобы они остановились, думаю, я умер бы прямо той ночью.

Вызвали такси, неподвижное тело Хэла Ларсона было доставлено в приёмный покой больницы «Сентинела». Дежурный врач аккуратно вправил сломанный нос Ларсона и стянул глубокие порезы вокруг глаз. В полдень на следующий день он уже летел в Сидар-Рапидз.

— Три года спустя она вернулась домой. Три года прошло с того дня, — сказал Ларсон. Они пообедали, и отец Элис вёз Джина обратно в мотель. — Но она не была прежней. Может быть, это из-за выпивки или наркотиков. Но что-то с её головой было не так. Это были ужасные годы для Элис. Были шестидесятые, и так много молодых людей уходило из дома, что этому уже даже не удивлялись, но не матерей же!

Дважды за последующие восемнадцать месяцев Маргарет Ларсон уходила из дома, и каждый раз, когда она возвращалась, её душевное расстройство становилось всё более и более глубоким, Однажды утром Хэл Ларсон открыл газету и обнаружил объявление о том, что Маргарет вышла замуж за пожилого комиссионера из Дэвенпорта по имени Форест Одом. Ещё в газете поместили фотографию Маргарет в цветастой рубашке и с безумным взором, эта самая фотография появится в газетах на первой странице год спустя.

— Её арестовали за попытку убийства. Она попыталась заколоть мужа, — сказал Ларсон Джину, когда они стояли напротив «Бест Вестерн» и в его «Шевроле» всё ещё работал мотор. — Возможно, Элис рассказала тебе об этом.

— Она сказала, что отправилась в колледж, а вы поехали в Дэвенпорт на суд.

— Старик Одом отказался свидетельствовать против неё, и Маргарет не понесла наказания. Немного времени спустя какие-то подростки обнаружили её бродившей нагишом по лесам возле Маршаллтауна. Её помести в государственную больницу в Уэстхевене. Она там до сих пор.

— Она знает, что Элис умерла?

— Если и знает, то не от меня.

Утро в день похорон Элис было холодным, небо было затянуто тучами, порывистый ветер рвал голые ветки высоких тополей, которые окружали кладбище Сидар. Возле могилы, кроме Хэла Ларсона, Джина и коллег Элис из TWA, стояли ещё несколько родственников с той и другой стороны, племянники и племянницы, друзья из средней школы, — всего около сорока человек, многие из них были женаты, у многих из них подрастали дети; ещё было семьдесят пять человек из Сидар-Рапидз, обычные мужчины и женщины, которые только шапочно были знакомы с Элис и пришли просто выразить свои соболезнования.

Мать Элис в грязном зелёном пальто, надетом на больничную пижаму, стояла в первом ряду и удивлённо смотрела на всё происходящее, не выказывая ни капли отчаяния, словно бы это не она потеряла своего ребёнка. Позади неё стояли два санитара, своими грушеобразными фигурами напоминавшие кегли для игры в боулинг, один чернокожий, другой белый.

Марсия и женщина, которую Джин не знал, исполнили «Amazing Сгасе»[46] и «Blessed Be the Tie That Binds». Затем священник из методистской церкви[47], очень симпатичный мужчина с прямыми чертами лица и бледно-голубыми глазами, в течение нескольких минут говорил о том, какой хорошей была Элис, как она помогала всем, с кем сталкивала её судьба.

— Господь дал, и Господь взял, — сказал он, когда гроб с телом девушки опускали в землю. Тут он добавил громче и строже: — Помните только о главном — о смерти, справедливости, о том, что существуют ад и рай — и никогда не согрешите!

После похорон Джин подошёл к матери Элис, которую санитары, временами останавливаясь, вели по узкой дорожке мимо надгробных плит и бетонных указателей к автомобильной стоянке. Когда он поравнялся с ней и попытался представиться, чёрный санитар остановил его:

— Сейчас нельзя разговаривать с мисс Маргарет. Если вы хотите навестить её, то приходите в больницу в часы, отведённые для посещения.

— Я был помолвлен с её дочерью, — сказал Джин. — Я просто хотел поздороваться.

Маргарет Ларсон остановилась и косо посмотрела Джину в лицо. Сначала показалось, что его лицо внушило ей отвращение, затем она захихикала, но через несколько секунд прекратила.

— Прах к праху, — прошептала она. Затем, сморщив губы и как-то непристойно покачивая плечами, повторила: — Прах к чёртову праху.

Джин присоединился к веренице машин, которые возвращались в маленький, с белыми ставнями домик Хэла Ларсона, занимавший крайний участок на северо-западной окраине города. Около домика росли клёны и ухоженные кустики цинний и бархатцев, но внутри на стенах были сырые пятна, а занавески и ставни были покрыты толстым слоем пыли. На кухне в углах лежали мешки с газетами и мусором, а раковину переполняла грязная посуда.

