"Финансы Великого герцога" - читать интересную книгу автора (Хеллер Франк)

Глава третья, в коей мы встречаем старого знакомого и в коей великого герцога ожидают первые сюрпризы

Лодка тихо скользила по успокоившимся водам порта; Филипп старался грести как можно тише.

Минуту спустя он наклонился к великому герцогу, который молча наблюдал за его работой, и спросил:

— Где, по вашему мнению, нам лучше пристать, граф? Я бы предпочел сойти на берег подальше от конторы моего нового друга Эмилионеса.

— Кто это?

— Префект порта, назначенный президентом Эрнандесом.

— А! Я разделяю ваше мнение. Дайте-ка мне весла. Кажется, я знаю подходящее место.

Граф пересел на место Филиппа, и они все так же бесшумно заскользили дальше.

Через четыре минуты в ночной темноте они пристали в западной части порта. Несколько низких, серых сараев и развешанные сети свидетельствовали о том, что в этой части Маонского порта хозяйничали рыбаки. Однако ни один представитель этого сословия не явился на берег, чтобы приветствовать прибытие своего законного господина; великий герцог и Филипп высадились на берег в строгой секретности и, как можно тише вытащив ялик на сушу, положили его перед сараями между перевернутыми лодками. Великий герцог кивнул Филиппу, чтобы тот следовал за ним; пройдя между серыми маленькими домами, которые в этой части порта спускались почти к самой воде, они очутились в узком проулке. Два искателя приключений шли не говоря ни слова, великий герцог впереди, Филипп — следом.

Минута за минутой проходили в этой тишине; в узких петляющих переулках Филипп с трудом мог определить, в каком направлении они двигаются, но чувство пространства подсказывало, что они идут на восток. Время от времени, когда им попадался поперечный проулок, ведущий вниз, к порту, Филипп видел на востоке очертания крыши, которые уже успели ему запомниться, — и улыбался.

Он догадался, что его друг и примерный гид граф Пунта-Эрмоса решил первым делом показать ему главную достопримечательность Менорки — замок, хозяином которого теперь являлся президент Эрнандес, сменивший прежнего, сверженного владельца.

Больше всего Филиппа потрясла гробовая тишина, царившая в городе. За все время пути они, кажется, не услышали ни одного звука; и это — город, жители которого только что освободились от векового ига; которые теперь, когда позади остались столетия несказанного позора и угнетения, наконец могли полной грудью вдохнуть воздух свободы! Но народ принял свое освобождение на удивление спокойно. Ни «Карманьолы»,[59] ни костров, ни фригийских колпаков[60] — ни даже гильотины, воздвигнутой, чтобы отпраздновать основание новой республики; вместо всего этого — гробовая тишина. Уже в девять часов освобожденный народ забрался в постели!

Внезапно на перекрестке с более просторной улицей великий герцог остановился и вытянул шею. По улице к ним приближался частый стук каблуков. Может, патрульный? Прежде чем покидать укрытие, следовало это проверить. Клак-клак-клак — стучали каблуки все ближе и ближе; похоже, шагал человек, привычный к военному маршу. Филипп подался вперед и уставился в темноту, которая не была такой густой на широком пространстве. И через секунду показался он. В тот же миг Филипп услышал, как его проводник тяжело зашипел, и сам вздрогнул от удивления.

Прямая прусская осанка, военная выправка, высоко поднятая квадратная голова, сюртук, развевающийся на ходу, шляпа с круглыми полями, желтые сапоги, неясно светлеющие в темноте, — по улице маршировал господин, в котором Филипп с первого взгляда распознал представителя немецких коммивояжеров; во всяком случае — немца из низшего сословия. Все признаки были налицо: неподражаемая неуклюжесть, которая достигается только военной муштрой; костюм во всех его деталях; и наконец, для полноты картины — дымящаяся сигара, запах которой благодаря ночному ветру, дувшему в их сторону, предупреждал о том, что это настоящая бременская гавана за пять пфеннигов. Филипп едва не рассмеялся в голос. На Менорке революция, все граждане спят, а когда наконец на улице тебе попадается хоть какой-то представитель освобожденного народа, он оказывается немецким коммивояжером! Но в следующее мгновение, стоило немцу в трех шагах от Филиппа и графа миновать их проулок, у Филиппа пропала всякая охота смеяться. Внезапно, не сказав ни слова и издав лишь сдавленное шипение, великий герцог прыгнул вперед и разом оказался рядом с немцем. В следующую секунду великий герцог правой рукой схватил его за запястье, а левой — за горло; еще секунда — и он заломил ему руку так, как полицейские заламывают руки строптивым арестантам; левая рука великого герцога сжалась в мертвой хватке. Филипп услышал слабое, но отчетливое хрипение немца, а затем — шепот дона Рамона с ударением на каждом слове:

— Только попробуйте закричать, и я удавлю вас, герр Бинцер!

Хотя немец был наполовину парализован ужасом, он сделал последнюю попытку вырваться: сначала свободной левой рукой он попробовал схватить великого герцога за горло, а потом — вытащить из заднего кармана какой-то предмет. Филипп догадался, что немец тянется за револьвером, и, все еще не понимая, что происходит, бросился к единоборствующей паре. Если бы немцу удалось добраться до револьвера и выстрелить, надежде Филиппа вернуть пятьдесят тысяч фунтов пришел бы конец, а будущее Меноркской республики можно было бы считать обеспеченным… Но раньше, чем Филипп подоспел к противникам, великий герцог выпустил горло немца и, размахнувшись, со свистом, словно молотком, ударил его в правый висок. Словно сраженный молнией или мушкетером Портосом, немец повалился на землю.

Великий герцог, тяжело дыша, повернулся к Филиппу.

— Вас, должно быть, ужасает грубость моих действий, профессор, но когда вы узнаете, кто этот тип, вы, может быть, меня поймете.

— И кто же это?

— Это, — сказал великий герцог, ногой указывая на бездыханного противника, — герр Исидор Бинцер из Франкфурта. Это он устроил революцию на Менорке!

— В таком случае, — спокойно ответил Филипп, — я понимаю чувства вашего высочества и ваш поступок!

Великий герцог шлепнул себя по лбу и уставился на Филиппа.

— Вы сказали, «ваше вы…»?.. Вы знаете, кто я?

— Да, знаю.

— И давно?

— С самого отплытия из Марселя.

Вытаращив глаза от изумления, дон Рамон процедил:

— Я подозревал это… Но в таком случае…

Филипп перебил великого герцога, не считая, что тот выбрал подходящий момент для выяснения подробностей:

— Ваше высочество выронили бумагу.

Наклонившись к земле, где в смертном забытьи по-прежнему валялся герр Бинцер, Филипп поднял сложенный листок.

— Прошу вас!

Великий герцог развернул бумагу и попробовал разобрать ее в тусклом свете ночи, но было слишком темно. Он уже собирался сунуть бумагу в карман, но Филипп подоспел к нему на помощь с фонариком. И через минуту Дон Рамон огласил всю улицу своим смехом.

— Тише, ваше высочество, — прошептал Филипп. — Нас могут услышать.

— Вы правы, — отозвался дон Рамон страшным шепотом, — но если бы вы знали, что за бумагу вы мне только что передали!

Филипп уставился на него в недоумении.

— Эта бумага, — усмехнулся великий герцог, — выпала не из моего кармана, а из кармана герра Бинцера, и это не что иное, как контракт, подписанный им и шестью моими верноподданными, по которому сим последним полагается двести тысяч песет наличными за мое свержение и убийство!

В этот миг герр Бинцер пошевелился и заставил Филиппа очнуться от удивления.

— Ваше высочество, — прошептал он, — мы должны отвести герра Бинцера в надежное место. Вы знаете что-нибудь подходящее?

