Глава 5

Вечерело, когда мастеровой, одетый в синий комбинезон, и его подмастерье подошли к задней двери герцогского дворца. Им не составило труда проникнуть в огромную кухню. Там было полно поваров, их подручных, посудомоек и всякого рода прислуги, одетой в роскошные ливреи — свидетельство их принадлежности высокородным господам, прибывшим во дворец. Были здесь и стражники, сменившиеся с поста, торговцы и прочая публика. Среди этой сутолоки, появление двух вполне заурядных фигур прошло незамеченным. Тем не менее всякий, кто счел бы нужным присмотреться к вновь прибывшим, обнаружил бы кое-что интересное. Мужчина — рослый, крепкий, с высоко зачесанной шевелюрой и раздвоенным носом — держался свободно и с высокомерием, которое вряд ли приличествовало его скромному социальному положению. Подмастерье — безбородый подросток с выбивающимися из-под просторного колпака прядями светлых волос — смотрел на мир глазами жесткими и мудрыми, как у попугая. Они несли объемистый и явно тяжелый деревянный сундук.

Никто не задал им вопросов, когда они вошли, потому что здесь постоянно, в любое время дня и ночи, толклись торговцы и коробейники. Но проникнуть отсюда во внутренние покои было делом далеко не простым. Стражник, стоявший в коридоре, обычно пресекал попытки непрошенного вторжения. Когда двое мастеровых уверенно направились к лестнице для прислуги в конце вестибюля, караульный преградил им путь.

— Зачем идете? — спросил он строго. Мастеровые остановились и смерили караульного взглядами, исполненными необъяснимого презрения. А подмастерье и вовсе излучал враждебность. Казалось, они и не собираются отвечать. И все-таки старший ответил, причем достаточно вежливо:

— Йорко, мастер каменной кладки, к вашим услугам. Я здесь с моим подручным, чтобы починить камин в личном покое герцога.

— А что с камином?

— Сегодня рано утром огромный столб дыма и копоти вырвался из камина прямо в комнату. Хвала везению, его милости не было там в это время! Можно предположить, что дело в дымоходе, потому-то меня вызвали посмотреть и все наладить.

— В такое-то время?

— Что ж делать, я готов пойти на любые неудобства, лишь бы услужить герцогу. Йорко самый верный из подданных его милости.

— А в ящике что?

— Мои инструменты. Вот, гляди. — И мастеровой откинул крышку, представив взору караульного самые обычные предметы.

— А мне ничего не сказали, — посетовал караульный.

— А разве тебе обо всем говорят, господин начальник? Тебе небось так сразу и расскажут о страшных, может, даже губительных последствиях неисправности герцогского дымохода?

— Ну ладно, — несколько смущенно произнес часовой. — Проходите.

Двое мастеровых, умело маневрируя, пронесли тяжелый ящик по двум узким лестничным маршам, прошли в черно-розовый мраморный зал, украшенный огромными зеркалами в хрустальных с позолотой рамах. Подмастерье оглядел кричащую роскошь с явным одобрением, пробормотав: «Вот это да! »

— Это, моя дорогая Джоски, твое законное наследство — я имею в виду великолепие, роскошь и славу, что окружают истинного аристократа, — заметил переодетый разбойник Вурм-Диднис.

— Да уж точно. Я здесь совсем как дома, — ответила Джоски. — Мы все себе воротим, ваша светлость. Нам-то с тобой это пара пустяков. Ну и где это герцогское жилище?

— Покои, дочь моя. Его покои. У меня здесь карта, что дал этот лорд Никто. Поставим-ка ящик.

Диднис порылся в кармане, извлек неловко начерченную схему, которую они вместе принялись изучать.

— Прямо, поворот направо, снова прямо — и вот оно. Наш клиент Никто все ясно начертил.

