17

— Почему вдруг «Ксанта»? — спросил он как-то. — Я знаю, «Ксанта» значит «рыжая», а ты…

— О, Ксанта, Ксанта! — пропела женщина, скручивая на затылке свои темные жесткие волосы. — Очень старая история. Рыжей была первая жрица нашего храма. То есть она даже жрицей не была. Она как раз учредила наш Храм. Нашла первую жрицу и первую черепашку. Ну и придумала все остальное. С тех пор в ее честь мы все и называем себя Ксантами.

— Вы все? Значит, ты не одна такая?

— Сейчас одна. Потом, когда меня не будет, будет Ингольда, если захочет. То есть, если захочет, она будет уже не Ингольда, а Ксанта.

— А почему так? И что это была за женщина, та первая? Ксанта пожала плечами:

— Если честно — понятия не имею.

— И даже не пыталась узнать?

— А у кого? Я же одна такая.

— И почему это у тебя все не как у людей? — вздохнул Андрет, который изрядно устал от ее уверток.

К этому времени он уже научился различать, когда люди врут, а когда говорят правду, и ему неприятно было видеть, как лжет Ксанта, — словно прекрасную ткань или дорогую книгу марали сажей.

— Не знаю, — буркнула женщина. — У меня все не как у людей, у людей все не как у меня. Что ты пристал в конце концов? Неужели это так важно?

В то время они уже часто ссорились.

Позже он никак не мог вспомнить, из-за чего собственно они расстались. Помнил только, как закрывал дверь храма с четким и ясным ощущением, что это было в последний раз и больше он сюда не вернется.

Ссоры, по счастью, тоже почти что не запомнились. Ссоры были глупые, мелочные и какие-то непонятные. Добро бы кто-нибудь кого-нибудь приревновал или из-за денег. А то ведь нет — просто среди полного благополучия и почти что воркования вдруг налетал какой-то темный ураган, и они с Ксантой кричали друг другу в лицо мерзкие злые слова, а потом разбегались по разным углам дома, а то и по разным углам города просто потому, что останься они в одной комнате, дело дошло бы до смертоубийства.

Например, однажды после очередной «отсидки» у Андрета образовалось несколько свободных дней, и он захотел снова съездить вместе с Ксантой вниз по реке, вспомнить молодость. Он уже предвкушал эти душистые тяжелые неторопливые дни, плеск воды, пот на их слившихся телах, вездесущий песок, который забивается под одежду и в постель и не дает спать по ночам, но спать никому и не надо. Но Ксанта вдруг решительно отказалась, заявив, что у нее дел по горло, и раньше чем к следующему обороту Венка Судьбы она никак не освободится.

— Сам понимаешь, осень на носу, время свадеб. Надо лоск наводить.

— Кследующему обороту я наверняка снова сяду! — уныло протянул Андрет.

— Я приду тебя исповедовать, — пообещала Ксанта.

— Лучше уж приходи за комарами охотиться, — предложил Андрет.

Летом каменные стены тюрьмы сильно нагревались за день, по ночам в камерах царила страшная духота, и молодые голодные комары кусались, как звери.

— А может ты все-таки как-нибудь распихаешь своих девушек, — начал Андрет второй заход.

— Не собираюсь я никого распихивать, — огрызнулась Ксанта. — С какой стати? Все давно договорено. Лучше уж ты своих доносчиков распихай. Знаешь ведь, кто особо писать любит, — навести по очереди да шеи посворачивай. Нет доноса — нет работы.

— Нет работы — нет денег, — подхватил Андрет. — Мы так по твоей милости все лето в духоте прокукуем.

— Значит, и прокукуем, — отрезала Ксанта. — Я, по крайней мере, прокукую. А ты поезжай, развлекись. Что, другой компании не нашлось, так ко мне прибежал?

— Ты чего? — изумился Андрет. — На солнце перегрелась? Я же говорил, что мне, кроме тебя, никто не нужен.

