"Карлики-великаны" - читать интересную книгу автора (Лукьянов Алексей)

Часть третья . Теория заговора

Ровно в одиннадцать часов пятьдесят девять минут утра министр обороны гейнерал-адюльтер морской кавалерии, полный кавалер орденов

Страстного Знамени Че Пай, печатая шаг, вошел в кабинет Большого

Папы. Здесь собрался уже весь Президиум Верховного Совета, за исключением разве что Кафки, и едва тощий зад гейнерала опустился на стул, часы пробили полдень. Вальдемар Некрасович оглядел собравшихся, будто пересчитывая, отсутствующих не обнаружил, и заседание началось.

– Буду краток, – проникновенно начал Большой Папа. – Коллеги, друзья, представляю вашему вниманию секретный доклад нашего бывшего соратника Эм-Си…

Все оживились. Что это натворил Эм-Си, что стал “бывшим”?

Бывший сановный чурек сообщал, что в ходе кропотливой работы обнаружил хорошо продуманный и организованный заговор, активными участниками и инициаторами которого являются некто Мумукин Тургений

Герыч двадцати двух лет и Трефаил Сууркисат Адидасыч стольких же лет, сотрудники “Радио Сахарин”. Оные злопыхатели Мумукин и Трефаил вели антигосударственную агитацию в прямом эфире, оказали активное сопротивление властям и принесли значительный ущерб государству.

Финальный аккорд кляузы Хэдэншолдэрс зачитал с особым удовольствием:

– “Кроме всего прочего следует заметить, что Мумукин и Трефаил завербовали астронома Ванзайца Хольмарка Унд Зыпцихь, семидесяти лет, и тот разболтал им о важном антигосударственном открытии…”

Президиум оживился еще сильнее.

– Какое открытие?

Большой Папа улыбнулся.

– Думаю, Эм-Си сам об этом расскажет.

Дверь распахнулась, и два дюжих молодца вкатили в зал инвалидную коляску с перебинтованным с ног до головы и оттого похожим на едрипетскую мумию Кафкой. Чурек под толстым слоем бинтов и гипса трепетал.

– Итак, дорогой товарищ, поведайте нам, что вы узнали от мятежного астронома… Можно не вставать.

– Ныб-твырб! – выпалил Эм-Си.

– Развяжите ему рот, – поморщился Папа.

– Аааа! – завопил Кафка, ибо вспомнил, как ему развязывали рот вчера. – Все рассказывать… во всем сознаваться… – Тут он понял, что конвоиры всего-навсего сняли пластырь с губ и вынули кляп, поэтому смолк, отдышался и повторил то, что пытался сказать с завязанным ртом:

– Небо твердое.

Верховный Совет жадно внимал. Молчание нарушалось цоканьем шпор министра обороны. Наконец вопрос осмелился задать Брал Чуток, министр денег:

– Что за мудистика?

Грянули аплодисменты.

– Нет, правда! – заорал Кафка. – По агентурным данным, в Сэшеа был произведен запуск летательного аппарата класса “Шатал”. Аппарат взлетел, а потом взорвался. Это косвенно подтверждает…

Впавшего в истерику котовца увезли прочь.

– Нет оснований не доверять товарищу Кафке, – прервал Папа расшумевшихся членов Президиума. – Хоть он и бывший наш товарищ, но свое дело знает… знал… досконально. И в свете открывшихся обстоятельств нам предстоит принять грамотное и своевременное решение. Ваши соображения?

– Чертовски запутанное дело… – Министр денег подпер кулаком нижнюю губу.

– Совершенно справедливо, Брал Берухович, – поддержал Хэдэншолдэрс.

– Что же из этого следует?

– Следует купить все права на твердое небо.

– Преждевременно и неэкономно, – пожурил Папа. – Думайте еще!

– Искать их надо! – отчеканил министр обороны.

– Правильно! – обрадовался Вальдемар Некрасович. – А как?

– В наикратчайшие сроки!

Гениальный создатель единого государства поджал губы: Че Пай откровенно над ним издевался.

– Это само собой разумеется, – холодно процедил Хэдэншолдэрс. – Но я спрашивал не о сроках, а о методах поиска. Чтобы вам было понятнее – меня интересует тактика.

– Нужен специалист!

– Специалист! – рассердился Папа. – Какой специалист? Был с нами один специалист, и где он сейчас?!

Все посмотрели на двери, за которыми скрылась коляска с Кафкой.

– Единственный местный специалист! Кого мы отправим? Может, вас, уважаемый Че Бадан Пай? Или Распута – он ведь, кажется, один среди нас чукчанин?

Народный шаман, услыхав свое имя, на секунду вернулся из мира духов и тут же вознесся обратно – не любил скандалов. Все остальные, не вооруженные курительной трубкой и сушеными грибами, постарались слиться с интерьером.

– Да я, собственно… – растерялся Че Пай.

– Вас я уже слышал, – махнул рукой Хэдэншолдэрс, – теперь вы меня послушайте. Здесь нужен не специалист, а профессионал. Профи экстракласса! И я знаю, где его найти.

Кроме национальных символов Соседского Союза – курицы мусорной голой и глисты обутой розовой – на просторах Архипелага обитают и другие виды-эндемики, в частности – реактивный заяц. Никто зайца не видел, ибо скорость зверя чересчур высока и единственным свидетельством его существования остается инверсионный след, который заяц оставляет за собой на жизненном пути. Все тропы реактивных зайцев давным-давно известны и огорожены для безопасности высокой бетонной стеной.

Разумеется, зайцем животное называется весьма условно, и для всеобщего удобства так поименовать неведомую тварь предложил известный биолог Абрам Хрен. Конечно, не обошлось без научной дискуссии: многим ученым не понравился “заяц”, они устроили форменный скандал: мол, почему заяц, а не черепаха, например, или ежик? Встречные предложения очень быстро превысили лимит, и спор этот продолжался бы и по сей день, если бы Хрен на очередной коллегии не разрешил все споры простым и эффектным способом. Он выложил на кафедру энциклопедию животного мира островов Гулак и предложил коллегам назвать любую цифру от трех до тысячи сорока двух. После трех часов ожесточенных дебатов биологи сошлись на двухстах восьмидесяти четырех. Хрен распахнул книгу на названной странице – и ему не понадобилось даже просить ученых мужей выбрать строку сверху или снизу, так как весь книжный разворот был посвящен зайцам – от зайца-анархосиндикалиста до зайца ультрарадикального. На том и порешили.

Впрочем, вернемся к предмету нашего разговора. Ареал обитания зайца стал излюбленным местом паломничества секты экстремалов.

Это религиозное течение проповедовало самоочищение через смертельную опасность. То ли жизнь в Соседском Союзе не казалась им смертельно опасной, то ли они считали, что вершить свои таинства лучше на лоне природы, но собирались экстремалы не в суете городов и потоках машин, а здесь, в многокилометровых бетонных джунглях, где обитала популяция реактивных зайцев. За глухими пятиметровыми стенами слышался зловещий гул, то нарастающий, то удаляющийся, – звери жили своей ни на что не похожей жизнью, вряд ли понимая, что являются для сектантов олицетворением божьего промысла. Бога экстремалов звали Дью.