— Надеюсь. — Джоски с ворчанием ухватилась за свой край сундука. Они отправились дальше. — Мне было бы, правда, спокойнее, знай мы побольше об этом Никто. Как хоть его настоящее имя…

— И что бы мы, по-твоему, с того имели, мое золотое дитя?

— Знай мы его имя, разыскали бы его в случае нужды. А так… Он же, в конце-то концов, нам еще половину должен. А что, если мы дело сделаем, а он удерет и не заплатит? И останемся в дураках, всем на потеху. Ой, я точно со стыда помру — головы не подниму от срама.

— Ты всегда сможешь высоко носить свою головку, моя принцесса, потому что ты из рода Диднисов, — а этого самого по себе довольно.

— Совсем не довольно! Ничего нам не поможет, если нас надует это ничтожество, жалкий лорд Никто!

— Миледи Джоски… — В голосе Вурм-Дидниса появились строгие отцовские нотки. — Подобный цинизм не приличествует знатной даме. Нужно научиться доверять чести своего рода и других достойных фамилий. Лорд Никто аристократ.

— Да откуда мы это знаем?

— Инстинкт учит нас распознавать себе подобных. Руки лорда Никто белы, нежны и украшены перстнем ценой минимум в сотню серебряных шорнов. А это говорит о многом.

— Ну ладно. Но все равно я хочу…

Их диалог прервало появление в коридоре вооруженного стражника. Диднис и его сокровище тут же возобновили исполнение роли каменщиков и миновали препятствие без затруднений. Вскоре они подошли к дверям личных покоев герцога.

Войдя внутрь, они направились к дверям спальни, возле которых Джоски помедлила, чтобы восхититься массивными позолоченными предметами обстановки, мраморным полом, куполообразным потолком, пышно расписанными фресками.

— Смотри-ка, па. — Джоски указала наверх. — Взгляни на эту с сатирами и нимфами. Как, интересно, один сатир может управиться с…

— За работу, дитя, — скомандовал Диднис. — Давай займемся делом.

Огромная кровать с зелено-золотым пологом, от одного вида которого становилось душно, стояла на невысоком помосте. Наемный убийца с дочкой поставили сундук в изножье кровати. Диднис поднял крышку и снял верхний слой содержимого, обнажив простую кожаную шкатулку с просверленным в крышке ровным круглым отверстием. Он осторожно вынул шкатулку, поставил ее на пол и открыл. Внутри помещался объемистый, закрытый крышкой железный сосуд, наполненный порохом. Там же была установлена свеча, окруженная у основания скомканной бумагой. Крученый запальный шнур, пропущенный через бумагу, вел к крошечному отверстию в боку железного котла.

— Теперь, моя принцесса, слушай внимательно — я объясню действие этого замечательного устройства.

— Да я и сама знаю, как эта штука работает, — сообщила Джоски своему папаше. — Все про нее знаю. Зажигаем свечку, закрываем крышку и суем под кровать герцогу. Потом выбираемся отсюда. А через несколько часов, когда герцог заснет себе, свечка догорит, бумага вспыхнет, фитиль загорится, порох — ба-бах!!! — Она живописно раскинула руки. — И герцог готов.

— Все верно, моя умница, но ты упустила одну-две детальки, очень важные, которые, ради твоего образования, я должен растолковать: первое — нужно знать, что годится не любая свеча. Эта, например, изготовлена лично мною, чтобы горела подольше, таким образом пройдет несколько часов между воспламенением и взрывом. Иначе наше устройство может сработать раньше, задолго до того, как его милость явится, чтобы отойти ко сну, и пропадут понапрасну изобретательность и труд. Ясно?

Джоски старательно кивнула.

— Хорошо. Когда-нибудь, думаю, очень скоро, я передам тебе, дитя мое, рецепт этого свечного воска, ибо ты того заслуживаешь. Итак, еще одна маленькая, но важная деталь: я имею в виду цепи, которые удерживают крышку котла, чтобы ни одна часть нашего устройства зря не пропадала.

