"Пространство памяти" - читать интересную книгу автора (Махи Маргарет)

Глава тринадцатая

В кухне было пусто, плита включена. На раскаленной конфорке стояла сковородка, на которой еще совсем недавно он жарил яйца, а на сковородке полыхало яркое пламя, отчего к потолку поднимались клубы черного дыма. Видно, Софи решила растопить на сковородке масло, а потом забыла о ней. Все это походило на небольшой, но вполне наглядный атомный взрыв.

— Это ты, Эррол? — позвала Софи из спальни.

— Почти! — отозвался Джонни. — Впрочем, на кого-то получше тебе сейчас рассчитывать не приходится.

Он схватился за ручку сковородки, завопил, чертыхнулся и выронил сковородку. Софи вышла из спальни и строго посмотрела на него.

— Пожалуйста, не бросай посуду на пол, — сказала она высокомерно, не обращая никакого внимания на пламя, взметнувшееся к потолку.

— Отойди! Отойди! — завопил Джонни и, обмотав руку полотенцем, подхватил сковородку с пола и швырнул ее в раковину.

Софи мрачно следила за ним.

— Надо быть осторожнее, — сказала она, хмурясь. — Где ты был? Я тебя ждала.

— Отлучался тут по соседству, — ответил Джонни.

Впрочем, ему казалось, будто он уходил куда дальше. Всего в нескольких шагах от него, за тонкими, как бумага, стенами, бродила среди книг Бонни, и, хотя их встреча ничего не прояснила и не принесла удовлетворения, он уже думал о том, что мог бы отвечать ей гораздо умнее, и тогда она обратила бы на его слова внимание и все обернулось бы иначе. Конечно, он всегда может снова к ней забежать и как-то ввернуть все это в разговор, но лучше, верно, подождать до завтрашнего вечера. У него будет время поразмыслить.

— Как насчет сосисок на ужин? — спросил он Софи. Она нахмурилась.

— Право, не знаю, — ответила она, поджав губы. — Ведь сосиски бывают жирными, а я где-то читала, что слишком много жиров для здоровья вредно.

— Я их как-нибудь без жиров приготовлю, — соврал Джонни.

Софи просияла.

— Вот и прекрасно, — сказала она, — потому что с жирами надо быть поосторожнее. Исключить жиры, исключить сахар. Эррол, к примеру, всегда пил чай с сахаром, и я сейчас часто думаю, что лучше бы он этого не делал, но, знаешь, мужчины любят сладкое.

— Вот почему я так люблю тебя, Софи, — дерзко заявил Джонни.

— Не болтай! — прикрикнула она, но тут же все испортила, захихикав. — Что за напасть, ах ты, Боже мой!

Считается, что приготовить сосиски ничего не стоит, но в прошлом, когда Джонни был бойскаутом, у него вечно происходили с ними всякие неприятности. Чтобы чего не вышло, он сначала их прокипятил, а потом, осторожно слив воду и положив в кастрюльку масла (сковородка была безнадежно испорчена), поджарил. Выложив сосиски на тарелки, он обильно полил их томатным соусом. Софи жадно съела свою порцию и подобрала соус с тарелки хлебом.

Вымыв совместными усилиями посуду, они уселись перед телевизором смотреть мультфильм "Уотершал Даун"[11]. Джонни отрешенно уставился на экран, стараясь не думать о Бонни, сидящей совсем рядом за машинкой. Впрочем, кто ее знает, может, она все про свой доклад выдумала, только чтобы отделаться от него. Интересно, о чем это они тогда спорили на рассвете? Он их тогда чуть-чуть не подслушал — жаль, оплошал. И откуда, интересно, падали тени — из гостиной или из спальни? Он невольно вздохнул. Той частью воображения, что прячется от рассудка, он уже верил, что он и Бонни были если не влюблены друг в друга, то во всяком случае помолвлены. В воспоминание об объятии на краю опасной зоны он вложил столько тайного смысла, что теперь и сам с трудом это осознавал. Он объявился у нее небритый, весь в синяках, с голой грудью, едва прикрытой блейзером, но в то же время почему-то не сомневаясь, что нужен ей.

— Удивительно, чему только не удается обучить кроликов, — внезапно воскликнула Софи. — Даже говорить.

Джонни вспомнил, как однажды в детстве он так рыдал, когда в каком-то мультфильме кошку переехал грузовик, а потом сплющили литавры уличных музыкантов, что отцу пришлось унести его из кинотеатра. Да, тогда он так же попался на удочку этих ловких говорящих теней, как и Софи сейчас.

— Эти кролики... ищут себе дом, Софи, — объяснил он.