Суть богослужения была проста и смертельна в своей простоте: пытающий божьей милости апологет экстремизма взбирался по приставной лестнице на стену и, при помощи обычных подтяжек низвергаясь в бетонное ущелье вниз головой, ждал откровения свыше. Если подтяжки выдерживали владельца и успевали выдернуть его обратно еще до того, как невидимое животное врежется в беззащитное перед волей божьей человеческое существо, считалось, что экстремал “сделал Дью”, то есть достиг просветления. После ритуала оставшиеся в живых сектанты пили угольную кислоту со вкусом лайма и восхваляли Дью. Примерно двое из десяти искателей бога навсегда исчезали в недрах лабиринта, тем не менее религия с каждым днем находила все больше и больше приверженцев и даже проникла на материк. Несмотря на преследования котовцев апологеты экстремизма шатались по городам и весям, раздавали бесплатную углекислоту в стандартных зеленоватых жестянках и призывали: “Сделай Дью”.

В этот день экстремал из Ацетонии Донт Факми, “сделавший Дью” никак не меньше двадцати пяти раз, получил откровение еще до того, как влез на отвесную бетонную стену. Точнее, по лестнице он подняться еще успел, но едва левая рука Донта легла на шершавый, покрытый серой пылью бетон, опора под ним исчезла, и Факми полетел вниз.

По сравнению с тем, что испытал он в краткие секунды своего падения, жалкие острые ощущения прочих экстремалов не шли ни в какое сравнение – это был подлинный экстаз, момент единения с богом в самом прямом смысле слова: Факми видел бога, пока летел вверх тормашками.

Бог был молод и даже более того – походил на отрока лет двенадцати.

Да чего уж греха таить – ничего не выдавало его божественной сути.

Ничего, кроме исполинского роста. Донт успел прикинуть, что стена едва прикрывает щиколотку Дью. Немудрено, что экстремалы не заметили

Господа: он стоял по ту сторону лабиринта, и, как бы высоко сектанты не задирали головы, они бы вряд ли разглядели в смоге фигуру своего божества. Факми разглядел на Дью мокрые брюки, рубашку с расширяющимися у запястий рукавами, а также свою лестницу в его руках, и перекладины ее казались тоньше спичек.

Донт издал торжествующий вопль и треснулся об землю спиной.

Едва очнувшись на руках своих единоверцев, Факми спросил, видели ли они руку Дью, выдернувшую из-под него лестницу. Что-то в лицах сектантов не понравилось бывалому экстремалу, и он довольно быстро сообразил, что именно: ему не поверили. И чем жарче Донт пытался убедить всех, что он действительно видел бога, тем более жалостливыми становились взгляды.

Совершенно утомившись доказывать очевидные вещи, Донт и сам уже начал сомневаться, но в этот момент случилось откровение. Сначала с неба на землю упала лестница, едва не придавив самого скептически настроенного экстремала из новообращенных. Сектанты присели от неожиданности, но то, что случилось в следующую секунду, убедило бы и самого завзятого скептика: несколько плит с грохотом вылетели из стены, просвистели над головами экстремалов и унеслись в туман, а небо затмила гигантская босая ступня.

Как это ни странно, ступал бог неслышно, несмотря на колоссальные габариты. Не прошло и минуты, как Дью скрылся в смоге, оставив детей своих в полном недоумении.

Пролом в лабиринте привел всех в чувство. Реактивных зайцев сейчас ничего не сдерживало, и, хотя животные тысячелетиями вытаптывали свою тропу, никто не мог поручиться, что таинственным зайцам не придет в голову проложить новую. Кто-то крикнул в панике: “Делай

Дью”, – и экстремалы в панике разбежались.

Вскоре только гул реактивных животных оглашал окрестности. Похоже, на такой скорости они не могли заметить, что в стене отсутствует несколько пролетов. Донт Факми продолжал безумно пялиться вслед юному богу, хотя того уже и след простыл.

В это время в нагрудном кармане Донта зазвонил мобильник.

– Дело есть, – без приветствия сообщил звонивший.

Памятуя о реакции единоверцев, Факми не стал говорить, что видел бога. Он молча выслушал задание, потом назвал сумму.

– Почему так дорого?

– Потому что я – профи экстракласса.

– Но ведь в прошлый раз это стоило дешевле.

– Потому что это мое последнее задание. Я ухожу искать бога.

– Вы сговорились, что ли? – психанула трубка, и связь прервалась.

Пару дней прошатавшись в окрестностях Сахарина, выбираясь на берег только по ночам или во время особенно сильного смога, беглецы пришли к выводу, что надо в жизни что-то решать.

Так как вопрос с детским питанием уже положительно разрешился и голодная смерть юному кинконгу не грозила, мужчины озаботились глобальными проблемами. Во-первых, мальчик потерялся и его требовалось найти. То есть вернуть туда, откуда он потерялся, а там хоть трава не расти. Во-вторых, Трефаила всерьез заинтересовало открытие Ванзайца, и он жаждал экспериментального подтверждения смелой гипотезы.

В-третьих, Тургений был против.

– А я хочу на материк и не хочу на Куриллы! – категорически заявил он. – Что я там не видел? У меня морская болезнь, я давеча блевал с высоты!

– Не ты один! – огрызнулся Сууркисат. – А у бати открытие!

Подумаешь, блевал он. А я, может быть, еще больше твоего! А батя и подавно!

– Почему? – смутился астроном.

– Ну ведь ты старше нас!

Не поспоришь, логика у ребят железная.

– Но почему мы должны туда ехать? – продолжал возмущаться Тургений.

– С чего ты взял, что оно твердое? Почему тогда не падает?

Трефаил посмотрел на Хольмарка:

– Бать, ну объясни ты еще раз, для тупых.

Унд Зыпцихь вздохнул, и уже в третий раз – не без удовольствия, надо признать, – повторил историю открытия.

В течение длительного времени наблюдая за звездным небом, Хольмарк обратил внимание, что на небосводе время от времени вроде как появляется угольный налет. Конечно, можно было бы списать все на облака угольной пыли, нависающие над Архипелагом с незапамятных времен. Однако старый астроном не был бы ученым, если бы не проверил свои догадки сто сорок раз. Потом столько же раз перепроверил. На формулировку открытия, способного перевернуть мир и завоевать

Шнобелевскую премию, Хольмарку понадобилось чуть меньше тридцати секунд. Открытие века звучало гениально просто: “Небо твердое”.

Соперничать с ним по краткости мог только Альберт Однокамушкин со своим набившим оскомину “Е равно эм це квадрат”, но что это значило

– не знал, пожалуй, и сам Альберт.