— Цепи! — брезгливо поморщилась Джоски. — Забыла. Простите, ваша светлость.

— Ты молода, и мы не вправе ожидать совершенства. Не бойся, дочь моя, твой талант все преодолеет. А теперь давай же покончим с этим.

Вурм-Диднис полез в ящик и, вытащив кусок прочной цепи, обмотал вокруг железного сосуда и запер на замок. Из кармана комбинезона он достал кремень, огниво и кусок стали, которые употребил, чтобы зажечь свечу. Проделав это, плотно закрыл коробку. И очень осторожно подпихнул адскую машину под кровать герцога. Тепло, которое он ощутил через дыру в крышке, удостоверило его, что свеча не погасла. Проделав все это, Диднис поспешно сложил все свои инструменты обратно в деревянный сундук, закрыл крышку и поднялся.

— Идем, миледи Джоски, нам пора. Выполнив задание, разбойник исчезает так же тихо и быстро, как вчерашнее благополучие. Поспешим, дитя мое.

Оба торопливо покинули герцогские покои и беспрепятственно проследовали обратно тем же путем, что и пришли, пока не достигли растворенного окна, возле которого Джоски вдруг остановилась. Бросив свой конец сундука, она глянула на освещенный фонарем уголок сада под окном. Ее взору предстали несколько фигур — одни разодеты в шелка, парчу и драгоценности, как это принято при дворе, другие облачены в скромные полуночные одеяния Избранных. Две фигуры особенно привлекли ее внимание. Одна была приземистой, щекастой и выглядела бесполой. В ней она признала свою жертву — герцога Повона Дил-Шоннета. Вторая же, мрачная и унылая, казалась столько же знакомой.

— Лорд Никто! — воскликнула Джоски. — Гляди-ка, па, вон там внизу — это же лорд Никто!

— Миледи Джоски, сейчас же отойди оттуда! Они же тебя заметят! — умоляюще произнес Вурм-Диднис.

— Да ведь это подходящий случай — узнаем, кто он! — возразила Джоски, не отходя от окна.

— Да теперь уже все равно! Нам нужно сейчас же убраться отсюда! Если только ты меня любишь, дитя мое…

— Да конечно же люблю. Но ведь это важно, па! Я хочу это узнать. Хочу!

Вурм-Диднис воздержался от дальнейшего спора. По коридору к ним направлялся стражник. Джоски ему обрадовалась. Напустив на себя восторженный вид, она спросила:

— Эй, мастер Йорко, ты когда-нибудь видел такую роскошную публику? Кто это может быть? Вот интересно-то!

Диднис еле слышно выругался.

— Неужто там сам герцог? — наивно поинтересовалась Джоски. — Ой, как хотелось бы увидеть самого герцога! Я бы дома всем рассказал!

Стражник остановился и наблюдал эту сцену со снисходительной ухмылкой.

— Пора идти, парень, — процедил сквозь зубы Вурм-Диднис. — Пора.

— Не сердись на парнишку, — остановил его стражник. — Ему-то все это в новинку и в радость. Вот, парень… — Он подошел к окну и указал пальцем. — Видишь там человека в серебряной парче с огромной драгоценной цепью — это сам герцог Повон.

— Ой, здорово! Вот это да! Никогда такого не забуду, никогда! А другие кто, господин стражник? Вельможи небось?

— Конечно, парень. Вон тот вот, который около его милости стоит, лорд Бескот Кор-Малифон. А эта леди — ну, вся расфуфыренная — герцогская нареченная кельдама Нуксия. А тот вон в синем камзоле — старикашка с перекошенной физиономией — это Трел Уэйт-Базеф, который из замка Ио-Веша. Ну а позади — эти, конечно, ученые из Избранных.

— А его непревзойденность Джинзин Фарни тоже тут?

— Нет, парень. Фарни болен, так болен — ужас! Похоже, умирает. Видно, даже колдовство не всегда помогает.