— Сам не перегрейся! — рявкнула Ксанта и с размаху шваркнула об пол первое попавшееся под руку блюдечко. — Нужна я ему! Я ему видите ли нужна и никто другой! У него работа, у него деньги, а когда он наработается, я ему нужна! По-моему, я у тебя вроде шапки с пером — в праздник надел, покрасовался, на себя полюбовался, а потом снова на гвоздь повесил. Виси тихо, пылись, жди меня.

В таких случаях Андрет уходил в тягостном недоумении: он со всей душой, а его с размаху по лицу, а почему и за что — непонятно.

Только гораздо позднее он догадался, что Ксанта тогда уже была беременна, знала это и то ли испытывала его, то ли прогоняла, не желая делить с ним ребенка.

Так или иначе, а в один прекрасный день (кажется, это было поздней осенью или в самом начале зимы) он действительно закрыл за собой дверь Храма, намереваясь больше туда не возвращаться. У него опять было впереди несколько свободных дней, и делать теперь было совершенно нечего. И тут он вспомнил, что на днях получил письмо от Кэми из Дивного Озерца. Молодая женщина писала нетвердой рукой и с ошибками, но, взглянув на ее округлые, робко теснящиеся на листе буквы, Андрет вдруг ясно увидел ее милое лицо, длинные ресницы и всегда печальные темные глаза.

Письмо, впрочем, было строго деловым: Кэми спрашивала совета.

«Любезный господин Андрет! — писала она. — Обращаюсь к вам потому, что на прошлой неделе мне пришлось прогнать своего управляющего. Соседи говорили, что он безбожно меня обкрадывал, да я и сама заметила, что за те два года, которые он работал у меня, пчельники приносили гораздо меньше дохода, чем это было во времена моего' мужа. Теперь я не знаю даже, смогу ли я заплатить пасечникам и по какой цене нужно будет продавать воск и мед, чтобы хоть как-то возместить убытки. Не могли бы вы помочь мне разобраться с бумагами. Я, разумеется, вам заплачу, сколько вы запросите. Остаюсь искренне ваша Кэми Зеленые руки.

P.S. Я взяла на себя смелость попросить моего брата подготовить для вас комнату в «Болтливой рыбе». Зимой у нас обычно не так уж много проезжих, поэтому когда бы вы ни приехали, мы сможем устроить вас со всеми возможными удобствами.

Еще раз прошу прощения за беспокойство.

К.»

— Завтра же еду! — решил Андрет. — Отсюда гонят, туда зовут, что ж я совсем дурак, что ли?

И он действительно выехал из Венетты на рассвете следующего дня. Дни теперь стояли по-настоящему холодные. На перевале ветер задувал весьма серьезно, горы хмурили брови низких туч, на камнях лежала изморозь. В долину тучам снова не удалось забраться, здесь сияло солнце, но желтая, схваченная заморозками трава хрустела при каждом шаге. Вокруг Кларетты жгли солому на полях, сучья и сухую траву в садах. В городе с наступлением ночи тоже зажигали костры, и на маленьких жаровнях подрумянивали колбаски и хлеб. На главной площади конники терзали копьями соломенные чучела на потеху толпе. Андрет искренне радовался, что выбрался из дома. Ему еще никогда не приходилось ездить здесь без спешки, не по делам, а для собственного удовольствия. И кстати, не приходилось думать, как развлечь Ксанту, — тоже большое облегчение. Утром он взял напрокат лошадь и степенно поехал в Дивно Озерце, в глубине души сам на себя любуясь.