Только не подумайте, пожалуйста, что Хольмарк вот так взял да и сбрендил. Пятьдесят лет в добровольной изоляции – это, конечно, на психике сказывается не самым лучшим образом, но с другой стороны – такие вот отшельники и двигают науку вперед. Он мог, конечно, пересидеть за работой и потом понять, что сил добежать до туалета у него нет и выход остается один: отлить прямо в распахнутое окно. Но такое, признайтесь, случается со всеми увлеченными натурами… По крайней мере во всем остальном Ванзайц был совершенно адекватен, и вменяемость его сомнению не подвергается. Так что твердость, то есть, если выражаться научным языком, механическая непроницаемость неба, а также его сферичность теоретически доказаны человеком на сто процентов психически здоровым и здравомыслящим. Хотя, сделав это открытие, Хольмарк почувствовал, что кто-то дал ему в руки по дамскому вееру и выдернул из-под ног табуретку – мол, лети. А лететь всегда очень трудно, особенно если не знаешь, как это делается.

Лет десять у Ванзайца ушло только на то, чтобы установить: наблюдаемые им атмосферные явления не являются доселе неизвестным дефектом оптики или же атмосферной аномалией. И когда наконец подтвердилось, что все, что Хольмарк видел в свой телескоп, – не брак, настал черед собственно исследовательской работы.

Налет пыли на участке неба, который наблюдал астроном, принимал всегда одну и ту же очевидную форму. Едва проходил дождь или после долгого заморозка случалась оттепель, а порой – вследствие ураганных ветров пыль с поверхности неба исчезала. Но не проходило и недели, как замкнутые контуры на небе проявлялись снова, когда резко очерченные, когда слегка размытые. Но даже и тогда Ванзайц не доверял оптике, протирал линзы, и только случай подтвердил все его гипотезы. Совсем недавно, увеличив мощность телескопа, Хольмарк решил понаблюдать за Луной. И то, что он увидел, повергло старого астронома в состояние, близкое даже не к клинической смерти, а к вскрытию: по Луне ползали друг за другом три таракана.

Поначалу Хольмарк просто не поверил глазам. Трижды протер окуляры и прочие детали телескопа, но при повторном взгляде на небо видение не исчезло: тараканы нагло продолжали ползать по небесному телу, иногда ненадолго выползая за границу света, но всякий раз возвращаясь обратно.

Конечно, может, это были и не тараканы, а более благородные насекомые, однако от этого Хольмарку легче не становилось. Он бы с радостью отказался от дальнейших исследований, но дело осложнялось тем, что все исследования подошли к своему финалу – формулировке открытия в двух словах, которые нам уже известны.

Паровые фотографии загадочного явления окончательно развеяли сомнения Ванзайца: угольные контуры точь-в-точь повторяли береговую линию всех островов Гулак.

И не только островов, но и материка, и Сэшеа, и Еппонии…

– Как всё это антинаучно, – заметил Мумукин.

– От смерда слышу! – На башку Тургения обрушился подзатыльник. – Это сенсация, и за нее мы огребем за кордоном бабок больше, чем назначит за нашу голову Эм-Си.

Если что-то могло заинтересовать Мумукина больше, чем деньги, – так это их количество.

– Ну чего ты стоишь? – заругался он на Власа. – Тебе же говорят – дуй на Куриллы!

Официант подошел к столику, за которым сидели Касимсоты и Лысюка, но повел себя странно: вместо того чтобы записать заказ, он уселся на свободное место, без любопытства осмотрел всех троих, задержавшись взглядом на декольте Нямни Назуковны.

– У меня для вас две новости, – сообщил он.

– А почему так ма… – Биркель не договорил – во рту у него оказался ствол пистолета.

– Одна хорошая, а другая – плохая, – закончил официант. – С какой начать?

Так как рот Биркеля оказался занят, а Люлик тотчас впал в каталепсию, выбирать пришлось Лысюке.

– Хочу хорошую, – решила она.

– Спешу вас обрадовать – заказ будет выполнен, – широко улыбнулся гость.

Лысюка тоже заулыбалась, и минут пять, если не больше, официант с

Лысюкой скалились друг другу.

– Ну? – наконец опомнился странный официант.

– Что? – Лысюка продолжала улыбаться.

– Почему вы меня больше ни о чем не спрашиваете?

– Я стесняюсь. – Лысюка жеманно пожала плечами.

Официант непонимающе заморгал и вынул пистолет из Биркеля.

– Дура, про плохую новость спрашивать надо! – выпалил он.

Тут и Люлик пришел в себя:

– Что там с заказом?

Официант задумчиво пошевелил губами. Затем представился:

– Донт Факми.

Услышав зловещее имя, Касимсоты побледнели, и только Лысюка продолжала щебетать как ни в чем не бывало:

– Как-то неприлично вас назвали. – Она намотала на палец прозрачный локон.

Биркель закатил глаза: сказать такое известному убийце могла только полная дура.

– Плохая новость, – Факми сделал вид, что не обратил на выпад Лысюки никакого внимания, – заключается в том, что Главный заказал вас.

Люлик облегченно вздохнул.

– Ффу, я думал, с “Ботаником” что-то.

– А нас-то за что? – взмолился Биркель. – Что мы такого сделали?

– В том-то и дело, что не сделали. Где камушки?

Касимсоты переглянулись: началось.

– Так их же это… – начал Люлик.

– Их дрищи скоммуниздили! – прервал брата Биркель. – То есть эти… дисконты… Блин, как они называются?

– Это я у вас хотел спросить, – Факми задумчиво раскачивался на стуле, разглядывая коленки Нямни Назуковны. – Скоммуниздили, говорите?

– Не мы! – заорали Касимсоты. – Это Трефаил с Мумукиным!

– Что? – тоже почему-то хором воскликнули Факми с Лысюкой.

– Откуда вы их знаете? – тут же уточнил Донт.

– Нам ли не знать! – вновь взял слово Биркель. – Они же нас в заложники взяли, хотели на “Ботанике” за кордон смотаться!

– Так они что – здесь? – Убийца не мог поверить в собственную удачу.

Биркель замялся.

– Ну не совсем. Они решили утопить пароход и сбежали на шлюпке. А потом шторм начался…

Младший Касимсот, сбиваясь и путаясь в хронологии событий, с грехом пополам изложил версию похищения бриллиантов диссидентами. Но старался он зря.

– Короче, – оборвал Донт Биркеля, – у вас есть выбор: или мы находим

Мумукина с Трефаилом и отбираем у них брюлики, или я вас…

Пока убийца разговаривал с контрабандистами, Лысюка не сводила с него глаз. Какой мужчина пропадает!

– Что?! – взревел Люлик. – Обратно? Искать этих дрищей? Да лучше застрели меня прямо здесь – никуда не пойду!

– Тогда я его убью. – Факми ткнул пистолетом в Биркеля.

– Правда? – не поверил Биркель. – Ну стреляй.

Факми подумал немного.

– Ее?

– Да-да, прямо сейчас, – обрадовался Биркель.

– О, нет, только не ее. – Люлик поник. – Ладно, завтра выходим.

– Немедленно, – поправил Донт.

Сестры-близнецы Берта Сигизмундовна и Хрюндигильда Карловна

Брудерсдоттер-Сикорские вышли замуж за гейнерала-адюльтера морской кавалерии Че Пая по любви.

Берта любила деньги, а Хрюндя – адъютанта.