— А это кто? — спросила Джоски, указывая рукой за окно. — Вон там стоит, сжавшись в комочек, один-одинешенек? Этот дохлик, почти без подбородка?

— Да это единственный герцогский сынок — лорд Снивер Дил-Шоннет.

— Герцогский сынок?

— Конечно. Он и сам станет герцогом когда-нибудь. Послушай-ка, парень, он вроде заметил, что ты его рассматриваешь. Прямо на тебя уставился. Неважнецки он выглядит, а? Как бы приступа у него не было.

— Ну здорово!

— Кажется, твоему подмастерью очень уж все понравилось, — заметил стражник с улыбкой.

— Это уж точно. Его все приводит в восторг, — ответил Вурм-Диднис. — Одно лекарство от этого — увести его отсюда поскорее. Пошли, парень. Пора.

Получив желанную информацию, Джоски не стала медлить. Через несколько минут они с отцом уже спустились по лестнице для прислуги. Но только когда они, покинув дворцовую территорию, скользили по водам Лурейского канала в нанятом домбулисе, Вурм-Диднис решился заговорить с дочерью.

— Я знаю, дитя мое, намерения твои добры, а хладнокровие достойно восхищения, но отвага может перейти грань разумного, и в этом случае…

— Ой, какая чепуха! — перебила его Джоски. — Только подумай, что мы выяснили. Лорд Никто — герцогский сынок! Мы же обеспечили себе будущее, па! И состояние Диднисов снова в наших руках!

Домбулис рванул вперед и вскоре скрылся во мгле.

Непревзойденный Джинзин Фарни, слишком больной, чтобы присутствовать на герцогском приеме, лежал в тот вечер в постели. Особняк Фарни, не более чем старый дом без претензий на оригинальность, выходил на наименее интересную окраину Юмского канала в той части города, которую лишь с большой натяжкой можно было называть аристократической. Многие говорили, что образ жизни Фарни отнюдь не соответствует его высокому положению. Но особняк Фарни, уютный, хотя и несколько обшарпанный, превосходно отражал вкусы своего владельца. Мудрец, у которого не было близкой родни, жил здесь среди книг, приспособлений для научных опытов и немногочисленной верной челяди. Искренне преданные слуги без устали хлопотали о здоровье своего расхворавшегося хозяина. Последние несколько недель они, призвав на помощь всю свою изобретательность, старались найти подходящее лекарство для Джинзина Фарни, но разнообразные домашние отвары, изысканные кушанья, тайные жертвоприношения Эрте и всякого рода снадобья, купленные у заморских торговцев, оказались бесполезными. Все это привело их к одному выводу: болезнь Фарни коренится в меланхолии. Непревзойденный нуждается в развлечениях, хорошей шутке и обществе себе подобных. Но как устроить все это, если у него ни семьи, ни близких друзей? Именно поэтому пожилой мажордом с таким удовольствием встретил на пороге дома знакомую длинноногую фигуру.

— Мастер Рил! — радостно воскликнул он, распахивая дверь перед Риллифом Хар-Феннахаром — любимым племянником Фарни. — С возвращением вас!

— Спасибо, Драндл. Рад снова видеть тебя.

Феннахар переступил порог и оказался в освещенном холле. Он был высок и молод. В его каштановых волосах золотились выгоревшие на солнце пряди. Лицо, обычно довольно бледное, почернело от загара, отчего умные серые глаза казались ярче. Серьезный и обеспокоенный взгляд не соответствовал настроению, которое передавали лучики-морщинки, разбегавшиеся от глаз. Хар-Феннахар выглядел человеком, любящим повеселиться, но которому сейчас не до смеха. На нем была дорожная одежда от дорогого портного, несколько пообтрепавшаяся и уже не модная. А шляпа и вовсе до смешного древняя. Он не носил дорогих побрякушек, так что никакой внешний признак не указывал, что перед вами лорд Хар-Феннахар, хозяин обширного особняка и обладатель одного из самых крупных состояний в Ланти-Юме.