Присутствовавшие на похоронах собрались на большом заднем дворе, где на столе были бутерброды, приготовленные в церкви, чаши с фруктовым салатом и пунш. Несколько минут Джин провёл в гостиной, восхищаясь старинным, достающим ему до пояса деревянным радио, над которым висела картина, изображающая плывущий корабль. Рядом с радио стоял большой книжный шкаф, в котором были Библия короля Джеймса, «Алиса в Стране чудес», несколько приключенческих книг, дюжина газетных вырезок о странных событиях и пачка старых газет. На верхней полке лежала шахматная доска, «монополия» и несколько пазлов.

В комнату Элис из гостиной вёл короткий коридор. В комнате стоял только дубовый туалетный столик и маленькая односпальная кровать, застеленная легкими голубыми фланелевыми простынями и небесно-голубым одеялом. Гардероб же был набит летней и зимней одеждой. На полу валялись баскетбольный мяч, теннисная ракетка, роликовые коньки, кукольный домик и большая картонная коробка.

— Забирай всё что хочешь, — сказал Хэл Ларсон, и Джин удивлённо посмотрел по сторонам, они молча переглянулись. — Давай, — сказал несчастный Ларсон. — Бери всё что хочешь. Её старые роликовые коньки, теннисную ракетку, всё что хочешь. — Замолчав, он показал на картонную коробку: — Это тоже её.

Джин нерешительно посмотрел сквозь пыльное окно, затем вновь на Ларсона:

— Простите, мне не надо было приходить сюда.

— Не надо извиняться. Нет ничего плохого в том, что ты посмотришь её вещи. Она была дорога тебе. Ты любил её.

— Как и ты, — мягко сказал Джин.

— Да, — сказал Хэл, сдерживая слёзы. — Я любил её. Кроме одежды Джин взял картонную коробку и отнёс это всё в машину, взятую напрокат. В коробке лежали школьные бумаги и дневник с фотографиями и письмами, который она вела в течение пяти лет, их он обнаружил, только когда вернулся в Лос-Анджелес. Убрав всё в чемодан, он в нерешительности остановился рядом с водительской дверью, не зная, уехать ли ему сейчас, как хотелось, или вернуться в дом и попрощаться. Посмотрев на дом, он заметил на парадном крыльце Марсию Хорн с бисквитным тортом на бумажной салфетке.

— Что-то случилось? — спросила она. Джин просто пожал плечами. Марсия откусила кусочек торта и медленно жевала его, идя по дорожке, посыпанной белым гравием, к лужайке, с которой были убраны листья. Джин чувствовал себя усталым, ему было не по себе, но он пошёл по дорожке рядом с Марсией.

— Когда ты улетаешь? — спросила его Марсия.

— Завтра утром. А ты?

— Сегодня вечером.

Джин почувствовал, что пошёл мелкий дождь. Над ними качались провода, а на другой стороне улицы женщина с худым, измождённым лицом, стоя на коленях, тяжёлыми ножницами подравнивала торчащую пучками живую изгородь. Марсия отломила кусочек пирога и поднесла его к губам Джина.

— Открой, — сказала она. Джин открыл рот и проглотил кусочек за один раз. Марсия улыбнулась.

— Теперь, — сказала она, — давай вернёмся в дом. Джин покачал головой.

— Почему?

— Я уезжаю.

Марсия положила руку на его мокрое запястье:

— Куда ты собираешься, Джин?

— Я должен кое-что увидеть. — Что?

— Это место. Ферму возле Чистого Озера, — ответил Джин, прикрыв глаза. Несколько минут он чувствовал стреляющую боль в нижней половине позвоночника, и крик внутри его головы превратился в простое эхо в тишине. Открыв глаза, он увидел, как кривая молнии расколола небосвод, словно стеклянный стакан, заставляя облака сиять, как начищенные серебряные монетки. — Он был там.

— Кто?

— Хэл Ларсон. Он был около Чистого Озера той ночью, — медленно, словно под гипнозом, произнёс Джин. — Он видел выступление.

— Какое выступление?

— В «Сёрф Боллрум».

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — безразлично сказала Марсия Джину, развернулась и пошла обратно по лужайке. Около входной двери она обернулась и посмотрела вокруг. — Будь осторожен, Джин Бёрк. Слышишь?

Джин поднял руку и помахал ей на прощание:

— Ладно, ты тоже береги себя.

Перед тем как уехать, Джин, заметил женщину, стоявшую у старого зелёного «Вольво», припаркованного с другой стороны улицы. Стекло было опущено, и Джин видел, что она смотрит на него и через него на дом Элис с одобрением. Когда её взгляд снова обратился на Джина, она сказала:

— Я знала Элис. Мы вместе росли. Мы не были друзьями, но я знаю, кто она такая. Я волновалась за неё.