Подумать только, как повезло! Горбатились бы и ныне до посинения на номерном заводе в Тунгусске, у конвейера, будто какая-нибудь Лысюка, которая у Хрюнди лифчик сперла, но!.. по брачной разнарядке выдали замуж, и не за кого-нибудь, а за самого министра обороны. Раз в жизни так везет.

Берта часто разговаривала с деньгами, гладила их, изучала через лупу, разрисовывала цветочками, шила им одежку. Хрюндя с адъютантом мужа поступала точно так же, разве что не разговаривала – ну о чем можно говорить с военным? Адъютант терпел, надеялся занять место Хрюнди.

Сам гейнерал странную свою семейку воспринимал стоически. Во-первых, решение о женитьбе он принимал впопыхах и на всякий случай, во-вторых, адъютант ему уже давно не нравился, в-третьих, деньги тоже были старые и некрасивые, ну а в-четвертых, Че надеялся когда-нибудь использовать этот марьяж в политических целях. Сегодня этот день настал.

– Берта, Хрюндя, Евопри, ко мне! – позвал он как можно нежнее, вернувшись домой.

Вся троица тотчас явилась пред светлые очи гейнерала и отдала честь.

Лицо адъютанта при этом сохранило следы помады, а на щеках и лбу к тому же остались нарисованные цветной пастой маргаритки.

– Любите ли вы меня? – Че Пай проникновенно посмотрел в глаза всем троим.

– Так точно! – последовал дружный ответ.

– Нет, я хотел спросить: любите ли вы меня так, как люблю себя я?

– Рады стараться!

– В таком случае, – гейнерал милостиво дозволил Берте и Хрюнде стащить с себя ботфорты, – я прошу вас выполнить совершенно секретное поручение на территории Соседского Союза.

Все трое застонали. Сестрам не хотелось возвращаться в беспросветный смог, а Евопри Васхадиттильстваа, коренной ацетонец, вообще боялся островов Гулак как империи зла.

– Вам необходимо в сжатые сроки отыскать некого Хольмарка Ванзайца, ученого. Его сопровождают два идиота – Трефаил и Мумукин. Идиотов в расход, ученого – ко мне. И учтите – задание сверхсекретное, ни одна живая душа знать не должна.

– Чебаданчик, как же мы их найдем? – жалобно пролепетал адъютант.

– По шуму. Эти двое, судя по досье, никогда не умели держать язык за зубами, шум подымут на весь Архипелаг. Да пошевеливайтесь уже!

– Когда же нам отправляться? – совсем растерялись сестры. – Завтра?

– Немедленно!

И кто бы мог подумать, что Соседский Союз пользуется на материке такой популярностью? Не успел Люлик объявить об отправке “Ботаника”, как на пирсе у трапа выстроилась небольшая очередь из желающих посетить острова Гулак. Избавиться от неожиданных пассажиров не удалось. Факми угрозами и уговорами пытался заставить Касимсотов не брать попутчиков на борт, но братья сами чуть не убили Донта – как это можно отказываться от барыша?

Только пароход вышел из территориальных вод Ацетонии, как под лопасти ему едва не попала лодка. В лодке сидел человек с пышной шевелюрой, жидкой бороденкой, одетый в шкуры.

– Куда прешь, деревня?! – заорал Биркель.

– Поганые словеса сплетаешь еси… – последовал ответ.

– Аз есмь… паки… – растерялся Касимсот. Шаманов он откровенно побаивался.

– Что – “паки”, пес ты смердячий? – усмехнулся шаман. – Камо глядеши?

Биркель беспомощно замотал головой, ибо ни словечка по-старочукчански не разумел.

– Куда плывете, говорю? – Шаман не стал дожидаться переводчика и заговорил по-человечески.

– До Хоркайдо, вестимо, – вежливо ответил Биркель. – Братан, слышишь, рулит, а я…

– А что, много народу на борту?

– Народу-то много, да два челове… Эй, а тебе зачем?

– С паломничества на родину устремляюсь, не подберете ли скромного служителя культа?

Касимсот задумался. Пассажиров набралось немало, появление еще одного ничего не изменит, но, с другой стороны, Факми волком смотрит, пистолетом угрожает, и не паровой пукалкой, а серьезным

“левольвертом”.

В конце концов жажда наживы победила:

– Залезай.

Едва шаман с бубном под мышкой поднялся на борт, будто из дыма материализовался убийца.

– Кто это? – потребовал он ответа у Биркеля.

– А это кто? – Шаману тоже показалась любопытной личность Донта Факми.

Не зная, кому первому отвечать, Биркель вновь было заметался, но вовремя взял себя в руки и громко объявил:

– Знакомьтесь. Это – Донт Факми, путешественник из Ацетонии. А это – шаман… – Касимсот вопросительно посмотрел на человека в шкурах.

– Димон Скоряк, – представился шаман.

– Тем хуже для тебя, – пообещал непонятно кому Факми.

– Не понял… – не понял Скоряк.

Но Донт уже не слушал. Биркель, чтобы не усугублять, тоже поспешил ретироваться.

Продвижение на Куриллы затягивалось по той простой причине, что у друзей не оказалось при себе навигационных приборов. Унд Зыпцыхь прекрасно ориентировался только ночью и только после дождя, когда небо хоть немного было видно. Требовался компас, и его, после недельного скитания по Архипелагу, решено было добывать на Хоркайдо.

Между тем Тургений упорно пытался выяснить происхождение Власа.

– Так откуда ты вообще взялся? – Мумукина просто распирало от любопытства.

– С того края света, говорю же. – Влас сердито посмотрел на

Тургения, но главного отморозка “Радио Сахарин” уже невозможно было напугать огромным глазом.

– Нет, это все понятно, но откуда?..

– Мумукин, я тебе сейчас глаз высосу, – проснулся дремавший Трефаил.

– Надо же, как ты меня уже достал. Или нет, я лучше… – Сладкое воспоминание о зловещей мести заклятому другу вновь согрело душу

Сууркисата.

– Что? – насторожился Мумукин.

– Потом узнаешь. Сначала я отомщу, а потом уже расскажу, чтобы сюрприз был.

– Точно расскажешь?

– Клянусь – тебе первому.

– Спасибо! – Тургений чуть не прослезился. – Эй, Влас, а вот у меня вопрос к тебе – откуда ты вообще?..

– С того края света! – заорали в голос мальчик, астроном и Трефаил…

…Влас пришел оттуда, куда, собственно, вся их компания сейчас и направлялась, – с Курилл. Жалкие островки на краю Архипелага, где сосредоточилась вся угледобывающая промышленность островов Гулак, к своему счастью, были лишены возможности видеть, откуда появился великан, иначе паника неминуемо охватила бы местное население, и без того лишенное радостей жизни. Здесь солнца не видели вообще.

Мальчик не понял, как оказался один в дыму и пыли. По его собственному признанию, он увидел в поле стоящую саму по себе дверь и решил заглянуть, что там, с другой стороны. Тут налетели ветры злые, насколько запомнил Влас, дули они с востока, и сорвали с его головы шапку черного цвета. Шапка унеслась в дверной проем, и Влас, недолго думая, ринулся доставать головной убор, но попал в такую непроглядную черноту и пыль, что отыскать шапку не представлялось уже возможным.