— Когда вы приехали, мастер Рил? — спросил Драндл.

— Около часа назад. Обнаружил дядино письмо, а также твою записку, и тут же прибежал. Как он, Драндл?

— Неважно. С каждым днем ему все хуже. Но, надеюсь, вы сможете укрепить его дух, а то и наставить его на путь выздоровления. Идите же наверх, сударь. Он хотел видеть вас в тот же миг, как вы появитесь.

Феннахар кивнул и взбежал по главной лестнице, прыгая через две ступеньки. Он сразу направился в спальню дяди. Помедлив у дверей, чтобы стереть обеспокоенное выражение с лица, постучал. Слабый голос пригласил его войти. Феннахар вошел и застал Непревзойденного Джинзина Фарни сидящим в постели. Только большим усилием воли племяннику удалось не выказать потрясения, которое вызвали в нем перемены, происшедшие с дядей. Джинзин Фарни всегда был человеком подвижным, плотного телосложения, с мощной грудной клеткой. Лицо его, прежде широкое, с крупными чертами и ярким румянцем, осунулось и стало серым, глаза запали, щеки ввалились. Тело стало худым и вялым, руки — костлявыми, а пальцы — похожими на когти. Лишь небольшие черные глаза, в которых всегда играла ирония, загорелись при виде молодого человека.

— Наконец-то ты вернулся, — воскликнул он. — Не спешил? Чем занимался на этот раз?

— На этот раз — руинами Дайпуля, дядюшка.

— Снова руины? Не надоело еще? Это твоя четвертая экспедиция за два года. Когда же ты перестанешь болтаться по свету, мальчик? Тебе же принадлежит особняк Фарни, и ты здесь, в Ланти-Юме, очень нужен. Пора тебе остепениться и как следует взяться за управление вотчинами. Если состояние нашей семьи придет в упадок — это случится по твоей вине, из-за твоего пренебрежения обязанностями.

— Ой, перестаньте читать мне проповеди, дядюшка. Вы не хуже меня знаете, что моему брату Фреву можно доверить управление имуществом. К тому же он это страшно любит. Это дело ему по плечу, он с ним прекрасно справляется. Лучше, чем я. Собственность Феннахаров не пострадает от моего отсутствия. Наоборот — скорее выиграет. Да вам это и самому известно.

— Да, но я не был уверен, что это известно тебе. — Слабая улыбка растянула бледные губы Фарни. — Но шутки в сторону. Ты не можешь так просто освободиться от своих обязанностей. Сколько тебе?.. Лет сорок?

— Тридцать пять.

— Пора остепениться. Найти жену. Произвести на свет наследника. И пожалуйста, не уверяй меня, что и это может сделать Фрев. Титул на тебе.

— Никогда я его не желал, не ожидал и не готовился к нему. Как жаль, что умер бедняга Стиксен! А что до женитьбы — так мне некогда, дядюшка.

— Разве тебе не хочется обзавестись семьей, Рил? Ты ведь не какой-то там женоненавистник, правда?

Феннахар как-то странно поежился.

— В общем — нет. Но, по правде говоря, за последние пять лет, мне не довелось встретить подходящую женщину.

— Да ты за последние пять лет почти здесь и не был. Во всяком случае, дело не только в том, чтобы она нравилась. Во многих знатных семьях есть сейчас дочери подходящего возраста. Почему бы не взять в жены одну из них — и все? Что из пустяка делать проблемы?

— Вам-то, может быть, и просто. Вам ведь не предлагают связать жизнь с какой-нибудь хихикающей девчонкой шестнадцати лет.

— Ну не век же ей будет шестнадцать, как бы она ни старалась. Терпение, друг мой, терпение.

— Я несколько староват для таких девчонок, дядя Джинзин. У меня нет с ними ничего общего. При них я чувствую себя старым и усталым. Я слишком долго ждал, и теперь эти девицы из богатых домов кажутся мне просто детьми. Порой это весьма милые детишки, но вы хоть раз пытались разговаривать с ними?