Дон Рамон был все еще погружен в свои мысли и взглядывал то на Филиппа, то на бумагу, однако услышав этот вопрос, мгновенно очнулся и посмотрел по сторонам: дома и улицы были по-прежнему тихи, словно вымерли. Но одна из построек — одноэтажная, находившаяся всего в нескольких шагах от них, — выглядела еще более заброшенной, чем остальные. Окна в доме были разбиты, полуоткрытая дверь словно приглашала любого прохожего зайти. Великий герцог молча указал на дом — Филипп кивнул. Не говоря ни слова, они взяли герра Бинцера, тело которого при этом несколько раз передернуло судорогой, и перенесли в заброшенное одноэтажное здание. Впрочем, дом оказался не таким заброшенным, как они думали: в углу стояли рыболовные снасти, метлы, ведра, стремянка и батальон пустых бутылок; на крючке, вбитом в стену, висела веревка. Повинуясь одному и тому же импульсу, Филипп и великий герцог сняли веревку с крюка и принялись связывать герра Бинцера. Только когда они покончили с этим, их пленник пришел в сознание: руки, связанные за спиной, спазматически дернулись, заплывшие, посиневшие веки приоткрылись, и глаза немца, которые после схватки с великим герцогом налились кровью, с ужасом уставились на обоих его врагов.

Вдруг язык немца шевельнулся, и он прошептал хрипло, как будто про себя:

— Хромой! Хромой!

Великий герцог зло засмеялся:

— Да, именно так, герр Бинцер. Хромой. Хромой правитель, который вернулся к своим верноподданным, чтобы снова взять бразды правления в свои руки. Можете считать, что ваши двести тысяч пропали даром, герр Бинцер. Вам не бывать директором серных шахт Пунта-Эрмоса.

Герр Бинцер взглянул на него с такой жгучей ненавистью, что она передалась и великому герцогу.

— Знаете, что я сделаю, как только верну себе власть? — спросил он. — Я издам закон, который в вашу честь назову «Lex Binzer»: этим законом я запрещу немцам ступать на Меноркскую землю! За его нарушение будет положен штраф в пятьдесят тысяч песет, а если нарушитель окажется родом из Франкфурта — смертная казнь.

Дон Рамон говорил по-испански. Филипп знал этот язык весьма сносно и потому спросил:

— Могу я дать вашему высочеству хороший совет?

— Какой?

— Придайте закону обратную силу.

Великий герцог глухо засмеялся.

— Прекрасный совет, профессор. Если вы одолжите мне носовой платок, я, пользуясь случаем, добавлю к наказанию, предусмотренному законом, еще и кляп, а затем мы отправимся в путь.

— Куда, ваше высочество?

— В замок. — Дон Рамон мрачно улыбнулся. — Нанесем президенту визит.

Улыбка великого герцога заставила Филиппа внутренне посочувствовать президенту.

Но если бы они с доном Рамоном знали, в каком доме они оставили герра Бинцера, они, возможно, не стали бы улыбаться!

Быстрым шагом они направились в сторону восточных террас Маона: там наверху на фоне ночного неба вырисовывался массивный силуэт замка. Взгляд великого герцога то и дело останавливался на Филиппе; казалось, он хотел задать ему какой-то вопрос, но каждый раз останавливался, и к замковой террасе они подошли в гробовом молчании. Филипп был неплохим ходоком, но быстрота, с которой дон Рамон, несмотря на увечье, преодолевал дорогу, поразила его. Кроме того, Филиппа разбирало любопытство: на языке вертелись дюжины вопросов про герра Бинцера, про контракт и про серные месторождения Пунта-Эрмоса. Однако, сознавая, что самый верный политический курс — следовать примеру великого герцога, он молчал.

Когда они добрались до окраины замковой площади, на которой неясно вырисовывались силуэты деревьев, их заставил остановиться тот же звук, который недавно остановил их в городе: стук каблуков. Они отчетливо слышали, что человек шагал не по щебню, а по камню — а значит, не по той части площади, которая была ближе к ним, а по той, что примыкала к скрытому темнотой замку. Осторожно, на цыпочках они перебегали от дерева к дереву и в конце концов смогли подобраться достаточно близко и разглядеть того, кто шагал в темноте.

Это был солдат, караульный у ворот замка. Президент Эрнандес, по-видимому, все же предпочел, чтобы в столице благодарного отечества его сон охранял часовой.

С минуту великий герцог изучал тщедушного солдата, который устало ходил взад-вперед всего в нескольких шагах от них, и наконец покачал головой:

— Нет, он не сделал ничего дурного. Мы найдем лучшее применение нашим силам. К тому же я знаю другой вход. Если только с ним ничего не случилось.

