"Сокровища древнего кургана" - читать интересную книгу автора (Сидоров Виктор Степанович)

Глава восемнадцатая Чуда не совершилось

Колхозная контора перебралась в новое здание — каменное белое, с четырьмя высокими колоннами у парадного входа. Это было дней пять назад, а сегодня в старой конторе уже орудуют несколько плотников, Микрофоныч и почти все ребята. Не видно только Игоря, Рагозина и Клюни. Мы ломаем перегородки прежних маленьких и темных кабинетов, ставим новые, чтобы в будущем музее были просторные и светлые залы.

У Микрофоныча в одной руке топор, в другой — план музея. Он с удовольствием рассказывает каждому:

— Наверху у нас будет два экспозиционных зада: правый — боевой славы наших сельчан, левый — трудовой. А внизу мы устроим краеведческий отдел и лекционный зал. Зачем? Как это зачем? Тут будет очень удобно читать лекции на исторические темы, проводить беседы, а когда нужно, то и уроки истории. А в наглядных пособиях, я думаю, здесь не будет недостатка.

Здорово: и весело, и работа ладится. Одни подтаскивают доски, другие строгают и пилят, третьи помогают плотникам. А те только командуют нами да постукивают молотками. Ни усталости, ни скуки, одно удовольствие. С утра и до ночи работал бы вот так, безо всякого отдыха.

Неожиданно мое сердце заныло — это я вспомнил про свой курган. Радость приугасла. Время идет, а я так ничего и не делаю. Жду письма от археолога Антона Юльевича, а его все нет и нет.

— Эй, Брыська, — закричал Детеныш. Он тащил на плече толстую длинную доску. — Ты чего, устал? Или все дела переделал?

Я не ответил, подумав: вот если бы так дружно да всей этой компанией навалиться на Желтый курган! Уже, поди, давным-давно раскопали бы его и мне сейчас не нужно было бы переживать и ломать голову, придумывая, что делать. Ладно, Антон Юльевич приедет. А если нет? Тогда все пропало! Придут строители, сроют машинами Желтый курганчик, как обыкновенный холмик, и развеют его в пух и прах.

Дурак, какой дурак, что сразу не обратился к ребятам, не позвал их на помощь: на свои силы понадеялся! Эх, и дорого же обойдется эта моя глупая самоуверенность!

— Ты чего стоишь и морщишься?

Я вздрогнул: Детеныш, уже без доски и без своей широкой улыбки глядит на меня испуганно и сострадательно.

— Может, заболел, а? Может, тебя солнцем шарахнуло? Клюня тоже вот так морщился, когда его хватил удар. Айда-ка, слышь, вон туда, там попрохладней. — И он хотел было повести меня, как больного.

Я вырвал руку.

— Еще чего! Просто немного задумался.

Детеныш обрадовался:

— А-а!.. У меня тоже бывает такое. — И тут же без всякого перехода произнес: — Тогда пойдем, притащим брус. Плотники просят. А мне одному не поднять…

За неделю старая колхозная контора стала неузнаваемой: поставили все перегородки, поштукатурили, покрасили. Светло, просторно. Дело осталось за оборудованием: витринами, столиками, шкафами, ну и, понятно, за экспонатами. А их-то у нас пока не густо: наши поисковые группы едва только начали обход своих участков. Мы с Буланкой тоже всего лишь раз выходили на поиск. И не очень удачно. Обошли восемь дворов, а раздобыли совсем мало.

В одном доме нам дали три фронтовых выцветших письма-треугольника и фотографию пожилого красноармейца в буденовке и в шинели без погон; в другом отыскали два довоенных значка: ПВХО и МОПР. Нам объяснили: ПВХО — значит «Готов к противовоздушной и химической обороне», а МОПР — «Международное общество помощи революционерам». В третьем доме хозяйка, седенькая старушка, отдала нам единственную память о своем сыне — крепко поношенную бескозырку. Ее прислали друзья, моряки-североморцы, после гибели сына…

Я расспрашивал, а Буланка записывала в блокнотик все, что мы узнавали. Делала она это хорошо и быстро. А туг, у старушки, вдруг тихо отложила ручку, завсхлипывала и выбежала во двор…

В остальных домах мы ничего не получили. Не потому, что нам не дали. Просто там нечего было дать: порастеряли все, повыбросили. Некоторые же, чьи близкие когда-то воевали, сами уже умерли, иные уехали, и в их домах теперь живут совсем далекие люди, которые знать ничего не знают. Вот что такое время…

Шли мы обратно медленно и молча. Буланка тихонько вздыхала. Глянул я искоса на нее — нос припухший, глаза красные. Усмехнулся про себя: вот тебе и романтично узнавать про чужую жизнь!..

— Ладно, Лилька. И не реви больше, а то на остальные поиски слез не хватит.

Дома я, как всегда, перво-наперво заглянул в почтовый ящик. Там лежало письмо. От мамы? Нет, почерк совсем незнакомый. Неужели от Антона Юльевича?

Я нетерпеливо разодрал конверт.

«Дорогой Костя!

Очень жаль, но придется тебя огорчить: Антон Юльевич Сосницкий сейчас находится в санатории, в Крыму, где отдыхает после тяжелой болезни.

Вернется он примерно в середине августа. С приветом…»

Вместо подписи несколько жидких петелек.

Ну вот и все. Конец. Никакого чуда не будет.

Утром я пошел к Микрофонычу.

