"Гибель веры" - читать интересную книгу автора (Леон Донна)

Глава 20

За обедом обнаружилось, что у всей семьи такое же подавленное настроение, как то, что он принес с собой из квестуры. Молчание Раффи он приписал каким-то трудностям в том, как протекает роман с Сарой Пагануцци, Кьяра, вероятно, еще печалится из-за тучи, затемнившей совершенство ее отметок. Причину настроения Паолы, как обычно, труднее всего чему-то приписать.

Не было сегодня обычных шуток, которыми они выражали друг другу свою безграничную любовь. Сначала, заметил Брунетти, говорили о погоде, а потом, как будто этого недостаточно, — о политике. Все, видимо, рады окончанию обеда. Дети, как зверьки в норках, испуганные молниями на горизонте, шмыгнули в свои безопасные комнаты. Брунетти, уже прочитавший газету, удалился в гостиную и стал созерцать стену дождя, лупящего по крышам.

Вошла Паола — принесла кофе, — и он решил рассматривать это как предложение мира, хотя и неуверенный, что за соглашение будет ему сопутствовать. Взял кофе, поблагодарил ее, отпил и сказал:

— Ну и что?

— Я поговорила с отцом. — Паола уселась на диван. — Только к нему придумала обратиться.

— А что ты ему рассказала? — спросил Брунетти.

— То, что мне говорила синьора Стокко, и то, что сказали дети.

— О падре Лючано?

— Да.

— И что?

— Он сказал, что изучит вопрос.

— Ты что-нибудь сказала ему о падре Пио?

Она подняла глаза, удивленная вопросом:

— Нет, конечно. Почему ты спрашиваешь?

— Просто спросил.

— Гвидо, — она поставила пустую чашку на стол, — ты знаешь, я не вмешиваюсь — никоим образом — в твою работу. Если хочешь спросить моего отца насчет падре Пио или «Опус Деи», сделай это сам.

Нет уж, нет у него желания вмешивать в эти дела тестя — тоже никоим образом. Но он не скажет Паоле, что его нежелание основано на сомнениях — чей приверженец граф Орацио: то ли профессии Брунетти, то ли самого «Опус Деи». Брунетти понятия не имел о масштабах богатства и влияния графа, а тем паче не знал их источника и связей или обязательств, на которых они держались.

— Он тебе поверил? — спросил он жену.

— Конечно, поверил. Что вообще за вопрос?

Брунетти попытался увильнуть, но взгляд Паолы не дал ему ни шанса.

— Ну, ты не самый надежный свидетель.

— Что ты говоришь?! — резко спросила она.

— Дети плохо отозвались об учителе, который поставил одному из них низкую оценку. Слова другого ребенка передала мать, которая была в очевидной истерике, когда с тобой говорила.

— Что это ты, Гвидо, пытаешься изобразить адвоката дьявола? Ты мне показывал этот отчет из патриархии. Что, как ты думаешь, этот ублюдок делал все эти годы? Таскал тысячелировые бумажки из копилки для бедных?

Брунетти покачал головой:

— Нет, я не сомневаюсь, нисколько не сомневаюсь, что он там делал. Но это не то же самое, как если бы у меня были доказательства.

Паола махнула рукой, отметая всю эту чушь, и заявила:

— Я его остановлю!

— Или добьешься того, что его переведут в другое место? Что они уже неоднократно делали?

— Я сказала, что остановлю его, и собираюсь сделать именно это, — повторила она, отчетливо проговаривая каждый слог, как для глухого.

— Хорошо, — сказал Брунетти. — Надеюсь, что так. Надеюсь, ты сможешь.

К его удивлению, Паола ответила цитатой из Библии:

— «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской».

— Это откуда?

— От Матфея. Глава восемнадцатая, стих шестой…

— И все же, — Брунетти замотал головой, — насколько странно слышать именно от тебя цитату из Писания.

— Говорят, даже дьявол может цитировать Писание, — ответила она, но впервые улыбнулась.

Улыбка ее озарила комнату.

— Хорошо, — приговорил Брунетти. — Надеюсь, у твоего отца хватит сил что-нибудь сделать.

Он почти ожидал, что она ответит — для ее отца нет ничего невозможного, удивился сам себе — сам, по крайней мере отчасти, в это верит.