— Что ж, это я могу понять, — великодушно объявила Софи. — Знаешь, женщине, по-моему, нужен собственный дом. Это совсем другое, чем жить с матерью. Мы с Эрролом были очень счастливы в этом доме. Его построил отец Эррола, этот дом и соседний, тес был наилучший и гвозди тоже. Эррол, бывало, говорил: "Этот дом будет стоять и через сто лет".

Джонни обвел глазами толстые стены и потолок с серыми клочьями паутины. На сердце у него кошки заскребли: он-то знал, что за порогом дома ревет город и что скоро вокруг него сомкнутся бульдозеры.

— Он будет стоять вечно, этот дом, — проговорила Софи уверенно.

— А тебе не хотелось бы пожить в другом доме? — спросил Джонни. — Чтоб он был поменьше? И без лестниц?

— Гм... — задумалась Софи. — Это было бы удобно, но я так привыкла к своему милому домику. Знаю, где что лежит.

По экрану запрыгали какие-то низкорослые фигуры... приплюснутые кролики... закричали и запели какие-то голоса. Софи положила локти на ручки кресла. Голова склонилась на грудь, плечи подались вперед.

— Как хорошо, когда рядом кто-то свой! — пробормотала она сонным голосом.

"А я и в самом деле ушел из дома", — с изумлением подумал Джонни. Как это произошло? Даже когда завтра... или послезавтра... он вернется туда, где живет его семья, все будет уже по-другому, потому что он сделал то, на что, по словам отца, у него никогда не хватило бы решимости: теперь он будет обходиться без них, а они — без него. Брешь, оставленная его уходом, какой бы она ни была, начала медленно закрываться. Конечно, узнай сейчас отец, в каком странном обществе проводит сын время, он бы не только растерялся, но и огорчился. Он хотел бы, чтобы его сын ушел во флот или занялся бизнесом, а не жарил старушкам сосиски. Да и сам Джонни вряд ли об этом мечтал. Софи, задремав, кивала головой, и Джонни опять стал думать о Бонни, удивляясь, чего это он так разволновался, когда ему гораздо спокойнее сидеть здесь с Софи. И все же он припоминал доброе старое время, прилаживая новую Бонни в нишу, оставленную исчезнувшей пифией... той веснушчатой девчонкой, которая разрисовывала одежду и бросала карты, стремясь выглядеть позагадочнее.

Софи начала съезжать с кресла. Джонни подхватил ее, испугавшись, как бы она не ударилась головой о деревянный подлокотник. Она не ушиблась, но, увидав на своем плече пальцы Джонни, испугалась.

— Сию же минуту убери! — раздраженно вскричала она.

И Джонни тут же ее отпустил.

— Шла бы ты лучше в постель, — сказал он. — Уже поздно, Софи. Ты заснула в кресле.

— Боже мой, вот напасть-то, — проговорила она, вставая и потягиваясь (изящно, словно кошечка, отметил про себя Джонни). — Да! Постель — это как раз то, что мне надо. Только выпьем перед сном по чашечке чаю — я мигом приготовлю.

— Мы только что пили, — быстро возразил Джонни, вспомнив о мокром матрасе. — По-моему, больше не стоит.

— Я только немного приберу, — заявила Софи и засуетилась, словно заводная, брала что-то в руки, разглядывала, складывала, прятала, вынимала, встряхивала, снова складывала, била кулаком по подушкам, перекладывала их на другие кресла.

Джонни видел, что она жаждет деятельности, но не знает, как дать выход своей энергии. Сняв туфли, она сунула одну в секретер. Внимательно поглядев на нее, глубоко вздохнула и вынула, потом положила обе туфли на крышку и удалилась. Джонни слышал, как застонали пружины кровати, когда Софи наконец улеглась.

Он продолжал сидеть перед телевизором; хотелось увидеть в последних новостях Хинеранги Хотейни, однако на этот раз ее не показали. Все эти марши протеста уже никого не интересовали. Немного спустя и он, вслед за Софи, заснул в кресле.

Во сне он услышал, как снова заскрипела ее кровать, но не проснулся. Возможно, это ему приснилось; во всяком случае, он слышал во сне голоса. "Ты еще вернешься!" — кричал отец. "Улыбайся!" — молила мать. "Тебе меня никогда не поймать!" — с презрением бросила ему Дженин и понеслась вперед по краю обрыва. Если б он протянул руку, он мог бы ее коснуться. Если б только он протянул руку... "Я сделаю из тебя мужчину!" — грозил Нев.