У входа в музей неожиданно столкнулся с Симочкой. На этот раз он был мрачным и озабоченным. На лбу блестели крупные капли пота. Он нес большую старую дерматиновую сумку, видно тяжелую, потому что Симочка шел сильно перекосившись. Он узнал меня и даже почему-то обрадовался.

— Привет, мой юный друг, и скажи: куда запропали Игорь и Толян Рагозин?

— А я почем знаю?.. — Хотя знал, что они (Алька Карасин сказал) уехали в райцентр в гости к тетке Рагозина. Симочка огорчился:

— У-у, какой сердитый! Разве можно со мной так разговаривать? Я — кто? Строитель ударной стройки! Я к тебе сюда, в чертово пекло, воду тяну, как осла за уши, а ты грубишь. Нехорошо.

— А я что? Говорю: не знаю. Да и наплевать мне на них обоих.

Симочка перебросил сумку из руки в руку.

— Хорошо, хорошо — плюй, хотя это и неприлично. Только мне нужно увидеть их во что бы то ни стало. Из-за этого я протопал такую даль, да и тут почти полсела уже обежал… Значит, не поможешь? Жаль. Может, подскажешь, где живет Никита Зверев? Знаешь такого?

Кто у нас не знал этого сквалыгу и барышника! В колхозе он числится столяром, но редко увидишь в мастерской — все торчит на своем огромном приусадебном огороде или на рынке в райцентре.

Я назвал улицу, рассказал, как найти усадьбу Никиты Зверева. Симочка схватил мою руку, затряс ее.

— Спасибо, мой юный друг, спасибо! Но будь добр и щедр до конца: проведи меня к этому славному Никите и вызови его ко мне.

Я выдернул руку из мокрой Симочкиной ладони и молча взбежал на крыльцо.

Микрофоныч был на месте, но вокруг вертелись несколько девчонок и все пытались куда-то утащить его, шумели и спорили. Я решил переждать, авось они утихомирятся и оставят Микрофоныча в покое. Пока пошел на улицу. Едва переступил порог — Эвка.

Я знал, что ее бригада еще позавчера закончила прополку (Буланка сказала), но встреча все равно оказалась для меня неожиданной.

Удивительно: когда я вижу Эвку после хоть небольшого перерыва, она всегда кажется мне чуть-чуть иной, чем была прежде, и всегда красивей. В этот раз показалось, что она загорела пуще прежнего и похудела. От этого ее глаза стали словно бы больше и темнее. Еще я заметил, что она почти не улыбается и смотрит серьезно.

Увидела меня, кивнула приветливо и тут же спросила с тревогой:

— У тебя что-то случилось?

Я не ответил, только рукой махнул.

— С мамой хуже?

— Да нет… Дело такое… С Микрофонычем надо поговорить. Насчет Желтого кургана.

— И все?

— Все.

— Ну так и поговори. Смотри, сложность какая.

— Вот и сложность. Около него девчонок куча, чуть на части не рвут.

Эвка качнула головой.

— Бедняжка беспомощный… Идем. Помогу. И точно, в одну минуту она их утащила куда-то, а я подступился к Микрофонычу:

— Семен Митрофанович, мне бы поговорить…

Он вскинул на меня глаза.

— Опять о древнерусском тексте?

— Нет, тут другое… Важное…

— Вон даже как!.. — И еще раз глянул на меня, теперь уже с любопытством. — Ну, коли важное — поговорим. Пойдем туда. — Он указал на скамейку, что стояла у окна.

Я принялся рассказывать про Желтый курган все, от начала и до конца. Только, понятно, умолчал о заподлянках, что устроили мне ребята.

Я говорил, а сам с тревогой ждал, вот-вот Микрофоныч расхохочется и скажет что-то вроде того: «Ну, братец, и здоров же ты на выдумки».

Однако он слушал меня молча и серьезно. Потом вдруг встал, потом сел, снова встал и больше уже не садился: заходил взад-вперед.

— Почему же ты раньше молчал?

— Да вот, это самое… — ответил я, потому что сказать было нечего.

— Вот именно, — усмехнулся Микрофоныч. — Эх, Брыскин, вечно у тебя позднее зажигание срабатывает… Сколько времени упущено!

— Много, — подтвердил я уныло. — Да тут еще ответа на письмо ждал… Почти две недели.

— Какого ответа? От кого?

— Ну, от этого, от археолога. От Антона Юльевича. Сосницкого.

Микрофоныч так и подался ко мне.

— Сосницкого?!

— От него.

— Ну, брат! — сказал Микрофоныч, глядя на меня так удивленно, словно впервые видел. — Письмо-то при тебе?

Я отдал ему листок. Микрофоныч долго и внимательно изучал его, будто пытаясь за теми несколькими строчками найти что-то такое, что помогло бы нам получить ответы на все наши вопросы.

Он был взволнован и расстроен. Свернул медленно листок, отдал мне.

— Антон Юльевич — мой бывший преподаватель и заведующий кафедрой истории. Ученый, археолог, необыкновенный энтузиаст. Он и нас, студентов, увлек археологией… Ах как жаль, что я ничего не знал, что не довелось повидать Антона Юльевича.

Микрофоныч слегка пристукнул ладонью по подоконнику, произнес огорченно:

— Вот ведь незадача. — Глянул на меня, и вдруг подмигнул озорно: — Но мы все-таки что-нибудь придумаем! Верно? Я мотнул головой:

— Верно, Микро…

И запнулся. Но Семен Митрофанович будто не заметил моей оплошки.

— К вечерку… Нет, уж лучше завтра утречком заходи ко мне. Этак часов в восемь, а? Не рано?

— Нет, в самый раз, — весело и облегченно ответил я.