Вместо этого она спросила:

— А что твои священники?

— Только один остался.

— Что сие значит?

— Приятель синьорины Элеттры из канцелярии патриарха сказал, что у графини Кривони и священника, который вроде бы сам богат по праву, много лет была связь. И ее муж явно знал об этом.

— Он знал? — Паола не скрывала удивления.

— Он предпочитал мальчиков.

— Ты в это веришь? — спросила Паола.

Брунетти кивнул:

— То, что у нее был муж, давало им прикрытие. Ни она, ни священник не хотели его смерти.

— Значит, и правда один остался, — констатировала Паола.

Брунетти подтвердил и рассказал ей о гневе Патты и о его распоряжении снять с Марии Тесты защиту полиции. Но он не пытался замаскировать свою уверенность: это падре Пио и силы, стоящие за ним, — вот источник этих приказов.

— Что ты собираешься делать? — спросила Паола, когда он кончил рассказывать.

— Я поговорил с Вьянелло. У него есть друг, который работает в больнице ординатором, и он согласился приглядеть за ней в течение дня.

— Негусто, не так ли? А ночи?

— Вьянелло предложил — я его не просил, Паола, он сам предложил — побыть там до полуночи.

— И это означает, что ты будешь там с полуночи до восьми утра?

Он кивнул.

— И сколько это будет продолжаться?

Брунетти пожал плечами:

— Пока они на что-то не решатся, наверное.

— И долго это?

— Зависит от того, насколько они испуганы. Или сколько она знает, по их мнению.

— Думаешь, это падре Пио?

Брунетти всегда избегал называть подозреваемого им в преступлении и на этот раз пытался поступить так же, но Паола способна и по его молчанию прочесть ответ. Она встала.

— Если ты собираешься не спать всю ночь, почему бы тебе сейчас не поспать?

— «У кого нет жены, тот будет вздыхать скитаясь…» [31], — процитировал он, счастливый, что хоть раз победил ее в ее лучшей игре.

Она не скрыла удивления и удовольствия:

— Так это правда?

— Что?

— Что и дьявол может цитировать Писание.

Этой ночью Брунетти опять извлек себя из теплого кокона постели и оделся под звуки дождя, который продолжал лить на город. Паола открыла глаза, послала ему сонный воздушный поцелуй и немедленно снова заснула. На этот раз он вспомнил про сапоги, но не взял зонта для Вьянелло.

В больнице они опять вышли в коридор поговорить, хотя сказать им друг другу было почти нечего. Сегодня днем лейтенант Скарпа повторил Вьянелло приказы Патты насчет персонала. Как и Патта, ничего не сказал о том, что служащим делать в свободное время, все это подвигло Вьянелло на разговор с Гравини, Пучетти и даже с раскаявшимся Альвизе, и все они вызвались заполнить собой дневные часы. Пучетти договорился сменить Брунетти в шесть утра.

— Даже Альвизе? — спросил Брунетти.

— Даже Альвизе, — ответил Вьянелло. — То, что он глупый, не мешает ему быть добрым.

— Нет, такое бывает только в парламенте, — подхватил Брунетти.

Сержант рассмеялся, натянул плащ и пожелал ему спокойной ночи.

Вернувшись в палату, Брунетти подошел на метр к кровати и посмотрел на спящую. Щеки запали еще сильнее, единственные признаки жизни — бледная жидкость медленно капает из бутыли, что подвешена над ней, в трубку, подведенную к ее руке, и беспощадно медленно вздымается и опадает грудь.

— Мария! — окликнул он, потом: — Сестра Иммаколата!

Грудь поднимается и опускается — вверх-вниз, жидкость капает и капает… и ничего не происходит.

Он включил верхний свет, вытащил из кармана своего Марка Аврелия и стал читать. В два пришла санитарка, смерила Марии пульс и занесла в карту.

— Как она там? — спросил Брунетти.

— У нее ускорился пульс, — отозвалась та. — Так иногда бывает, если что-то должно перемениться.

— Вы имеете в виду — она очнется?

Санитарка не улыбнулась:

— Может быть и так. — И вышла из комнаты, прежде чем он спросил ее: а как еще?

В три он выключил свет и закрыл глаза, но, когда голова стала падать на грудь, заставил себя встать у стены за креслом. Откинул голову назад и снова закрыл глаза.