НАГИМИ МЫ НА СВЕТ ИЗ ТЬМЫ ВЫХОДИМ, — пел его любимый ансамбль. СТРАХ — НАШ БОЛЬШОЙ БРАТ — ДЕРЖИТ ВСЕХ НА ЗАМЕТКЕ, — запели голоса, и Джонни открыл глаза.

Прямо перед ним стояла Софи. Она была совершенно нагой. Глаза ее были широко открыты, но его не видели.

— Элва, — говорила она тихим и нежным голосом, какого Джонни никогда от нее не слышал. В одной руке она что-то держала, другую, левую, прижимала к щеке. — У меня разрывается сердце. — Голос у нее был таким же старческим, как и раньше, но в нем не было спокойствия. Он прерывался от отчаяния. — Я этого не переживу. Я никого больше не буду любить, никогда, никогда, никогда.

Джонни медленно сел. Он пристально посмотрел в ее круглые глаза — слезы наполнили их и потекли по щекам. Каждая слезинка (изогнутое отражение комнаты и Джонни, трепещущего на его поверхности) почти тотчас терялась в тонких морщинках, избороздивших ее лицо. От нее исходил какой-то особый холод — Джонни прохватила дрожь. Неужели он избавился от страха перед Невом, мелькнуло у него в голове, только для того, чтобы трепетать перед Софи? Надо бы ее успокоить, но он не знал, на что решиться.

Софи медленно опустила веки. Потом наклонилась и поцеловала его в щеку и краешек рта.

— У меня разрывается сердце, — всхлипывала она, дрожа. — Мой милый...

— Софи, — тихо сказал Джонни, — смотри не замерзни, Софи.

Кожа ее на ощупь напомнила ему о тех похожих на папоротник узорах, которые море порой рисует на песке. Она была чуть ли не красивой. Она и была по-своему красивой, испещренная мелким изящным рисунком, в котором никто не смог бы прочесть повесть о медленном приближении конца. Джонни решил взять эту мысль на заметку, чтобы позже о ней подумать, но тут его стала бить такая дрожь, что у него просто зуб на зуб не попадал. От множества противоречивых впечатлений он чувствовал страшную усталость — у него слипались веки. Он боялся двинуться, боялся вздохнуть.

Мрачный миг миновал. Джонни открыл глаза и посмотрел Софи прямо в лицо, которое было так близко от него.

— Элва, — повторила она, но на этот раз голос ее прозвучал неуверенно.

— Я не Элва, — сказал Джонни. — Я всего лишь Джонни Дарт... ты же знаешь... приглядываю тут за тобой.

— Я не знала, что ты сменил имя, — пожаловалась Софи, и Джонни вздохнул с облегчением, услыхав знакомую интонацию. Внезапно она выпрямилась и в отчаянии огляделась.

— Где я? — громко вскричала она. — Что это за место?

— Это дом, — ответил Джонни и быстро встал. — Твой дом! — повторил он твердо. — Софи вцепилась в его руку. — Это улица Маррибел. Этот дом построил отец Эррола, ты же знаешь.

— Это не мой дом, — отвечала она. — Я бы никогда не согласилась жить в таком месте.

— Помнишь Эррола? — громко, словно заклинание, произнес Джонни.

— Эррола? — отозвалась она в смятении и нахмурилась. — Ах да... Эррола.

— Твоего мужа, Эррола Веста, — произнес Джонни раздельно.

Он вспомнил, что в школе учителя говорили с ним так же громко и назидательно, как сам он сейчас говорил с Софи.

— Эррол Вест.

— Он мне далеко не всегда нравился, — заметила она тоном, не допускающим возражений. — Мне не нравились его ногти. Но что поделаешь — я хотела выйти замуж. И он оказался... очень милым... во многом.

Голос звучал все обыденнее, все спокойнее. Передвинув на всякий случай кресло, в котором он заснул, чтобы оно встало между ними, Джонни попробовал перейти в наступление.

— А мне говорили, будто Эррол был птица невысокого полета, — заявил он. — Ведь специального образования у него не было, правда?

И с облегчением заметил, что она возмутилась.

— Ну и что? — вскричала она. — Зато он был добрым, он был честным.

— И он тебя не ударил ни разу, да? — подсказал Джонни.

— Ни разу, — страстно подтвердила Софи. — Он был прирожденный джентльмен.

— Добрый, милый Эррол, — произнес Джонни. Софи медленно кивнула, меряя комнату взглядом.

— Я просто не знаю, — вздохнула она. — Знаешь, секунду назад все выглядело совсем по-другому.

— Да, мигом меняется, — согласился Джонни. — Мигом — больше и не надо.