В «Болтливой рыбе» он оказался уже под вечер. Вдоль реки тоже жгли костры, молодежь веселилась у огней. В садах парни постукивали обухами топоров по стволам деревьев, приговаривая: «Смотри! Не будешь в будущем году родить — срублю!», девушки обнимали стволы измазанными в меду руками и причитали: «Роди, деревце, роди!» Андрету этот обычай был хорошо знаком, то же делали и у него на родине, только вместо меда сестры и матушка окунали руки в тесто. Одно было плохо — ветер дул с реки, дым из садов сносило на дорогу, и Андрет, пока ехал, успел изрядно прокоптиться. Поэтому он с удовольствием вселился в комнату, в самом деле куда более роскошную, чем в прошлый раз, и, решив ни в чем себе не отказывать, заказал побольше горячей воды. Нэт Куница, брат Кэми, тоже с нетерпением поджидал Андрета и предложил послать за сестрой. Однако Андрет твердо отказался, сказав, что сам навестит Кэми. Он не спеша помылся, переоделся в парадное платье, расчесал волосы, вычистил сапоги. Ему не хотелось гонять женщину среди ночи через весь город, да и поговорить надо было наедине. Или почти наедине. Крисси, конечно же, вновь позвали, Кэми снова дала ей тряпочную куклу и чурочек, и девчонка так и провозилась с ними все время в углу комнаты. Только изредка она воробышком подлетала к столу, хватала с блюда печенье на меду или кусок яблочного пирога, которыми Кэми угощала гостя, и снова упархивала к своим игрушкам.

Кэми за два года почти не изменилась, только между бровей появилась едва заметная морщинка, да с ожерелья на шее исчезло полдюжины монет. Она по-прежнему опускала глаза, по-прежнему густо краснела, и голос был прежний — глуховатый, густой, медовый, и Андрет опять пожалел, что ни разу не слышал, как она поет.

— На самом деле я позвала вас не только из-за управляющего, — сказала Кэми. — Я просто не решилась написать. Понимаете, на самом деле это Осви из храма Осени пишет, а ему не все можно рассказывать. Словом, постарайтесь понять. Это сложно объяснить. Этот дом принадлежит моему брату, но он его должен был отдать моим детям. Понимаете, «Рыбу» он получил от брата своей жены для Крисси и сына, а этот дом его. Но теперь, когда у меня больше нет мужа… Словом, брат хочет, чтобы я выкупила этот дом, или взяла его сына управляющим. Вам это кажется странным, но так уж у нас повелось. Я прихожусь ему тэтарейси и… здесь это считается очень важным.

— Я слышал, что бывает и такое наследование, — ответил Андрет. — Но понимаете, я же не стряпчий и в делах с наследством ничего не понимаю.

— Что ж, значит, я зря вас потревожила? Тогда простите. Просто я больше никого не знаю… кто мог бы…

— Постойте, давайте не будем торопиться, — предложил Андрет. — Раз уж я здесь и пока не собираюсь уезжать, расскажите-ка все по порядку.

— А что рассказывать? — Кэми всплеснула руками, и Андрет заметил, что серебряных браслетов теперь тоже нет. — Выкуп за дом мне сейчас не выплатить, я в самом деле не знаю, как буду расплачиваться с пасечниками. То есть чем расплатиться, конечно, найду, а дальше придется затянуть пояс. Рассрочку брат не хочет давать, говорит, что если я и дальше буду так вести дела, то скоро разорюсь и сяду ему на шею. А брать племянника в управляющие мне просто боязно. Он — мот и пустит меня по миру даже быстрее, чем я это сделаю сама, — она печально и виновато улыбнулась. — Я думала, возможно, вы поговорите с братом и попросите его подождать еще хотя бы год…

— Вы думаете, мое слово для него так много значит? — удивился Андрет.

— г О! Конечно, не так много, как для меня… — Кэми сбилась и покраснела.

— Хорошо, — вздохнул Андрет. — Я подумаю. Давайте подождем до утра. Иногда ночью приходят самые необычные мысли.

— Ну вот, теперь вы еще не будете из-за меня спать! — искренне расстроилась Кэми. — Пожалуйста, не утруждайте себя слишком.