Немного позже дверь снова открылась и в полутемную палату вошла другая санитарка. Как и та, что прошлой ночью, она несла накрытый полотенцем поднос. Ничего не говоря, Брунетти смотрел, как она идет по комнате, останавливается у кровати — прямо в круге света от прикроватной лампочки, — откидывает одеяло… Он счел нескромным смотреть, что она там послана проделать со спящей, и опустил глаза…

И вот тут взору его предстали отпечатки ее туфель на полу — каждый мокрый след, оставшийся за ней… Прежде чем осознал, что делает, бросился в пространство между ними, подняв над головой правую руку. Еще за несколько шагов увидел, что полотенце с подноса упало на пол, а под ним на подносе — нож с длинным лезвием… Что-то прохрипел — без слов, без смысла, — и на него наплыло лицо синьорины Лерини: она повернулась, не понимая, что выпрыгнуло на нее из тьмы.

Поднос грохнулся на пол, она занесла над собой нож и наугад опустила его. Брунетти попытался увернуться, но по инерции пролетел дальше, чем следовало, и попал под удар. Лезвие прорвало ему левый рукав и мышцы выше локтя. Он громко закричал, и еще раз, и еще, — может быть, это кого-нибудь приведет в палату.

Прижимая одной рукой рану, встал лицом к ней — сейчас кинется на него… Но она опять устремилась к лежащей на кровати женщине, держа нож на уровне бедра. Он снова двинулся к ней, отрывая руку от пореза, захрипел без слов… Она не обратила на него внимания и еще на шаг подошла к Марии.

Брунетти ударил правым кулаком, подняв руку над головой и опустив ей на локоть — надеялся вышибить нож на пол. Почувствовал, а потом услышал, как хрустнула кость, но не понял — то ли это ее рука, то ли его кулак.

Она развернулась — рука повисла вдоль тела, нож все еще зажат в кулаке — и завизжала.

— Антихрист! Я призвана уничтожить Антихриста! Враги Господа будут обращены в прах и не станет их больше! Его отмщение — мое! Слуги Господа не пострадают от слов Антихриста!

Напрасно пыталась поднять руку — он видел, как пальцы ее разжались и нож упал на пол.

Одной рукой он схватил ее за свитер и со всей силой, на какую был способен, оттащил от кровати. Сопротивления она не оказала. Он пихнул ее к двери — и та открылась, когда он приблизился, впуская в палату врача и санитарку.

— Что здесь происходит? — потребовал объяснений врач, приостановившись у двери, чтобы зажечь верхний свет.

— Даже дневной свет не позволит врагам Его скрыться от гнева Его! — провозгласила синьорина Лерини вибрирующим от возбуждения голосом. — Его враги будут прокляты и уничтожены! — Подняла левую руку и уставила на Брунетти дрожащий палец. — Ты думаешь, что не дашь свершиться Божьей воле?! Дурак! Он больше нас всех! Его воля исполнится!

При свете, залившем палату, врач увидел кровь, капающую из его руки, и брызги слюны, летящей из ее рта. Она снова открыла его, обращаясь к врачу и санитарке:

— Вы пытались приютить ее — врага Господа, дать ей помощь и покой, хотя вы и знали, что она враг Божий! Но Некто более великий, чем вы, несмотря на все ваши планы, решил защитить закон Бога и послал меня осуществить Божий суд над грешницей.

Врач начал было задавать вопрос «Что тут про…», но Брунетти мгновенно заставил его умолкнуть взмахом руки.

Приблизился к синьорине Лерини, осторожно положил ей на плечо здоровую руку. И располагающе замурлыкал:

— Путей Господа множество, сестра моя. На твое место пришлют другого, и все дела Его будут совершены.

Услышав такое, она уставилась на него, и он обратил внимание на расширенные зрачки и отвисшую челюсть.

— Ты тоже послан Господом?

— Ты говоришь это. Сестра во Христе, предыдущие труды твои не останутся невознагражденными, — подсказал он.

— Грешники. Оба они грешники и заслужили наказание от Бога.

— Многие говорят, что отец твой был безбожником, насмехался над Господом. Бог терпелив и всех любит, но смеяться над Ним нельзя.

— Он и умер, насмехаясь над Богом. — В глазах ее вдруг появился ужас. — Даже когда я закрывала ему лицо, он насмехался над Богом.