— Тогда ты должна зайти в дом, — сказал Джин. — И выразить свои соболезнования.

Женщина снова перевела взгляд на дом и слегка усмехнулась.

— Не думаю, что мне надо идти внутрь, — сказала она, заводя мотор. — Никто не будет рад.

— Почему?

— Почему? — переспросила она, и Джин увидел, как выражение раздражения на её лице сменяется выражением удовлетворения. — Потому что это так.

Чистое Озеро находилось в ста пятидесяти милях к северо-западу от Сидар-Рапидз. Ведя машину под сильным дождем, Джин ехал со скоростью семьдесят километров в час, пока не скрылась луна. Небо взорвалось ливнем; дождь шёл с такой силой, что казалось, кто-то швырял камни на крышу его машины. Дважды он почти вылетал с дороги, пока наконец не остановился в пустой, не обозначенной на карте забегаловке на окраине Ватерлоо.

Он выпил три чашки кофе, мурлыча под нос песенку, доносящуюся из проигрывателя, уставившись в длинные тёмные окна и выжидая, пока прекратится дождь. Официантка, интересная, но плохо выглядевшая женщина с плоской грудью и нечесаными рыжими волосами, мельком взглянула на него, когда он сказал, что приехал из Лос-Анджелеса.

— Моя невеста была из Сидар-Рапидз. Она умерла неделю тому назад, — сказал Джин, и гримаса боли исказила его лицо. — Я прилетел сюда на её похороны.

— Мне очень жаль, — ответила безучастно официантка, выражение её лица было пустым, словно часы без стрелок. — Не знаю, что и сказать.

— У меня в машине лежит какая-то её одежда, — сказал Джин. — Те вещи, что она носила, когда была подростком. Не знаю, зачем я взял их, — сказал он всё с тем же выражением боли на лице. — Я просто взял их. Хочешь, отдам тебе?

Официантка посмотрела на Джина и подожгла сигарету маленькой серебряной квадратной зажигалкой, которую она достала из своего передника.

— У меня достаточно одежды, — осторожно сказала она. — Но как бы там ни было, спасибо.

— Может, ты знаешь кого-то, кому она нужна? Ты можешь отдать её кому захочешь. Я сейчас вернусь, — сказал Джин, быстро встал и вышел на улицу.

Через минуту он вошёл в кафе, слегка покачиваясь под тяжестью кофт и платьев, распяленных на тяжёлых деревянных вешалках. Свалил всё на пустой столик и, вытерев с лица капли дождя, сказал:

— Выбирай. Здесь много хороших вещей.

— Мне не надо ничего из этого, — скорее равнодушно, чем раздражённо ответила официантка. — Я же говорила.

— Тогда сожги её, — сказал Джин.

Официантка посмотрела прямо в глаза Джина, стараясь придумать ответ. Затем она отошла от прилавка и подошла к окну, выходящему на трассу.

— Дождь почти кончился, — сказала она. — Наверное, вам лучше ехать дальше.

Она обернулась и посмотрела на него, вокруг них стояла унылая тишина. В конце концов Джин сказал:

— Я не опасен.

— Я этого не говорила.

— Мне просто грустно, и я немного сбит с толку. Официантка кивнула:

— Если вы уедете сейчас, я позабочусь о её одежде.

— Спасибо, — ответил Джин, и в голосе его звучала одновременно и признательность, и печаль. — Спасибо.

Следующие семьдесят миль в машине Джина играла радиостанция Кей-Оу-Эм-Эй, передававшая классику рок-музыки из Оклахомы.

Диджей, который называл себя Шерри Терри Рокин Робин, — поставил подряд десять абсолютных хитов 1957 года, в том числе и «Long, Lonely Nights» Клайда Макфаттера[48] и «Party Doll» Бадди Нокса[49], две старенькие песенки, которые Джин любил.

Ближе к концу часа Шерри Терри рассказал, что продюсером Бадди Нокса был Норман Петти, тот самый человек, который нашёл Бадди Холли и помог ему и the Crickets записать первую пластинку. «У Петти была студия в городе Кловис, штат Нью-Мексико, — рассказывал Шерри Терри, — это городок где-то в сотне миль от Эль-Пасо, где я работал около года ещё в 1960-х, когда только начинал свою карьеру. Следующую песню, которая сейчас прозвучит, написал парень из Гуз Нека, штат Техас, маленького и грязного городка, расположенного неподалёку. Его зовут Бобби Фуллер, он воевал с законом и закон победил».