– А что обратно не вернулся? – недоумевал Мумукин.

– Дверь закрылась, темно стало, вот и потерялся.

– Еще бы, – гордо сказал Трефаил. – Ты наверняка на Йопе оказался, там завсегда коптит, как в заднице у шайтан-арбы.

– А что такое шайтан-арба? – незамедлительно последовал вопрос.

– Это так чуреки паровики называют. У них из трубы все время дым валит…

– У чуреков? – обалдел Мумукин.

– Балда, у паровиков. На Йопе самый мощный коксохим, он дымит на весь Гулак.

Тургений оскорбился:

– Уматт коптит не меньше, чем Йоп. Кроме того, островов на Куриллах сколько? Считай – Йоп, Твай, Уматт, Пилятт, Жжошсц, Укко, Беспе, Сты

– уже семь. А еще Рули, Нули, Пули, Гули, Дули и, пардон муа за мой хранцузский, Хули. По-любому шапку уже не найти.

На Архипелаг опускались сумерки, пошел мелкий дождик, Ванзайц, пристально всматривающийся вдаль, деликатно кашлянул, прерывая ученую беседу диссидентов:

– На горизонте земля. Если не ошибаюсь, перед нами должен быть Хоркайдо.

– Полный вперед! – приказал Тургений.

Подумав немного, Мумукин продолжил парить мозги спутникам:

– Вообще-то меня беспокоит, что мы там делать будем, на Куриллах-то…

Ну, допустим, подтвердим мы, сам не знаю как, смелую догадку бати и даже, может быть, отправим Власа домой, хотя я к нему уже привык, даже не обращаю внимания, что он такой лоб здоровенный вырос. Но дальше-то что? Нас ведь все равно поймают, и тогда уже без малыша точно кердык наступит. Может, не отпускать его?

Влас, не обращая внимания на зловещую трепотню, полным ходом приближался к острову, а Унд Зыпцихь вдруг всерьез озаботился:

– Кстати, о Власе: куда девать его будем? Он своим видом народ переполошит, под открытым небом тоже нельзя оставлять – простудится.

– А я считаю, что нельзя нам прятать пацана! – заявил Мумукин. -

Наше оружие – всеобщая доступность информации.

– Чего это ты только что сказал? – Трефаил поежился на ветру.

– Говорю, если мы ничего от народа скрывать не будем, нам поверят.

– А до сих пор не верили?

– Так мы ничего и не говорили.

– А собираемся?

Мумукин озадаченно посмотрел на Трефаила.

– Я не понял: ты за меня или за Верховный Совет?

Тут уж пришла пора удивляться Сууркисату.

– Ты революцию делать собрался?

– Глупо не воспользоваться тактическим превосходством. Свергнем паразитический режим, демократизируем Гулак до самых Курилл…

– Как ты режим свергать собираешься, когда никто не знает, где

Верховный Совет прячется?

– Вот и займем место Верховного Совета где-нибудь в Сан-Перепуге или в том же Тунгусске, объявим себя как-нибудь, например – корпорация МОНСТРЫ…

– Почему так? – удивились все.

– Молодые, Обаятельные, Насаждающие Справедливость Танками Ребята, – расшифровал Тургений.

– А причем здесь Ы? – хмыкнул Хольмарк.

– Чтобы никто не догадался, – уточнил Мумукин.

– И ничего у тебя не получится, – заключил Сууркисат.

– Почему это?

– Потому что танков у тебя нет, вранье получается.

– Это не принципиально, можно Тумаками или Тачками, на худой конец -

Твердолобые…

– Последнее – в самую точку, – горячо согласился Трефаил.

– Я знал, что ты меня поддержишь.

– И не подумаю! – рассердился Сууркисат. – Только парламентским путем.

– Ну пойми ты, у нас парламентским путем ситуацию не изменишь, потому что всем на все насрать. Да и нет его у нас, парламента, только Верховный Совет, вечно молодой и вечно пьяный, вот уже… бать, сколько у нас коптит?

– Пятьдесят лет, – ответил Ванзайц.

– Вот именно. И кто в этом виноват?

– Кто?

– Только не я, я тогда еще не родился.

– Ты на батю намекаешь? – Сууркисат насупил брови.

– Ни на кого не намекаю, просто долго так продолжаться не может! Не хочу быть диссидентом, – топнул ногой Мумукин.

– А кем хочешь?

– Хочу быть владычицей морскою!

– Вообще-то приехали уже, – сказал Влас.

Перед путешественниками простирался остров Хоркайдо.

На пароходе творилось что-то непонятное. Пассажиры держались поодиночке, в компании не сбивались, и если имелись среди них пары или даже трио, как, например, какие-то тетки-близняшки в неглиже, сопровождаемые не первой молодости кавалером в банном халате веселенькой расцветки, – то и эти держались особняком, напряженно поглядывая по сторонам. И все непрерывно болтали по мобильникам.

Телефонные трели раздавались то тут, то там, и, казалось, не было на пароходе места, где не притаился бы пассажир с трубкой.

Ситуация изрядно истрепала убийце нервы, ибо работать в толпе он не привык, к тому же и работы никакой пока не было: стой себе на корме да любуйся на пену в кильватерной струе.

Что-то мешало убийце спокойно лицезреть морские пейзажи, и вскоре он понял, что именно: свежий след от удара топором на поручнях и обрубленный фал, болтающийся на лебедке.

– Ах, вы!.. – как громом пораженный таращился Факми на пеньку. – Вы за это ответите! – Донт устремился к капитану – требовать объяснений.

Вокруг мелодично позванивали мобильники.

По пути он едва не сбил с ног Лысюку, спустившуюся с верхней палубы.

– Куда это вы, такой порывистый?

– Не ваше дело! – огрызнулся Факми и тут же пожалел о грубости, потому что Лысюка пребольно пнула его под коленную чашечку.

– Вы хам! – Девица надула губки и пошла прочь, оставив Донта корчиться под трапом.

Перейдя с левого на правый борт, Нямня Назуковна повстречалась с неведомо как оказавшимися на борту в пеньюарах и розовых тапочках

Бертой и Хрюндей, старыми товарками по конвейеру.

– Лысюка, ты что здесь делаешь? – завопили обе в голос. – Воровка!

– Я вас не знаю! – Нямня сморщила носик. – Дамочки, сидите спокойно, пока вас за борт не выкинули. А уж кто тут воровки – это разобраться надо. Кто у меня путевку в замуж из шкафчика спер?

– Ненавистная Лысюка! – прошипели близняшки и отвернулись.

– Это я ненавистная?! Да я вас… – В руках Нямни мелькнула тёшша, и дело грозило обернуться кровавым побоищем, если бы не появившийся из недр парохода Люлик.

– Что здесь происходит? – потребовал объяснений капитан.

– Нас терроризируют, – пожаловались сестры. – Она.

Касимсот обглодал глазами предмет своих вожделений и попросил:

– Нямня Назуковна, убедительно прошу вас спрятать орудие.

Не то чтобы Лысюка смутилась, но кувалду действительно убрала.

Инцидент, казалось, был исчерпан, но тут из-за поворота вышел, сильно прихрамывая, Донт Факми.