Позади себя Брунетти услышал перешептывание санитарки и врача. Он повернул к ним голову и скомандовал:

— Тихо!

Ошеломленные его голосом и безумием, различимым в голосе женщины, они подчинились. Он вновь обратился к синьорине Лерини.

— Но это было необходимо! Это была Божья воля! — подначил он.

Черты ее расслабились:

— Ты понимаешь?

Брунетти кивнул. Боль в руке усиливалась с каждой минутой, он поглядел вниз и увидел лужу крови.

— А деньги? — вкрадчиво продолжал он. — Ордену они всегда нужны, чтобы бороться с врагами Господа.

Ее голос окреп.

— Да. Битва начата и должна вестись, пока мы не отвоюем царство Божие. Достояние безбожников должно отдать для священного труда Господня.

Он не знал, сколько сможет удерживать в плену санитарку и врача, поэтому рискнул:

— Святой отец говорил мне о вашей щедрости.

Она приветствовала это откровение блаженной улыбкой:

— Да, он мне говорил, что есть неотложная надобность. Если ждать, уйдут годы. Приказам Господа надо подчиняться.

Он кивнул — ему совершенно понятно, что священник приказал ей убить отца.

— А да Пре? — небрежно спросил он, будто о какой-то мелочи, вроде цвета шарфа, и добавил: — Этот грешник. — Хотя вряд ли это было необходимо.

— Он видел меня — видел в тот день, когда я свершила Божий суд над моим грешным отцом. Он только потом заговорил со мной. — И наклонилась к нему, кивая: — Он тоже был грешником. Жадность — ужасный грех.

Позади него послышались шаркающие шаги, и, когда он обернулся, санитарки и врача уже не было. Он слышал удаляющиеся звуки — они бежали по коридору, — а где-то вдалеке раздавался крик.

Брунетти воспользовался их шумным отбытием, чтобы сменить тему:

— А те, остальные? Люди, что были с вашим отцом? Каковы были их грехи?

Прежде чем он придумал, как задрапировать свои вопросы в наряды ее безумия, она обратила на него озадаченные, вопрошающие глаза:

— Что?… Какие остальные?

Брунетти понял — это замешательство свидетельствует о ее невиновности.

— А этот маленький человек — да Пре? Что он сделал, синьорина? Он угрожал вам?

— Он просил денег. Я сказала ему, что лишь выполняла Божью волю, а он сказал, что Бога нет и воли тоже нет. Он богохульствовал. Насмехался над Господом.

— Вы сказали святому отцу?

— Святой отец — святой! — заявила она.

— Он действительно Божий человек, — согласился Брунетти. — А он вам говорил, что надо сделать?

Она кивнула:

— Он сообщил мне Божью волю, и я поспешила ее исполнить. Грех и грешники должны быть уничтожены.

— А он… — начал Брунетти. Тут в палату вломились три ординатора и врач, все наполнилось шумом и криками, — теперь она потеряна для него.

Глава секции психиатров, вызванный в больницу санитаркой, которая видела всю сцену, запретил кому-либо разговаривать с синьориной Лерини, состояние которой он диагностировал, не глядя на нее и не говоря с ней, как «печальное».

Впоследствии синьорину Лерини забрали в психиатрию, там, после того как зафиксировали кости руки, ей ввели солидную дозу успокаивающих и поместили под круглосуточную охрану.

Брунетти посадили в инвалидное кресло и отвезли в приемную «Скорой помощи», сделали обезболивающий укол, наложили на руку четырнадцать швов.

Он допросил врача и санитарку, слышавших его разговор с синьориной Лерини: оказалось, что у них нет ясного представления об этой беседе, а только смутное впечатление, — там полно религиозных терминов. Помнят ли, как он спрашивал синьорину Лерини о ее отце и о да Пре? Нет, ничего из сказанного вообще не имело смысла — на этом они настаивали.

Без четверти шесть в палате Марии Тесты появился Пучетти и не нашел комиссара, хотя плащ его висел на стуле. Полицейский увидел лужу крови на полу, и первая мысль его была о безопасности женщины. Сразу подошел к кровати и успокоился: ее грудная клетка вздымается при дыхании. Потом перевел взгляд на ее лицо: глаза у нее открыты, она смотрит на него.