— Это я вам твердо обещаю, — отозвался Андрет. — Прошу вас только об одном: пожалуйста, прекратите меня стесняться и запомните — я не всегда делаю, что хочу, жизнь поворачивается по-всякому, но здесь и сейчас я буду делать только то, что доставит мне удовольствие. Поэтому вам не нужно думать, что меня затруднит, а что нет. Это уж я как-нибудь сам решу.

На улице небо затянуло тучами, повалили крупные хлопья снега. Ветер с озера сносил их, бросал прямо в лицо, и Андрету пришлось спрятать под своим плащом Крисси, иначе та до костей продрогла бы по дороге домой.

Несмотря на все уверения Кэми и Нэта, что зимой у них мало гостей, в нижнем зале гостиницы было полно народу: все больше девицы на выданье, да их матушки — все в нарядных чепцах и новых шалях. Они толпились вокруг стола и степенно гудели — ни дать ни взять пчелы у летка.

— Что тут происходит? — спросил Андрет у Крисси.

— Ну как же! — удивилась та. — Караваи принесли, завтра торговаться начнут.

— С кем торговаться?

— Ну парни промеж собой.

— Зачем?

— Как зачем? Посвататься охота.

— Ничего не понимаю, — Андрет тряхнул головой. — Объясни

толком.

— Ну день такой. Каждая девка каравай печет. А завтра парни придут и за эти караваи торговаться начнут. Кто себе хлеб выторгует, своей зазнобе его подарит — и вроде как посватался. Ну то есть не по-настоящему посватался, а как заявку сделал. Она ему потом от ворот поворот дать может, но только так редко бывает. Обычно у всех уже сговорено.

— А каравай все равно какой?

— То есть как все равно?

— Ну чтобы посвататься, нужно каравай купить у той самой э-э… девицы, какую хочешь?

— Да нет. Можно любой. Просто сейчас на них папа цену ставить будет. Бабы на них всем миром посмотрят, решат какой лучше, тот будет самый дорогой, а прочие — подешевле. Какой парень самый дорогой каравай купит — тому почет, и невесте его тоже. Сразу видят, что парень девку дорого ценит, раз на каравай денег не пожалел. Стряпухе тоже почет — у кого караваи дороже, того замуж охотнее берут. У мамы раньше дорогие караваи всегда были, только она говорит, папа за нее когда сватался, подгорелый какой-то и кособокий выторговал. Говорил, я, мол, лучше на эти деньги тебе платочек куплю. Только мама говорит, что и платочек он ей потом тоже косой какой-то купил, и жизнь у них такая кособокая.

Наутро погода расщедрилась. Снова выглянуло солнышко, и первый молодой снежок хрустко поскрипывал под ногами у торгашей. Внизу, под террасой гостиницы, и в самом деле собрались все молодые холостяки городка, невесты-мастерицы чинно восседали на террасе. Нэт вел торг. Андрет тоже вышел полюбопытствовать. Торг шел бойко. Самые дешевые караваи быстро расхватали парни победнее и под ехидные комментарии кумушек поднесли своим избранницам. Те, ясное дело, надули губы и скуксились, но подношения приняли. Видно, хорошо знали, на что могут рассчитывать, и не обольщались.

Когда дело дошло до более дорогих хлебов, страсти накалились, богатые сынки начали трясти мошной, девушки раскраснелись и с каждой секундой все хорошели и хорошели. Наконец дело дошло до последнего каравая — нежного, румяного и душистого короля стола.

К этому времени на торгах остались всего два торгаша — родные братья, сыновья господина Келада. Оба еще недавно начали брить усы, деньги у обоих были из одной шкатулки, но это их ничуть не останавливало — оба хорохорились и набивали цену, желая во что бы то ни стало одержать верх. Андрет постоял, послушал эту перебранку, потом, когда ребята всласть позвенели кошельками, разом удвоил цену. Младший из братьев сразу сник, старший еще разок надбавил, тогда Андрет с милой улыбкой утроил цену и получил каравай в полное свое пользование.

Вместе с хлебом он вышел на улицу и, все, кто еще оставался на террасе, потянулись следом за ним — посмотреть, кому сегодня такое счастье. Андрет провел их через весь город, заставил подняться на две изрядно обледеневших лестницы. Наконец, когда терпение зрителей было уже ла исходе, он постучался в расписанную цветами дверь маленького дома.

Ответа не было. Андрет постучал еще раз, громче. Наконец дверь отворилась. На пороге стояла Кэми в облаке золотых волос — она как раз причесывалась, так что все вышло очень удачно. Андрет встал на одно колено, поцеловал каравай и протянул его женщине.

Затеяв торговлю за каравай, Андрет вовсе не собирался жениться. Он не сомневался, что ему откажут, — что он за жених? Ни кола, ни двора, ни нормального дохода. Он просто хотел хоть немного поднять цену Кэми на здешнем брачном рынке. Намекнуть здешним вдовцам, что если они не будут порасторопнее, дом и пасеки уйдут на сторону. Но раз Кэми не отказала, то и у него не было ни одной разумной причины идти на попятный.

Разумеется, Нэт и прочие горожане были не в восторге от его предложения. Вечером того же дня Андрета вызвали на смотрины к Нэту, Эркилю и Осви. Допросили с пристрастием: кто он, откуда родом, как попал в Венетту, кто может засвидетельствовать его добропорядочность. Он ничего не скрывал — не было ни времени, ни желания что-то придумывать. В качестве поручителей Андрет назвал Эдреда и дюжину бывших клиентов. Возможно, это произвело впечатление, и все же сомнения остались. Андрета отправили прогуляться, призвали Кэми. Дверь была тяжелая, дубовая, но даже сквозь нее пробивались отголоски бушующих в комнате страстей:

— По миру пойдешь!

— Лучше уж с ним по миру, чем с тобой за одним столом!

Кэми вышла с красными пятнами на щеках, губы гневно сжаты, глаза мечут молнии. Андрет только руками развел: — За что мне такая красота?!

Кэми тут же потухла, сникла, ссутулилась и стала просить прощения. За дверью меж тем продолжались споры, но видно, Кэми сумела задать им перца — дом и земли, как ни крути, были ее, и пока что она там была полная хозяйка. Так что Андрету не отказали наотрез, просто милостиво отпустили пока что назад, в Венетту, пообещав навести справки.

Андрет поехал, сам не зная, что ему теперь делать. Все вновь слишком быстро переменилось, и он понимал, что дальнейший ход событий, скорее всего, будет не слишком-то зависеть от его желаний. Оставалась одна надежда — на мудрый совет Эдреда.

Как ни странно, Эдред перемены одобрил целиком и полностью: «Сколько уж тебе можно тут болтаться? Это дело для молодых. Мы с тобой неплохо потрудились, а теперь пора уже тебе и о себе позаботиться. Будь я чуть помоложе, я б тебе позавидовал — проторчал вот весь свой век в этом проклятом городе, а по мне так нет спокойнее и привольнее деревенской жизни. Смотри только, не растолстей там».

И через несколько дней, когда к Эдреду обратился посланец от Эркиля, старосты Дивного Озерца, адвокат дал Андрету самые лестные рекомендации. Прошло еще две декады, и сам Эркиль почтительно сообщил Андрету, что тот может приезжать, дабы назначить день свадьбы.