– Я тебя сейчас убью, – пообещал он Лысюке.

Брудерсдоттер-Сикорские зааплодировали, их поддержал тщедушный мужчинка в халате, но короткий взгляд Нямни накрепко заткнул рты всем троим.

– Кого это? – не понял капитан.

Факми, пылающий жаждой мести, обернулся к Люлику:

– И тебя тоже!

– У тебя пистолетик-то хоть есть? – поинтересовалась Нямня, тоже перейдя на “ты”.

Пистолетик у Донта имелся. Факми выхватил ствол, но в это время в штанах убийцы что-то зажужжало и завибрировало.

– Чего это? – Люлик попытался закрыть собой Нямню. Девица не хотела прятаться и с немалым интересом уставилась на вибрирующую выпуклость.

Проклиная заказчика, капитана, Соседский Союз и чуть ли не самого

Дью, Факми вытащил из кармана мобильник:

– У аппарата!

– Почему не докладываешь обстановку? – не поздоровался звонивший.

– Какая обстановка, мы только границу пересекли! – возмутился Донт.

– Я тебе деньги плачу, имею право требовать отчет о проделанной работе! – Заказчик, похоже, тоже нервничал. – Ежечасно, если потребуется.

– А если нет?

– То есть? – не понял заказчик.

– Не парьте мне мозги, или я расторгну контракт!

Факми широким замахом отправил телефон за борт, но не успел мобильник достигнуть морской пучины, как раздался выстрел, и аппарат разлетелся мелкими брызгами.

Близняшки вновь захлопали в ладоши, но мужчинка в халате торопливо спрятал свой телефон в карман и сделал вид, будто ничего не видел.

– Между прочим, – заметил Касимсот, – несанкционированное применение оружия может расцениваться как попытка пиратского захвата судна.

– Вы меня обманули! – вскричал Факми.

– Когда? – Брови капитана улетели под козырек.

– Повторите, как сбежали Трефаил с Мумукиным?

– Ну… – замялся Люлик. – Спустили шлюпку на воду, обрубили фал – и сбежали.

– Как, по-вашему, можно обрубить фал, находясь в шлюпке, когда след от топора на поручнях?

Люлик снял фуражку и почесал затылок:

– Вообще-то у Мумукина такие длинные руки…

– Что? – возмутилась Лысюка. – Это у Тургения длинные руки? Да они у него короткие вовсе!

– А? – усмехнулся Факми, глядя на растерянного Люлика. – Бабу-то не проведешь, баба – она сердцем чует.

– Я тебе не баба! – Нямня с чувством отдавила убийце ногу.

Тот взвыл и хотел было выстрелить, но удара кувалдой по стволу вполне хватило, чтобы пистолет красиво улетел в море и сказал там

“буль”. В полном недоумении Донт долго пялился вслед оружию, потом оглянулся на Лысюку, перевел взгляд на Люлика.

– Ты что, совсем дура, что ли? Как теперь доставать? – только и мог сказать убийца.

Не то чтобы очень опасались лишних глаз – малыш выбрал берег побезлюднее, – но как минимум один соглядатай все же имелся. Влас клялся, будто чувствует чей-то взгляд, поэтому на сушу выбрались в кромешной тьме.

– Блин, мы по такой темноте все ноги себе переломаем! – ругался Мумукин.

– Интересно, как это у нас получится, – задумался Сууркисат, – если мы едем верхом на малыше?

– Легко, – объяснил Тургений. – Он споткнется, упадет, мы полетим вверх тормашками и сломаем шеи.

– Ты говорил про ноги, – поправил Влас.

– Не ори на меня! – обиделся Мумукин. – Куда мы сейчас, когда не зги не видно?

– Никуда. Всем стоять на месте, не то стрелять буду.

– Очень смешно, – пробубнил Трефаил.

– Я сказал – стоять! – повторился требовательный голос.

Голос не был громким. Он обладал такими характеристиками, что

“громкий” – это жалкий эвфемизм. Говоривший обладал легкими оперного певца, глоткой парового матюгальника и апломбом вертухая: ослушаться казалось кощунством. Влас встал как вкопанный.

– Везете ли вы товар, не указанный в декларации?

– Нет, – хором ответили диссиденты и Хольмарк с мальчиком.

– Утром проверю, – пообещал невидимый страж. – Всем спать немедленно!

Мальчик послушно опустился на землю, улегся ничком и действительно заснул.

– Я не понял, кто это тут раскомандовался? – полез в бутылку

Мумукин, но Трефаил треснул товарища по затылку, поэтому пришлось согласиться. – Ладно, завтра посмотрим.

Утро началось весело. Сначала заорал Влас: в пальцы ему кто-то вставил сухие ветки и поджег их. Потом оказалось, что все четверо оказались вымазаны чем-то белым и липким, по вкусу и запаху идентифицированным как зубная паста. К тому же неизвестный шутник связал кеды Трефаила с мумукинскими кроссовками, и приятели долго не могли разобраться, почему Тургений падает, едва Сууркисат пытается сделать шаг, а разобравшись, едва не начистили друг другу личики, потому что Трефаил твердо уверовал, что шнурки связал Тургений, а

Мумукин утверждал, что не делал этого, потому что спал.

Больше всех повезло астроному: его бороду кто-то заплел такими невообразимыми косичками, что распутать волосы не представлялось уже возможным.

– Где эта сволочь? – кипятился Тургений. – Где этот подонок, который тут выступал вчера? Я ему глаз высосу!

– Тихо! – приказал Влас.

– Какого хрена?!

– Цыц, говорю! – рассердился великан, и Мумукин нехотя замолчал.

Сквозь плеск волн доносился какой-то звук.

– Что это? – испуганно посмотрел на попутчиков Хольмарк. – Кто-то сопит в моей бороде!

Ничтоже сумняшеся Трефаил со словами “я тебя сейчас…” ухватил старика за бороду.

– Не бей батю! – Тургений бросился спасать астронома, но Влас ухватил его за шиворот и не дал потасовке начаться.

Меж тем Сууркисат и не думал бить Ванзайца. Удерживая бороду,

Трефаил запустил в нее пальцы.

Тотчас вчерашний громовой голос потребовал:

– Руки прочь! Не нарушайте мою приватность!

Мумукин, которого Влас продолжал держать за шкирку, перестал трепыхаться и озадаченно поскреб затылок.

– Только говорящих вшей нам не хватало.

– Сам ты вошь! – обиделся голос, и Трефаил вытащил на свет крохотного – высотой со средний палец – рыжего человечка в пятнистом костюме.

– Прохердей Громыхайло, эсквайр, – отрекомендовался человечек, которого Сууркисат брезгливо держал двумя пальчиками.

– Кто-кто? Экс… крэкс… пэкс… – Мумукин, точно так же удерживаемый указательным и большим пальцами великана, вновь начал дергаться. -

Малыш, отпусти.

– Драться не будешь? – насторожился Влас.

– Разве что самую малость, не до смерти, – пообещал Тургений.

Ощутив под ногами землю, он подошел к Трефаилу и попытался потрогать пленника, дабы убедиться в его реальности. Но не тут-то было:

Громыхайло извернулся и цапнул Мумукина аж до крови.