К тому времени, как кончилась запись, Джин припарковал машину на обочине трассы с двумя полосами недалеко от зернового элеватора и не стал выключать мотор. Если карта была верна, то он находился ровно в восьми с половиной милях к юго-западу от Мейсон-Сити. В 1969 году Бадди Холли возглавлял тур из двадцати четырёх концертов под названием «Зимнее танцевальное шоу»[50], чьи «горячие» суперхиты «Come On, Let’s Go» (1958) и особенно шикарная «La Ваmbа» (1959) сводили в то время с ума завсегдатаев танцплощадок.), включая вечернее представление в «Сёрф Боллрум» неподалёку от Чистого Озера. Наряду с Холли выступали Ричи Вэйленс, The Big Воррег, Уэйлон Дженнингс[51] и Дион с The Belmonts[52].

Концерт на Чистом Озере — одиннадцатый в гастрольном турне — по приблизительным подсчётам собрал толпу в пятнадцать тысяч орущих фанатов. Концерт закончился около одиннадцати, и музыканты ещё около часа раздавали автографы под моросящим дождём. Уже надо было уезжать, когда Бадди и музыканты из The Big Воррег решили взять напрокат маленький береговой самолётик «Бичкрафт Бонанца» и долететь на нём до места их следующего выступления в Фарго, штат Северная Дакота.

— К чёрту автобус, — сказал Бадди предположительно Ричи Вэйленсу, который выиграл у Томми Оллсапа, гитариста Бадди, право занять третье место в самолёте. — Мы звёзды. Отныне мы путешествуем стильно.

«Но это совсем не похоже на Бадди», — подумал Джин и отвернулся в сторону, не глядя на фары проезжавшей мимо машины. Бадди был застенчивым приземистым пареньком с приветливой улыбкой и носил чёрные очки в тяжёлой оправе. Конечно, он был самоуверен, но, помимо этого, он был и глубоко благодарен судьбе за свой внезапный успех.

Джин выключил мотор. Он слышал, как завыла дикая собака, а слева зашумела стая уток, устраивающихся на ночлег где-то на пшеничном поле. В просветах неба облака, подобные длинным чёрным пальцам, собирались кругами около яркой жёлтой луны, лаская её, словно хрустальный шар.

Джин опустил стекло, и ворвавшийся ветер взъерошил его волосы. Ветер оказался теплее, чем он думал. Через несколько секунд он выключил радио и попытался представить себе трёх молодых рокеров в маленькой кабинке самолёта.

До того момента, как они вылетели в очень холодную дождливую чёрную ночь, Бадди и Ричи о чём-то оживлённо болтали и курили, всё ещё находясь под впечатлением от выступления. Бадди скучал по своей невесте Марии Элене Сантьяго и говорил Ричи, что ждёт не дождётся минуты, когда вернётся в Нью-Йорк, где они тогда жили. Ричи рассказывал о своей возлюбленной Донне Людвиг, которая хотела, чтобы он женился на ней и у них были дети.

— Но ещё я не готов к тому, чтобы остепениться, — говорил Ричи.

— Ты любишь её?

— Да, очень сильно.

— Это единственное, что по-настоящему важно. Если она знает об этом, — проговорил Бадди, — она подождёт.

Биг Боппер, которого на самом деле звали Джейп Ричардсон, мирно посапывал, когда пилот заводил единственный мотор. Ему было только двадцать четыре года, и он уже пять лет проработал диджеем на радио, когда написанная им песенка «Chantilly Lace» продалась миллионным тиражом и сделала его звездой. Станция, на которой он и сейчас работал, — Кей-Ти-Ар-Эм в Бомонте, штат Техас, — отпустила его в отпуск, чтобы он поехал в этот тур.

Биг Боппер проснётся, только когда самолёт будет падать, бешено несясь к земле. И хотя он будет знать, что скоро умрёт, он не выругается и не закричит, последнее, что он увидит, — белый огонь, настолько яркий, что он поймёт, что это и есть рука Господа.

Тот четырехместный самолёт, который разбился в непогоду над Чистым Озером в штате Айова второго февраля 1959 года, унеся с собой жизни Бадди Холли, Ричи Вэйленса и Биг Боппера, вел Роджер Петерсон[53]. Лёгкий самолётик принадлежал компании Dwyer Flying Service. И Джим Дуайер, и Петерсон в старшей школе входили в ту же команду борцов, что и Хэл Ларсон. Как-то ночью, вскоре после того, как Элис переехала в его дом в каньоне Топанга, она рассказала про это Джину.

— Как странно, — ответил Джин. — Твой папа дружил с пилотом, который разбился вместе с Бадди Холли.

— Он был на концерте той ночью. Они все трое были там.

— Ты точно всё это не выдумала?

— С какой стати я должна была выдумать нечто подобное? Перед тем как включить мотор и вернуться на трассу, Джин ощутил, что темнота сгустилась, а в его голове заиграла мелодия. Слова, когда они появились, были одновременно и мрачны и невинны, их сопровождала жёсткая гитара и навязчивый, в такт звучащий барабанный бит: