Глава 15

Я испугался. Очень испугался. Дважды мне уда­лось ускользнуть от убийцы. И мне не хотелось ду­мать о том, что «Бог троицу любит» или «Если не получилось с первого раза, продолжай, пока не по­лучится».

«Кто это мог быть? — еще раз спросил я себя. — Кому понадобилась моя смерть и зачем?»

Часы показывали шесть, и я сидел за рулем взя­того напрокат «Мондео» на пустой автостоянке ип­подрома Ньюмаркета. Не знал, почему выбрал это место. Наверное, хотел побыть там, где никого нет, имея возможность видеть любого, кто попытался бы приблизиться ко мне. Автомобильная стоянка пус­товала, если не считать моего «Мондео», стоявшего в самом ее центре. Я постоянно оглядывался. Нико­го не видел.

Кому я мог доверять? Мог ли я кому-нибудь до­верять?

Каролине, решил я. Ей я бы доверил свою жизнь. Внезапно пришло осознание: я могу рас­статься с жизнью, если допущу ошибку и доверюсь не тому человеку.

Самый простой выход напрашивался сам собой: не доверять никому. Даже моей милой соседке-старушке, которая называла меня «дорогой».

Но я не мог до скончания веков оставаться на этой автомобильной стоянке.

Мог я доверять Карлу? Чувствовать себя в пол­ной безопасности, оставаясь на ночь в его доме? Бу­дет ли он в безопасности, если я останусь на ночь в его доме? Я только-только стал свидетелем того, что огонь может сделать с домом, и едва не разделил участь детектора дыма. Я действительно хотел избе­жать такого риска.

Может, обратиться в полицию? Но поверят ли они? Все представлялось очень уж нереальным, даже мне самому. Воспримут ли они мои слова достаточ­но серьезно, защитят ли меня? Не стоило идти в по­лицию, скорее всего, они примут мое заявление, а потом отправят меня навстречу смерти. Если они поверят мне после того, как меня убьют, легче от этого не станет.

Я воспользовался новым мобильником, чтобы позвонить в «Торбу». Трубку взял Мартин, мой бар­мен, и я попросил его найти Карла.

—  Он на кухне, сэр. Сейчас позову.

Я ждал.

—  Алло, — наконец раздался в трубке голос Кар­ла. — Все в порядке?

—  Нет, не совсем. Я должен уехать на несколько дней.

—  Куда? — спросил он.

Действительно, куда?

—  Э... пока не знаю.

—  Ты не заболел?

—  Нет, все хорошо. Моей матери нездоровится, и мне нужно побыть с ней. Справишься без меня до конца недели?

—  Конечно, — ответил он без должной уверен­ности. — Я могу чем-нибудь помочь?

—  Нет. Сам справлюсь. Мне курьер ничего не приносил?

—  Да, принес запечатанный конверт, — ответил Карл. — Где-то полчаса тому назад. Хочешь, чтобы я его куда-то подвез?

—  Нет. Я подъеду и заберу.

—  А как насчет твоих вещей, что остались у меня?

Карл говорил о дорожной сумке и туалетных принадлежностях.

—  Об этом не волнуйся. Я куплю себе новую зубную щетку и бритву.

—   Если хочешь, я могу тебе их подвезти. — В го­лосе слышались нотки неуверенности.

—  Нет, обойдусь. Я уже уезжаю. Конверт оставь на столике у двери, хорошо?

Я поехал по знакомой дороге к ресторану, тре­вожно оглядываясь по сторонам. Но ничего опасно­го не заметил. Может, просто не туда смотрел. Не выключая двигателя, выскочил из автомобиля, забе­жал в ресторан. Конверт лежал там, где я и попро­сил Карла оставить его. Я схватил его и тут же вер­нулся к «Мондео».

—   Макс. — Карл появился в дверях. — Макс, по­дожди.

Я стоял у открытой дверцы автомобиля.

—  Извини, Карл, должен уезжать.

—  Тогда позвони мне.

—  Позже. Я попытаюсь позвонить тебе позже.

Я сел за руль и уехал, каждые несколько секунд поглядывая в зеркало заднего обзора, чтобы опреде­лить, нет ли слежки. Вроде бы не было. Я убегал из города, еще не знаю куда.

Наутро я убежал еще дальше. Сел в самолет, вы­летающий в Чикаго без десяти одиннадцать.

Днем раньше, покинув ресторан, я долго ехал на шоссе А14 к Хантингдону, пока не остановился на пустынной автомобильной стоянке у закрытого ма­газина ковров.

Кто-то сказал мне, что по звонку с мобильного телефона можно определить место, откуда сделан этот самый звонок. Я рискнул и сначала позвонил матери. Потом Каролине.

—  Ты обратился в полицию? — спросила она по­сле того, как я поделился с ней последними ново­стями.

—  Еще нет. Боюсь, они не воспримут мои слова серьезно.

—  Но кто-то дважды пытался тебя убить. Конеч­но же, они отнесутся серьезно.

—  Обе попытки замаскированы под несчастные случаи. Может, полиция подумает, что мне свойст­венно иррациональное поведение или что-то та­кое. — Я уже и сам начал подозревать, что у меня не все в порядке с головой.

—   Как кто-то мог проникнуть в твой дом и обес­точить систему дымовой сигнализации? — спросила Каролина.

—     Не знаю. Но я абсолютно уверен, что кто-то это сделал. Ключ от входной двери находился на од­ном кольце брелока с автомобильными ключами. И брелок, и ключи пропали с места аварии. Думаю, они оказались у того человека, который вытащил батарейку из детектора дыма и поджег мой дом.

Пока я рассказывал всю эту историю, она стано­вилась все менее правдоподобной. Я представить се­бе не мог, кто пытался меня убить, а главное — по­чему. Поверит мне полиция или отметет все, сочтя фантазиями больного воображения? Мне пришлось бы сказать, что, по моему разумению, предполагае­мый убийца — некий русский импортер лошадей для поло, которого я подозревал по той причине, что он не явился на ленч, куда его приглашали. Ес­ли такое могло сойти за преступление, половину на­селения потащили бы в суд.

—  Если хочешь, можешь остаться в моей кварти­ре, — предложила Каролина. — У соседки наверху есть ключ, и я могу попросить ее впустить тебя.

—  Я не уверен, что там безопасно. Кто-то мог за мной следить. Могли увидеть, как я заходил к тебе в последний уик-энд. Не могу пойти на такой риск.

—  Ты действительно так напуган?

—  Очень.

—  Тогда прилетай сюда. В Чикаго. Мы все дос­конально обсудим. А потом решим, что делать и к кому обратиться.

Я поехал в один из отелей у северной границы Хитроу, снял номер на ночь под вымышленным именем, расплатился наличными. На регистрацион­ной стойке на меня как-то странно посмотрели, но я объяснил, что забыл паспорт и кредитную карточ­ку дома, но утром жена должна подвезти их в аэро­порт. Может, я перегибал палку, но не хотел, чтобы меня выследили по кредитной карточке. Если кто-то действительно проник в мой дом в три часа ночи и разжег огонь у лестницы на второй этаж, не требова­лось иметь семь пядей во лбу, чтобы предположить, что они могли взять из карманов блейзера мой ста­рый мобильник и кредитные карточки и таким об­разом получили доступ к моим счетам и возмож­ность узнать мое местонахождение, если бы я этими счетами воспользовался. Я выключил и новый мо­бильник на всякий случай.

В среду утром я оставил взятый напрокат «Мон­део» на автостоянке отеля. На регистрационной стойке меня заверили, что автомобиль будет в пол­ной безопасности, но за место придется заплатить. Я не возражал и оплатил неделю парковки остатка­ми наличных. Потом на автобусе отеля добрался до здания аэровокзала и, пусть и с неохотой, восполь­зовался новой кредитной карточкой для покупки авиабилета. Плохо, конечно, что кто-то мог об этом узнать, но я надеялся улететь до того, как злоумыш­ленник успел бы добраться до аэропорта. А вот если бы он или они еще и узнали, что улетел я в Чика­го, — что ж, это большой город. И я намеревался в нем понадежнее спрятаться.

Я решил не сидеть в темном углу галереи вылета, дожидаясь объявления посадки. Наоборот, устроил­ся рядом с американской семьей с тремя маленьки­ми детьми, которые у моих ног возили по полу ми­ниатюрные лондонские черные такси, игрушки-сувениры. Рядом с ними я чувствовал себя в большей безопасности.

Посадка и взлет прошли без происшествий, и я задремал на высоте сорока тысяч футов над Атлан­тикой. В отеле спал плохо, трижды за ночь проверял стул, спинку которого подставил под ручку двери. Поэтому, пока самолет мчался на запад, я добирал часы, которые недоспал за две последние ночи. Од­на из стюардесс разбудила меня, когда мы уже нача­ли спуск, чтобы благополучно приземлиться в меж­дународном аэропорту О'Хэйр в Чикаго.

Я знал, что Каролина не встретит меня в аэро­порту. Она предупредила, что всю вторую половину дня оркестр будет репетировать, готовясь к первому выступлению, и я сказал ей, чтобы она не приезжа­ла. Почему-то думал, что так будет безопаснее. Од­нако все-таки поискал ее взглядом, миновав тамож­ню и иммиграционный контроль.

Ее не было. Разумеется, не было. Если на то по­шло, я и не ожидал ее увидеть, но все равно немного расстроился. Несколько других пар приветствовали друг друга объятьями и поцелуями, держали в руках надутые гелием воздушные шарики с надписями «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ» и «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДО­МОЙ». В колясках сидели улыбающиеся дети. Гале­реи для встречающих в аэропорту — веселое место, благотворно действующее на душу.

Однако женщины, один вид которой доставил бы мне несказанную радость, здесь не было. Я знал, что в этот самый момент она с головой ушла в Элгара или Сибелиуса, и ревновал к ним, ревновал к давно умершим композиторам. Еще один пример иррационального поведения?

Из аэропорта я поехал на такси в центр города, конкретнее, в отель «Хайатт», где, я это знал, жили оркестранты, и в вестибюле уселся в глубокое кожа­ное кресло, развернутое ко входу. Уселся, чтобы до­ждаться появления Каролины, но чуть ли не сразу снова заснул.

Она разбудила меня, проведя рукой по волосам.

—  Привет, мой спящий красавец.

—  Это ты у нас красавица. — Я медленно открыл глаза.

—  Я вижу, ты пристально следишь за потенци­альными убийцами.

—  Лучше не шути с этим. — Но, разумеется, она была права. Заснуть перед дверью, выходящей на улицу, — не самое мудрое решение, если я действи­тельно опасался за свою жизнь. — А где оркестран­ты?

—   Часть наверху. Другие, самые зануды, оста­лись в концертном зале. Некоторые отправились по магазинам.

Я посмотрел на мои новые часы. Полчаса до по­луночи. Минус шестичасовая разница. То есть в Чи­каго половина шестого пополудни.

—  Когда концерт?

—   В половине восьмого. Но я должна вернуться, уже переодевшись, без четверти семь. До зала на такси ехать пять минут.

У нас был час и десять минут. Она думала о том же, что и я?

— Давай проведем час в постели.

Очевидно, да.

Мне удалось продержаться и не заснуть до конца концерта. Помнится, отец очень серьезно говорил мне, восьми- или девятилетнему, что нельзя хлопать во время концерта, если другие зрители не начали первыми. Он не рассказывал об этом, но, должно быть, однажды с ним такое случилось: он один за­хлопал в музыкальной паузе. Я сидел, подложив ру­ки под попку, чтобы избежать его ошибки.

Каролина сотворила чудо, раздобыв мне контра­марку. «Гостевое» кресло оказалось по центру вось­мого ряда. Идеальное место, с одним лишь недос­татком: дирижер, мужчина крупный, с широкими плечами, стоял между мной и Каролиной, так что я не мог видеть ее.

Пусть я не собирался признаваться в этом Каро­лине, не будь программки, я бы не догадался, что до перерыва оркестр играл исключительно произведе­ния Элгара, а после — Сибелиуса. Но некоторые я узнал, особенно «Нимрода», из «Загадочных вариа­ций». «Нимрод» сразу напомнил мне похороны отца.

По выбору моей матери это произведение играли в конце отпевания, когда моего отца в простом дубо­вом гробу выносили из церкви на кладбище, чтобы опустить в землю. Мгновения эти навсегда запечат­лелись в моей памяти, такие яркие, словно похоро­ны происходили вчера. Каролина говорила мне, ка­кой могущественной может быть музыка, и вот те­перь я ощутил ее силу.

Впервые заплакал по умершему отцу. Сидел в Чикагском концертном зале, в окружении более двух тысяч зрителей, оплакивал человека, который умер тринадцатью годами раньше, и слезы эти вы­звала у меня музыка композитора, который покинул этот мир более семидесяти лет тому назад. Я плакал о личной утрате, об утрате, которую понесла мать, плакал, потому что очень хотел рассказать отцу о Каролине и о моем счастье. Как много мы бы отда­ли за всего один час, который могли бы провести с нашими горячо любимыми и ушедшими родите­лями!

К перерыву я чувствовал себя совершенно опус­тошенным. Но мои соседи, это я точно знал, не по­дозревали, что творится со мной. «Так и должно быть, —- думал я. — Горе — это очень личное, и при­сутствие других приводит к неудобствам для обеих сторон».

Каролина предупредила, что в перерыве не смо­жет повидаться со мной: директорам такое не нрави­лось, а она не хотела вызывать их неудовольствия в столь деликатный момент, только-только вновь при­соединившись к оркестру. Я полагал, что это даже и хорошо. Пусть мы встретились только на прошлой неделе, Каролина уже слишком хорошо меня знала, и я не хотел выставлять напоказ самые сокровенные мысли и эмоции. Я остался в кресле и, в отличие от других, не стал покупать картонный стаканчик с мо­роженым, которое предлагалось есть с миниатюрной пластиковой лопаточки.

Второе отделение заняла симфония Сибелиуса, но я не нашел ее темной и мрачной, как говорила Каролина. Если на то пошло, она даже очень мне понравилась. Я сидел, зачарованный музыкой, и вдруг почувствовал, что оставил позади прошлое и готов для полноценной жизни в будущем. Я лишил­ся дома, автомобиля, всех принадлежащих мне ра­нее вещей, но собирался отправиться в два новых и таких волнительных путешествия. Одно — с новым рестораном, второе — с новой спутницей, которую обожал. И пусть кто-то пытался меня убить непо­нятно по какой причине (то ли я что-то знал, то ли мог что-то сказать), значения это не имело. Я убе­жал в Америку и теперь наслаждался жизнью, от­странившись от всех проблем. Они, конечно, не раз­решились, но не маячили перед глазами, а потому на час или около того я выбросил их и из головы.

Зрители аплодировали стоя. Ревели от восторга, некоторые совали в рот два пальца и свистели. Шум стоял страшный. Никто и не думал себя ограничи­вать. В отличие от нас, англичан, которые сидели бы и вежливо хлопали в ладоши, американцы выражали одобрение воплями и криками, не говоря уже о то­панье ног.

Оркестранты улыбались, дирижер раскланивал­ся. Овация продолжалась как минимум пять минут, дирижер за это время шесть или семь раз уходил со сцены и возвращался, чтобы кланяться вновь. Неко­торые требовали исполнения на бис, словно на рок-концерте. Наконец дирижер пожал руку ведущему скрипачу, они вместе ушли со сцены, чтобы уже не возвращаться, зрители постепенно успокоились, а оркестранты получили возможность закончить тру­довой день.

Я встретил Каролину у двери, которая вела за сцену. Она была на седьмом небе.

— Ты их слышал? — выдохнула она. — Ты слы­шал этот шум?

—  Слышал? — рассмеялся я. — Я его создавал.

Она бросилась мне на грудь, обняла за шею.

—  Я тебя люблю.

—  Ты только так говоришь. — Я чуть подтруни­вал над ней.

—   Никогда раньше я никому такого не говори­ла. — Голос звучал серьезно. — И тем не менее так просто сказать это тебе.

Я поцеловал Каролину. Я тоже ее любил.

—  Когда ты среди зрителей, концерт восприни­мается совершенно иначе. Но я все время пыталась найти тебя среди моря лиц.

—  Я сидел за дирижером. И тоже не видел тебя.

—  Я даже подумала, что ты ушел в отель.

—  Никогда. Я получил огромное удовольствие.

—  Ты только так говоришь. — Теперь она чуть подтрунивала надо мной.

—  Нет. Мне нравилось... и я люблю тебя.

—  Как же мне хорошо! — Она крепче прижалась ко мне. А я — к ней.

Ночь я провел в номере Каролины, ничего не сказав на регистрационной стойке и не назвав им мои имя и фамилию. Хотя слежка казалась неверо­ятной, я решил не рисковать и подставил спинку стула под ручку двери, когда мы легли в постель.

Но никто не пытался проникнуть в номер, во всяком случае, я не слышал, чтобы кто-то пытался. С другой стороны, когда мы наконец-то заснули, уже далеко за полночь, я так устал, что ничего бы не услышал, даже если бы дверь вышибли или в стене гранатой пробили брешь.

Утром мы лежали в постели с включенным теле­визором. Американские программы нам не понрави­лись. Слишком уж часто их прерывала реклама.

—  Что ты сегодня делаешь? — спросил я, прове­дя рукой по ее спине.

—  Свободна до четырех часов. Потом репетиция. А в половине восьмого концерт, как и вчера.

—  Могу я снова прийти?[37]

—  Я на это надеюсь. — Она рассмеялась.

—  Я про концерт.

—  Можешь, если есть такое желание. Ты уверен? Программа будет та же.

—  Но ты же сможешь съесть один и тот же обед два дня подряд?

—  Если только его приготовишь ты.

—  Очень хорошо. Я хочу прийти и вновь услы­шать, как ты играешь.

—- Я выясню, удастся ли достать билет.

—  Так что будем делать до четырех часов? — спросил я.

Она широко улыбнулась.

—  Можем остаться в постели.

Но мы не остались. Решили встать и позавтра­кать в ресторане на девяносто пятом этаже Центра Джона Хэнкока[38], согласно туристическому справоч­нику второго по высоте здания на Среднем Западе после Сирс-Тауэр.

Я спустился на лифте в вестибюль, а Каролина пошла к номеру подруги-альтистки, с которой соби­ралась пройтись по магазинам, чтобы подсунуть под дверь записку с объяснением причин, заставивших ее изменить первоначальные планы. Дожидаясь ее, я попросил на регистрационной стойке карту Чикаго и окрестностей. Сразу же нашел Центр Джона Хэн­кока, потом международный аэропорт О'Хэйр к се­веро-западу от городского центра и наконец кое-что еще.

Каролина вернулась, доставив записку по назна­чению.

—  Ты знаешь, что штат Висконсин начинается в нескольких милях к северу от Чикаго? — спросил ее я.

—  И что?

—  «Делафилд индастрис» базируется в Делафилде, городе, расположенном в Висконсине.

—  Но как далеко отсюда? Некоторые штаты за­нимают огромную территорию.

Я выяснил. Труда это не составило. На регистра­ционной стойке мне сказали, что ехать до Делафил­да два часа, и тут же предложили нам взять напрокат автомобиль и подогнать к отелю, попросив лишь кредитную карточку. Каролина дала мне свою. Луч­ше перестраховаться, чем умереть.

Автострада 94 соединяла Чикаго и Делафилд, как мне и сказали, а чтобы добраться туда в арендован­ном «Бьюике», нам потребовалось меньше двух ча­сов.

Мы свернули с автострады по указателю «ДЕ­ЛАФИЛД» и попали в городок, повторенный на тер­ритории Соединенных Штатов тысячи раз. Транс­портную развязку со всех сторон окружали супер­маркеты, рестораны быстрого обслуживания, автоза­правочные станции, аптечные магазины, вывески которых, закрепленные чуть ли не под облаками, можно было увидеть задолго до съезда. Я вспомнил, как открывал «Торбу». Какие только возражения не высказывал мне архитектурный департамент, когда речь зашла о скромном щите-указателе у дороги. В конце концов мне удалось получить разрешение, но с условием, что расстояние верхнего края щита до земли не превысит два метра. Я улыбнулся. Глав­ный архитектор совета графства Кембриджшир мог свернуть шею, разглядывая этот лес вывесок.

За торговой зоной и асфальтовыми акрами авто­стоянок, на небольшом холме расположились про­мышленные здания. На крыше самого большого по­ставили огромный желтый щит с черными буквами, сложившимися в три слова: «ДЕЛАФИЛД ИНДАСТ­РИС ИНК.». На стене тянулась чуть выцветшая над­пись: «ЛУЧШИЕ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫЕ МА­ШИНЫ АМЕРИКИ».

Я не знал, чего собирался добиться, приехав из Чикаго в Делафилд. Просто мне показалось, что это логично и естественно, с учетом того, что находился городок так близко. Я понятия не имел, что смогу здесь выяснить. Но если правота была на моей сто­роне и взорвать хотели сотрудников «Делафилд ин­дастрис», приехавших в Англию, тогда именно Ролф Шуман мог знать мотив бомбиста. Другой вопрос, захотел бы он что-то сказать.

Мы подъехали к высоким, прочным воротам, пе­регородившим дорогу.

—  Чем я могу вам помочь, сэр? — спросил ох­ранник, вышедший из остекленной сторожки по мою левую руку. В темно-синей униформе и фураж­ке, перепоясанный ремнем, с которого чего только не свисало. Я решил, что с таким грузом ремень не удерживал брюки на талии, а стягивал их вниз.

—  Я проезжал мимо и решил узнать, на месте ли мистер Ролф Шуман.

—  Ваша фамилия, сэр? — спросил охранник. У него на груди висел бейдж с выгравированной фа­милией БЕЙКЕР.

—  Батчер, — ответил я. — Макс и Каролина Батчер. — Не знаю, почему я не назвал свою настоя­щую фамилию. Если бы мистер Шуман вдруг согла­сился нас принять, он мог вспомнить, что знако­мился со мной на ипподроме Ньюмаркета, и задаться вопросом, а почему я вдруг поменял фами­лию. Но на сей счет я мог бы и не волноваться.

—  У вас есть договоренность о встрече, мистер Батчер? — вежливо спросил охранник.

—  Нет, боюсь, что нет, — ответил я не менее вежливо.

—  Тогда ничем не могу вам помочь. Мы не при­нимаем визитеров без предварительной договорен­ности.

—  Ладно, — кивнул я. — Но мистер Шуман на работе?

—  Не могу сказать.

—  Не можете или не хотите? — уточнил я.

—  Не могу. — Вежливость из голоса исчезла.

—  Почему?

—  Пожалуйста, сэр, — охранник более не хотел играть ни в какие игры, — будьте любезны развер­нуть автомобиль и покинуть нашу территорию. Ина­че мне придется выставить вас отсюда.

Он не шутил. Я подавил искушение сказать, что компания должна мне деньги за приготовление лен­ча, на котором взорвали его босса. Вместо этого подчинился, развернул «Бьюик» и уехал. В зеркало заднего обзора видел, как он стоит на дороге, уперев руки в боки. Наблюдал за нами, пока мы не скрылись за поворотом у подножия холма.

—  Встретили нас не очень радушно. — В голосе Каролины слышались саркастические нотки. — Что будем делать теперь? Перелезем через забор?

— Давай лучше позавтракаем. Собирались же.

Мы припарковали «Бьюик» на Главной улице, сели у окна кафе «У Мэри» с кофе и пончиками с черникой. Делафилд четко делился на две части. Новая, с супермаркетами, ресторанами быстрого обслуживания и заводом сельскохозяйственной техники, размещалась у автострады, старая — сонный американский городок — уютно расположилась на берегу озера Нагавика. Хозяйка кафе сообщила нам, что на языке местных индейцев из племени оуджибва Нагавика означает «это песок», хотя никакого песка на берегу озера мы не увидели.

—  Еще кофе? — спросила Мэри, выходя из-за стойки с большим черным термосом в руках.

—  Благодарю. — Каролина пододвинула к краю стола наши кружки.

—  Вы слышали о Ролфе Шумане? — спросил я, когда она наливала дымящийся напиток.

—  Конечно. Здесь все знают Ролфа Шумана.

—   Как я понимаю, он президент «Делафилд ин­дастрис».

—  Совершенно верно. По крайней мере, был. Это такая трагедия.

—  Трагедия? — переспросила Каролина.

—  Его состояние.

—  А в каком он состоянии?

Мэри огляделась, словно проверяя, не подслу­шивают ли нас. Но в кафе нас было трое.

—  Он ничего не соображает.

—   Как это? — Мэри потупилась, и я решил ей помочь: — Причина — в полученных им травмах?

—  Да, — быстро ответила она. — Совершенно верно. В травмах.

—  Так он до сих пор в больнице? — задал я еще вопрос.

—  Да. Вроде бы. — Она вновь огляделась, пони­зила голос: — В Шинго.

—  В Шинго?

— Да, в Шинго. В психиатрической клинике. — Последние слова она прошептала.

—  Шинго — это где? — так же шепотом спро­сил я.

—  В Милуоки, на Мастертон-авеню.

—  Шуманы живут в Милуоки? — Этот вопрос я задал обычным голосом.

—  Нет, разумеется, нет, — ответила Мэри. — Они живут на Лейк-драйв.

Мы быстренько доели пончики и покинули Мэ­ри и ее кафе. Не потому, что я получил всю необхо­димую мне информацию. Просто чувствовал, что она расскажет Шуманам о нас и наших вопросах точно так же, как рассказала нам о них. Умение дер­жать язык за зубами явно не относилось к ее досто­инствам.

В Делафилде хватало магазинчиков, где продава­лись никому особо не нужные вещи, которые тем не менее покупались. Мы заглянули в каждый, восхи­щаясь декоративным стеклом и фарфором, совре­менными скульптурами, ящиками для хранения ве­щей разных размеров, формы, цвета, разрисованны­ми вручную поздравительными открытками и многим, многим другим. Мы нашли магазинчик со старомодными знаками и вывесками, с красивыми блокнотами, с расшитыми разными надписями ди­ванными подушками. Здесь продавались игрушки для мальчиков, игрушки для девочек, игрушки для их родителей. Делафилд был раем для покупателей. Но не дешевым раем. Кредитная карточка Кароли­ны понесла существенный урон, а ее покупки никак не могли вместиться в чемодан, с которым она при­летела в Америку. Она говорила, что покупает по­дарки для своих близких, хотя мы оба знали, что она хочет все оставить себе.

И везде я умудрялся перевести разговор на Шу­манов. В магазине с расшитыми подушками хозяйка чуть не разрыдалась.

—  Такие милые люди. Такие щедрые. Они так много сделали для города. Миссис Шуман постоян­но заходит сюда. Купила столько моих подушек. Так грустно, так грустно.

—  Это вы о травмах мистера Шумана? — полю­бопытствовал я.

—     Да, — кивнула она. — И о тех бедных людях, которые погибли в Англии. Они все жили здесь, знаете ли. Мы постоянно их видели.

—  Ужасно, — посочувствовал я.

— А теперь нас всех очень волнует будущее.

—  В каком смысле?

—  Насчет завода.

—  А что с ним?

—  Дела там идут не очень хорошо, — объяснила она. — В прошлом ноябре они уволили треть рабо­чих. Такой был ужас, перед самыми праздниками. Из-за китайских тракторов, которые продавались вполцены от наших. И теперь в городе говорят о за­крытии завода. Там работают мой муж и сын. Я не знаю, что мы будем делать в этих местах, если завод закроется. — Она смахнула слезу. — И эта трагедия, случившаяся в Англии с бедным мистером Шума­ном и остальными. — Она замолчала, не в силах продолжить.

Спонсорство скачки «2000 гиней», вероятно, ста­ло последней попыткой слабеющего гиганта найти новые рынки сбыта. А последовавшая бойня и поте­ря топ-менеджеров могли стать последним гвоздем, забитым в гроб компании.

—  Так у вас высокая безработица? — спросил я.

—  На текущий момент — нет. Но на заводе рабо­тают три тысячи человек. Ни один маленький горо­док не сможет разом трудоустроить такое количест­во людей. Многим придется уехать отсюда в Милуо­ки, варить пиво и делать мотоциклы.

—  Пиво и мотоциклы? — переспросил я. Сочета­ние показалось мне странным.

—  Пиво «Миллер» и мотоциклы «Харлей-Дэвидсон», — пояснила она. — Визитные карточки Ми­луоки.

—  И как далеко отсюда этот город?

—  Примерно в тридцати милях.

—     Может, они смогут жить здесь и ездить туда на работу? — Я попытался подбодрить женщину. — То­гда все будет не так и плохо.

—  Надеюсь, вы правы. — Но она в это не верила.

—  Интересно, а что будет с Шуманами? — ввер­нул я в возникшей паузе.

—  О них не волнуйтесь, — ответила она. — Денег им хватит. Только что построили новый дом. Точ­нее, особняк. Они позаботятся о том, чтобы полу­чить все бонусы и пенсии до закрытия завода. Будь­те уверены.

Очевидно, она не испытывала к Шуманам такой нежной любви, как могло поначалу показаться. А уж после того, как ее муж и сын лишились бы работы, для руководства «Делафилд индастрис» у нее точно не нашлось бы ни одного доброго слова.

Из тех, кому мы задавали вопросы, только один человек знал Мэри-Лy Фордэм.

Владелец магазина современной скульптуры.

—  Отличные ноги. — И он многозначительно улыбнулся. Я ответил улыбкой, но вспомнил не но­ги, а их отсутствие.

Мы медленно ехали по Лейк-драйв, всматрива­ясь в каждый особняк. Попали на улицу миллионе­ров. Дома стояли посреди больших садов, за внуши­тельными заборами и запертыми воротами. Незва­ных гостей здесь определенно не жаловали. Нужный нам дом мы нашли, пусть и не без труда: хозяйка магазина подушек показала его нам с другой сторо­ны озера. Действительно, не дом, а особняк, трех­этажный, из серого камня, под красной черепичной крышей. Лужайка спускалась к озеру и пристани, около которой покачивалась яхта.

Был ли хозяин этого дома мишенью ньюмаркетского взрыва? Жила здесь жертва или злодей? Друг или враг?

У меня был только один способ получить ответы.

Я нажал на кнопку аппарата внутренней связи, встроенного в кирпичный столб кованых чугунных ворот высотой в восемь футов.