– Ауй-йа! – заплясал мятежный диктор, размахивая прокушенным пальцем.

– Вот сволочь… – удивился Сууркисат.

– Не сволочь, а западло, – поправил человечек.

– А какая разница?

Прохердей подумал и согласился:

– Действительно, никакой.

Под угрозой немедленной расправы Громыхайле пришлось расплетать бороду астронома. Батя фыркал, ругался на старочукчанском и вообще выказывал явное неудовольствие контактом с человечком. Пока

Прохердей возился, Трефаил вел допрос:

– До ближайшего населенного пункта далеко?

– Ты дурак, что ли? – пыхтел рыжий. – Прикинь разницу в росте: ты шаг сделаешь, а я – двадцать.

Логика в словах Громыхайлы присутствовала, но Трефаил почему-то не поверил.

– Ты хочешь сказать, что за все время пребывания на Хоркайдо ни разу не заглянул туда? – Сууркисат ткнул перстом на горизонт, где яростно дымил какой-то населенный пункт.

– Да я только вчера здесь оказался.

– А там?

– А там позавчера… – Прохердей еще немного покряхтел и вылез из бороды. – Готово!

Теперь борода топорщилась во все стороны и напоминала изрядно потрепанный жизнью ершик для чистки унитаза.

– Эй, верзила, руку подай! – потребовал Громыхайло.

Сууркисат протянул руку, но в этот момент карлик прыгнул куда-то вбок, а между ладонью Трефаила и бородой астронома образовалась электрическая дуга, грохнуло – и у жертв коварного карлика вырвалось:

– …!…!…!!!!

Откуда-то издалека до них донеслось:

– Сами такие!

Мумукин порывался уже броситься в погоню за подонком, но Влас прошептал:

– Тихо! Я его вижу. Быстро бегает, гад. Что-нибудь острое есть?

Трефаил не мог ответить – его контузило. По той же причине молчал и

Унд Зыпцихь. Мумукин яростно шарил по карманам, но единственное, что нашел, – это значок “Передовик производства”. В бессильной злобе он выбросил проклятую безделушку, и тут же раздался крик боли и удивления.

– Дядя, ты ему ногу проткнул. – Великан от восторга разве что не прыгал. – Ты его тоже заметил?

– Кого?

– Ну этого… экскаватора!

– Эсквайра, неуч, – донеслось издалека.

– Я что, попал? – недоверчиво поежился Тургений.

– Да ты вообще попал, падла! Я тебя достану, на хлястики порву! – орал Громыхайло.

– Где он? – пришел в себя Трефаил.

– Там, – хором ответили Мумукин и Влас.

Сууркисат решительно направился в ту сторону, куда указали спутники.

– Что он там бормочет? – не понял Тургений.

Влас прислушался:

– Да все слово какое-то повторяет…

– Какое?

– Геноцид. А что это?

За всеми треволнениями мы как-то выпустили из виду, что же изменилось в жизни Архипелага после роковой передачи.

Казалось бы – ну чему тут меняться: кто в наши дни слушает паровое радио? Жалкие единицы.

Именно эти жалкие единицы разнесли слух об эпохальной оговорке по всему Сахарину за какой-то час. Опасаясь что-либо предпринимать без санкции Эм-Си Кафки, Худойназар Лиффчинг не удосужился дать в следующем выпуске новостей опровержение слов Мумукина, что послужило для сотрудников радио не самым лучшим примером: Ле Витан, втайне завидовавший успеху Тургения, взял да и повторил его слова в следующем эфире. Реакции со стороны властей не последовало никакой, ибо все силы комитета общественного трудоустройства были брошены на поимку диссидентов.

Ле Витана слушал уже весь Сахарин, потому что после распространенных слухов обыватели прильнули ушами к паровым коммуникациям в надежде еще раз услышать вожделенные слова о родном государстве. И слова эти повторились.

И повторялись уже не переставая. Ле Витан даже позволил себе зачитать в прямом эфире очередной выпуск “Чукчанской правды”, что повлекло за собой лавину народной благодарности.

В воздухе запахло свободой. И весть эта летела с острова на остров быстрей, чем об этом мог мечтать Мумукин.

Единственное, что казалось странным Худойназару Лиффчингу, – почему

Эм-Си не выходит на связь? Худойназар несколько раз звонил шефу

КОТа, но получал неизменный ответ: “Моя нет. Стучать после звуковой сигнал”. Не то чтобы редактору так хотелось настучать на вольные настроения, но длительное попустительство комитетчиков настораживало. Не могло не тревожить и общее равнодушие Президиума: казалось, Верховный Совет вымер всем составом. С одной стороны, это не могло не радовать, а с другой – если Президиум не врезал дуба, значит, он что-то задумал, а чем эти задумки оборачиваются, все прекрасно помнят. Пятьдесят лет назад вон решили экономить энергоносители, все, кроме угля, и чем это обернулось? Ни вздохнуть, ни, пардон муа, воздух испортить – все давно испорчено. Кстати…

Лиффчинг выглянул в окно. Так и есть – ни одна труба не дымит. Никто работать не желает! Еще раз безрезультатно набрав номер, Худойназар сдался – и покинул рабочее место. Хотелось ничего не делать.

Вопреки опасениям Лиффчинга, Президиум не вымер, но состояние, в которое он погрузился, можно было смело называть предсмертным.

Все, от министра денег до Большого Папы, хотели иметь твердое небо единолично, ибо если большую власть можно делить, то абсолютная власть может принадлежать только одному. Все сидели по кабинетам неприметной конторы “Угольтранс” на скромной улочке на окраине

Перепаловска-Взрывчатского, и названивали своим агентам, загрузившимся на “Ботаник”.

Признаться, многим членам Президиума давненько поднадоело высасывать и без того высосанные ресурсы Архипелага. Это было уже неинтересно.

Соседский Союз перестал приносить доход год или полтора назад, и давно пора было оставить его в покое и отдать на разграбление чуреку

Кафке, но Хэдэншолдэрс, зараза, имел какой-то интерес, и всем хотелось разузнать, какой именно.

Хэдэншолдэрс объединил острова десять лет назад твердой рукой наемной армии под руководством Че Пая и декларировал паровой парадиз. Суть этой политической системы состояла в отказе от иной энергии, кроме паровой тяги. Ну еще бы – угля в недрах Архипелага оказалось более, чем достаточно. Предостаточно также имелось и нефти, и газа, и прочих полезных ископаемых, но на все это быстренько наложил лапу Президиум, и за каких-то десять лет непрерывного сбыта иных энергоносителей, кроме угля, на островах не осталось. Зато на деньги, полученные Президиумом, можно было купить

Сэшеа, Еппонию и Врапейское содружество сразу. Правительство

Соседского Союза никогда не бывало на островах Гулак и даже не собиралось. Единственный, кто до сих пор держал страну в страхе и повиновении и регулярно посещал то один остров, то другой, – это покойный ныне Эм-Си. Простодушный шеф Комитета Общественного

Трудоустройства полагал, что он незаменим – и просчитался.

Как покажет история, просчитался не он один.

Однако самым странным в период парового парадиза оказалось то, что время на Архипелаге ускорилось, и если во всем остальном мире прошло десять лет, то Гулак за это время прошел путь в полвека.

Погрузившись во тьму каменноугольного периода, Архипелаг будто ускорился. Научно-техническая революция (потому как иных не разрешалось) скакнула настолько, что в Соседском Союзе появилось не только паровое радио, но и паровое же телевидение, и даже глобальная компьютерная сеть “Тырим, нет?”, и паролёты, и, как уже упоминалось, паровые типа организмы (сокращенно – парторги), которых взяла на вооружение МЕНТУРА.

Этот фактор членами Президиума не учитывался. И если раньше за событиями на Гулак следил Кафка и все текло своим чередом, то теперь, когда счет пошел на часы и даже минуты реального времени, уследить за течением времени в Соседском Союзе уже не представлялось возможным. Началась цепная реакция.

Истреблению народов помешал Влас. Едва Трефаил занес ногу над раненым Прохердеем, великан подхватил его и засунул к себе в карман.

– Малыш, отпусти меня! – кипятился Сууркисат. – Я ж тебя первым на куски рвать начну! Свободу!

– Нет уж, дяденька, маленьких обижать нельзя.

– Это кто здесь маленький? – заорал Громыхайло.

Кто знает, может, мальчик бы и поспособствовал последующему искоренению крохотных заподлянцев, но перепалку прекратил Унд Зыпцыхь:

– Я думаю, мы разрешим эту проблему позже, а пока нам требуется компас.

Карлика сняли с булавки и взяли с собой, несмотря на его яростное сопротивление.

В городке, куда вошли путешественники, царили хаос и разруха. Люди шатались по улицам, обезумевшие и потерянные, потому что все, что могло сгореть, уже догорало, а что сгореть не могло, оказалось сломанным и покореженным.

– Эй, человек, у вас тут что, карательная экспедиция была? – свистнул какого-то более или менее вменяемого мужика Мумукин.

Человек посмотрел на Тургения, а потом побежал куда-то прочь, утратив остатки разума.

– Псих, – обиделся Мумукин.

– Это он меня испугался, – повинился Влас. – Говорил я, что мне лучше не идти…

– А куда тебя девать? – рассердился Тургений. – Опять заблудишься.

– Хватит болтать! – оборвал их Трефаил. – Малыш, поймай вон тех двух чуваков.

Взгляды путешественников устремились куда-то вниз, где два деда методично, не отвлекаясь на окружающую разруху, наливались чем-то из маленькой бутылки.

– Ну что, отцы? Бухаем? – галантно осведомился Мумукин, когда великан приподнял забалдевших “отцов” над мостовой.

– Ну да, бухаем, – согласились “отцы”. Очевидно, в бутылке содержалось лекарство от страха, ибо великан их ничуть не смутил. -

Но делиться не будем, самим мало.

Прохердей в кармане Мумукина противно захихикал. Деды побледнели:

– Опять вернулся!

– Кто? – не поняли путешественники.

– Да этот… как его… Уотергейт… Полтергейст…

– Прохердей? – осенило Сууркисата.

– Точно! Ночью сегодня носился по всему городу, все перевернул вверх дном. Ну вы сами же видите. Мы-то думали, что это ночной дух, а он, оказывается, и днем летает…

Трефаил не слушал. Он злобно ухмыльнулся, а потом попросил Власа вернуть дедов в исходную позицию.

– Ты чего, Трефаил? – насторожился Тургений.

– Ну-ка, доставай этого недоноска.

Ловко вытряхнув упирающегося Громыхайлу наружу, Мумукин преданно посмотрел на товарища:

– Слушаю, повелитель.

– Э, мужики, вы чего? – растерялся Прохердей.

– Говоришь, не бывал здесь? Мумукин, повелеваю: отдай презренного карлика на растерзание толпе.

Тургений усомнился:

– Не получится. Они не поверят, что коротышка мог натворить все это в одиночку. Они скорее нас заподозрят.

– Тогда оторви ему голову.

– С удовольствием!

– Стойте! – заорал Громыхайло. – Жалкие инфантильные людишки! Я найду вам глобус!

– Это что еще за хрень?

– Это объемная карта мира, идиоты! – продолжал истерику карлик.

– Сам идиот! – огрызнулся Трефаил. – На кой хрен нам объемная карта мира?

– Вы же сами говорили…

– Мы компас ищем, а не какой-то глобус. Блин, слово какое-то шарообразное.

Влас деликатно кашлянул.

– Будь здоров, – сказал Мумукин.

– Мне кажется, нас окружили, – перевел кашель Хольмарк.

Мумукин с Трефаилом огляделись. Хаотическое движение в городе прекратилось. Казалось, все население только и ждало, когда появятся наши герои.

– У них в руках камни, я правильно понял? – краешком рта спросил

Мумукин.

– Угу. А сзади видишь фигню? Это ядерная пушка.

– Это которая с большими ядрами?

– С охренительно большими!

Мумукин сдавил в кулаке Прохердея.

– Конан-разрушитель хренов. Все порушил, а пушку оставил.

– Откуда я знал, что это пушка? – прохрипел пленник. – Я думал – старая котельная.

– Чем тебе думать, у тебя голова меньше наперстка!

Впрочем, долго ругаться не имело смысла, ибо предстояло куда более важное занятие – спасти шкуры.

– Мумукин, ты – золотые гланды всего Архипелага, – соврал Трефаил. -

Наша жизнь – на кончике твоего языка. Если ты не уболтаешь аборигенов – они нас уроют.

– А поцеловать?

– Не надо. Тебя на всех не хватит. Не томи публику, говори давай.

И Мумукин дал:

– Доброе утро, Хоркайдо. Говорит и показывает экспериментальный вещательный канал “Гониво”… простите, “Огниво”. Тема сегодняшнего выпуска – СПИД. О синдроме, приобретенном интимными делами, известно с незапамятных времен…

Дальше пошло действительно гониво. Унд Зыпцихь хоть и успел за время путешествия немного привыкнуть к болтовне Тургения, все же побледнел и болезненно задергался, когда “золотые гланды” гнали полную бессмыслицу в прямом эфире уже десять минут, а Громыхайло тихонько спросил у Трефаила:

– Ты где раскопал этот патефон?

– Молчи, сволочь!

Польщенный, рыжий замолк.

– …и потому нам нужен компас, – закончил вещать Мумукин.

Туземцы счастливо захлопали – очевидно, они уже не ожидали уйти живыми, и проявленный оратором гуманизм впечатлил их до слез.

– Перед вами выступал повсеместно полюбившийся публике Тургений Мумукин!

После реплики Трефаила все смолкли, и теперь в глазах народа читалась не благодарность, но священный трепет.

– А кто из вас будет Трихопол? – спросил мужик в кальсонах и остроконечных туфлях на босу ногу.

– Я вообще-то Трефаил… – поправил Сууркисат.

– Но ход ваших мыслей мне нравится, – похвалил мужика Тургений.

Толпа взорвалась овациями и ликующим свистом.