Великий герцог взял Филиппа за руку и свернул налево, в замковый сад; через некоторое время они остановились перед маленькой дверцей, наполовину скрытой плющом.

— Я пользовался этим ходом в детстве, когда кухня казалась мне самым интересным местом в замке, хотя снабжение и оставляло желать лучшего, — проговорил великий герцог словно про себя. — Посмотрим, сможем ли воспользоваться этим ходом теперь.

Прижавшись к двери мощным плечом, великий герцог навалился раз, другой — дверь не поддавалась. Но вот наконец замок скрипнул, послышался щелчок, и старый ржавый замок лопнул. Путь был свободен.

Филипп приготовился вслед за великим герцогом шагнуть внутрь, но тот остановился в замешательстве.

— Погодите, — сказал он. — Здесь я с вами расстанусь.

— Расстанетесь?! Ни за что, ваше высочество!

— Это опасно. Я могу рисковать своей жизнью, но у меня нет права рисковать вашей. Возвращайтесь в порт, на борт яхты. Пусть «Аист» уходит в море. Если мне повезет, утром я дам вам об этом знать. Если нет, то… передайте от меня привет старику Пакено и мадам Пелотард.

Сердце Филиппа забилось быстрее. Зевс-громовержец, вот это мужество! Один, вооруженный только револьвером, он собирался отправиться в логово врага и в одиночку усмирить шайку бунтовщиков, для которых его смерть означала все! Какими бы ни были прежние прегрешения великого герцога, их добрую часть он искупил уже тем, что сделал этой ночью! Филипп энергично замотал головой.

— Ваше высочество, — сказал он, — у прессы тоже есть свои обязательства. И журналист не может прятаться в кусты в разгар событий. Как представитель прессы, я буду неукоснительно следовать за вами, чтобы потом в статьях воспеть события этой ночи.

— А если я захлопну перед вами дверь?

— Тогда я войду с парадного входа, и мы встретимся в вестибюле.

Великий герцог расхохотался и взял Филиппа за руку.

— Этой ночью мое уважение к прессе увеличилось вдвое, — сказал он. — Идемте, если вы так хотите!

Они нырнули в черноту коридора и вскоре оказались в той части замка, где находилась кухня. Затем с величайшей осторожностью, шаг за шагом пробрались в вестибюль. В том углу, который был ближе к входной двери, коптила одинокая лампа. Снаружи глухо доносились шаги караульного. Филипп достал карманный фонарик и посветил на часы. Было пять минут одиннадцатого.

С ловкостью, которой трудно было ожидать от такого крупного человека, великий герцог проскользнул туда, где в ряд располагались несколько дверей. Над ними масляной краской был нарисован старый великогерцогский герб, но на одной двери дон Рамон неожиданно заметил визитную карточку! Он даже не стал наклоняться и читать ее, потому что и так знал, какое там стоит имя.

— Профессор, — прошептал он. — Вот комната президента. На двери его карточка!

Филипп тихо подошел, посмотрел. Оба прислушались, желая понять, что происходит внутри. Из-за двери доносились лишь чьи-то негромкие шаги — ходил один человек. Повинуясь неодолимому импульсу, Филипп занес руку и постучал. Шаги быстро приблизились, дверь открылась, и на пороге, освещенный светом лампы, предстал сам президент Луис Эрнандес.

Филипп поспешно оттолкнул великого герцога за открытую створку двери и легким поклоном приветствовал сеньора Эрнандеса:

— Добрый вечер, господин президент! Как видите, я был не в силах отложить обсуждение наших планов до завтра. Несмотря на поздний час, я позволил себе явиться к вам уже сегодня.

Лицо президента, который сначала смотрел на него с удивлением и недоверием, несколько просветлело.

— Ах, — сказал он с достоинством, — это вы? Уже поздно. Но вы явились как нельзя кстати: я как раз ожидаю своих помощников. Входите, мистер Пелотард!

— Благодарю вас, господин президент, но дело в том, что я пришел не один. Я пришел с другом!