И снова Дженин исчезла из виду у него на глазах. Только теперь он заметил, что Софи волочила за собой по полу ночную рубашку. Рубашка имела подозрительный вид.

— Софи, — спросил Джонни, — ты что, намочила постель?

— Кто-то намочил, — раздраженно ответила Софи. — Должно быть, эти люди из соседнего дома. Подделали ключ и теперь являются сюда когда захотят.

Она смело взглянула на него. Ее ступни и кисти казались огромными по сравнению с худыми руками и голенями.

— Ну ничего, — проговорил Джонни отреченно. Он и впрямь обрадовался, увидев, что она вернулась в настоящее и отдает себе отчет в том, что стара и не годится для романтических мечтаний.

— Садись-ка вот здесь, у обогревателя, а я все сделаю.

— Я приготовлю чай, — предложила она. — Я помню, какой ты любишь.

— Не беспокойся, — ответил Джонни. — Я только что пил. Разыскивая простыни поцелее, Джонни спрашивал себя, не настроил ли он Софи на любовные мысли тем, что, сидя рядом с ней, мечтал о Бонни. Вспомнив о слезах Софи, он вдруг почувствовал, как в глазах и носу у него защекотало, и сам — неизвестно почему — чуть не разразился слезами. Не просто из сочувствия к Софи, хотя он и испытывал к ней неясную ему самому жалость. Скорее от шока, который испытываешь, когда вдруг находишь раненого зверька и думаешь, как бы избавить его от страданий. Переворачивая матрас, он думал об Элве, чьей тенью он стал благодаря полосатому блейзеру, и о том, любил ли тот Софи. Возможно, Элва вовсе ее не любил; возможно, он жив и теперь, спит себе где-нибудь, старый, в морщинах, и не подозревает, что его кузина Софи проснулась среди ночи с его именем на устах и с верой в то, что способна на страстную любовь.

"Ты такой чувствительный!" — вскричала бы с презрением Дженин. Впрочем, она тоже мечтала о любви, хотя и полагала, что это подобает лишь юным. Неужели она ревновала его, как утверждает Бонни? "Тебе меня ни за что не догнать!" — воскликнула она, бросая ему вызов, и исчезла прямо на глазах.

Джонни помог Софи лечь и решительно подоткнул одеяло, размышляя, как же, черт побери, ее спасать.

— Спокойной ночи, — пробормотала она. — Ты такой добрый.

— Давай я тебе свет придушу, — предложил он и замер с рукой на выключателе в ужасе от своей оговорки. — Я хотел сказать: притушу. В темноте легче засыпается.

Однако оговорка тут же представилась ему не такой уж и случайной: в ней было больше смысла, чем в предложении просто выключить свет. Стоя возле кровати Софи, он на миг задумался: может, лучше вообще не родиться на свет, чем кончать жизнь без памяти и с мокрыми простынями? Но Софи, как это подчас бывало, вдруг бесстыдно улыбнулась — в глубине ее голубых глаз мелькнула жадность.

— А ты не мог бы принести мне этих... сладенькие... как их там? — попросила она. — Мне бы одну-две штучки.

— Печенья? — Джонни сделал строгое лицо. — Ты хочешь печенье перед самым сном? Но они же сладкие!

— Ну, тогда одно — простое! — прошептала Софи. — Без крема.

Джонни рассмеялся. Радость Софи в предвкушении печенья сняла тяжесть с его сердца, заменив жестокий момент истины более мягким, который был не менее правдив.

— Я принесу тебе всю пачку, — сказал он Софи. — Можешь есть их в темноте. Почему бы и нет?

Она кивнула и хитро улыбнулась. Но когда Джонни вернулся, она уже спала, лежа на спине с открытым ртом. Она еле слышно, неглубоко дышала, обнажив кривоватые зубы. На столике возле кровати лежала еще одна пара искусственных челюстей. Глаза ее были закрыты, впрочем, не до конца. Между верхними и нижними веками виднелась узкая светлая полоска. Она спала, но не тем крепким и сладким сном, каким спят в детстве.

Джонни вернулся в гостиную и сел на кушетку; мысли его бегали: он думал то о Софи, сладко спавшей в своей постели, то о девушке в соседнем доме. Казалось, он и Софи, каждый по-своему, зачарованы призраками. Пифия создавалась совместными усилиями. Бонни лишь наметила контур, который он заполнил собственными деталями; много лет назад Софи, возможно, поступила так же с полосатым блейзером Элвы. Мысли плавным потоком проносились у него в голове — он уже с трудом отличал их от сновидений, ощущая, как сам меняется под их незаметным воздействием. Спустя немного, устав от попыток разобраться, он лег и наконец уснул.