«В конце концов почему нет? — решил Андрет. — С какой стати нет?» Все равно жизнь в Венетте уже начинала его тяготить. И все же в первые дни он чувствовал себя не в своей тарелке. О том, чтобы везти Кэми в Венетту, и речи быть не могло, это ему надо было перебираться в Дивно Озерцо. Андрет все еще не был уверен, разделит ли он любовь Эдреда к сельской жизни. Да и кроме того, где-то в глубине души он сознавал, что бросает старика, которому почитай что всем обязан, в том числе и этой удачной женитьбой. Хотя Кэми, конечно, его поддержка важнее, и все же… Одна надежда, что Ксанта разыщет для Эдреда еще одного бедолагу. Интересно, будет ли он… Но с Ксантой он больше не виделся — попросту боялся зайти, вдруг она уже знает, как все вышло. Хотя если не знает, это, наверное, еще хуже. Словом он уезжал, чувствуя себя трусом и предателем.

Но потом все неожиданно и почти что само собой уладилось.

Тихая размолвка Андрета с богами в этот раз сослужила ему добрую службу. Как уже говорилось выше, в храм Дея на мысу он не был вхож, а потому у него появился хороший предлог раз или два в году на праздники отправляться в Венетту, якобы помолиться, а на самом деле — проведать Эдреда и… Ксанту. В первый раз это получилось случайно и едва не окончилось трагедией. Он проходил мимо храма Тишины, увидел что во дворе никого нет, подумал, что Ксанта сейчас наверняка в гостях у какой-нибудь из своих учениц, решил заглянуть, просто осведомиться у Ингольды, как дела, и напоролся на Ксанту и еще на кое-кого, вовсе не подходящего к этому святому месту, — на некого розового лысого крикуна с образцово-пухлыми щеками и с чрезвычайно уверенным, даже, как показалось с перепугу Андрету, нагловатым взглядом. Единственный раз в жизни Андрет был близок к тому, чтобы если не убить, то по крайней мере несколько раз ударить женщину. Мало того, что она скрыла нечто, напрямую его касавшееся, так она еще и выставила его круглым мерзавцем, который бросает бедную и некрасивую подружку в интересном положении, чтобы жениться на богатой красавице. И главное, сдать назад теперь не было никакой возможности.

Тогда они так и не поговорили толком, он только высказал Ксанте все обиды и сбежал в Дивно Озерце зализывать раны. К счастью, самолюбия и гордости у Андрета было немного, и вскоре, как только представилась оказия отлучиться из дома, он вернулся, чтобы уже спокойно выслушать оправдания Ксанты и попросить у нее прощения. Выяснилось, что оправданий не будет, но и прощения просить тоже не надо. Ксанта была совершенно довольна создавшимся положением и не собиралась ни разлучать Андрета с сыном ни привязывать его к себе. Известие о его женитьбе ее, конечно, не обрадовало (чего Андрет в глубине души опасался), но она приняла его к сведению и не вникала в подробности.

Так и сложилось, что Андрет навещал храм Тишины раз или два в год, узнавал новости, если мог, помогал деньгами, и его принимали там с неизменным и, на его взгляд, незаслуженным радушием. Ксанта в очередной раз как-то так все устроила, что все были довольны. Андрет подозревал, что Дреки знает, кем они друг другу приходятся, но тот неизменно звал его «господин Андрет» и держался дружелюбно, хотя и не фамильярно. Казалось, Ксанта определила между ними дистанцию, которую оба по молчаливому согласию не нарушали. Да и с другой стороны, как еще держаться мальчишке с мужчиной, которого он видит не чаще двух раз в год? Постепенно и сам Андрет внутренне смирился с подобным положением — наверное, это был единственный способ бывать вместе, не мучая ни Кэми, ни Ксанту, ни Дреки. Сама Ксанта также была с ним неизменно дружелюбна и приветлива, но по душам больше не разговаривала и в спальню никогда не звала. Ингольда откровенно злилась, сердито бурчала под нос и делала охранительные знаки, когда Андрет появлялся на пороге. Ксанта ей не возражала, молчала, уважая ее мнение, но делала все равно по-своему. Кэми, кажется, ничего не подозревала и была совершенно счастлива.

Так все и шло ни шатко ни валко, до той самой ночи, когда Ней пропал, так и не добравшись до Зеленых ворот.