— Если находится такая, что хороша собой, послушна и плодовита, неужели она должна еще и разговаривать?

— Я считаю, что да. Не намерен всю жизнь помирать со скуки.

— Заведи любовницу или даже нескольких, если хочешь.

— Довольно дорогостоящее предложение, а? Вы, видимо, задались целью отвлечь меня от путешествий — но это недостаточно сильный соблазн. Теперь я направляюсь на север в поисках Зеленой башни Пругида. Если мне удастся найти, то…

— Боже, пошли мне терпение! Неужели тебе никогда не надоедят все эти упавшие башни, черепки и ошметки штукатурки?

— Нет, пока я могу так много от них узнать. Дайпуль, например, дал мне очевидные доказательства чуждой цивилизации. Теперь я уверен: этот город был основан какими-то разумными созданиями но не людьми. Если это так, то весь остров Далион, видимо, принадлежал этим созданиям до прихода сюда людей.

— Теория, мой мальчик. Чистейшая гипотеза, и пока не доказуемая. Во всяком случае, не было никакой нужды отправляться в Дайпуль, да и в Ундриет, Джобааль или Великий Эйвей. Мое Познание все это тебе бы показало.

— Это не совсем то.

— Не то, но гораздо лучше. Подумай, сколько времени бы ты сэкономил. Ну ладно, по твоему лицу вижу, что тебя не переубедишь. Ты всегда был упрям, Рил, как осел с несварением желудка.

— Это у меня наследственное, дядя Джинзин. — Феннахар улыбнулся и уселся на стул возле кровати. — А я полагаю, что семейное упрямство, которое и тебя не обошло, поможет тебе побороть болезнь.

— Ах нет. Не думаю. Сочетание силы воли и Познания помогало мне долгие годы не поддаваться болезни, но нельзя все время откладывать — она берет свое. Подобную болезнь, как кредитора, можно не пускать в дом до поры до времени, но, кажется, пришло мое время расплачиваться.

— Вы же не собираетесь сдаваться, правда?

— Нет, но и не собираюсь строить беспочвенных иллюзий. Ну, хватит об этом — нудная тема, и совсем не то, зачем я тебя сегодня вызвал.

— Дядюшка…

— Есть дело, которое мы должны обсудить, и хочу, чтобы мы этим занялись тотчас же, пока я в силах. Приготовься слушать очень внимательно, потому что это важно.

Почувствовав, что нежелание ученого обсуждать болезнь искренне, Феннахар послушно кивнул.

— Это тебе понравится, мой мальчик. Я хочу отправить тебя в одну экспедицию. Эге, ты удивлен, а? Я объясню, в чем дело. Прежде скажи мне, в курсе ли ты обстоятельств гибели Террза Фал-Грижни семнадцать лет назад?

— Я не знаю подробностей, — ответил Феннахар. — Фал-Грижни, который был главой ордена Избранных до тебя, устроил заговор, чтобы свергнуть герцога. Каким-то образом это стало известно, и был отдан приказ о его аресте. Гвардейцы герцога взяли штурмом охраняемый с помощью магии дворец Грижни, и во время атаки Фал-Грижни был убит. Дворец сгорел дотла, а руины его лежат нетронутыми до сего времени. Соратники Грижни по заговору, если таковые имелись, остались целыми и невредимыми. — Феннахар бросил испытующий взгляд на дядю, чья лояльность подверглась испытанию семнадцать лет назад, но лицо Фарни было младенчески невинным. — Так, насколько я понимаю, все и кончилось. Есть множество слухов и легенд, связанных с именем Грижни. Рассказывают о привидениях, мести, проклятиях и тому подобном. Но я не верю ничему.

— Нет? О, мудрейший из племянников! Может, тебе стоит прочесть вот это.

Фарни указал на пачку пожелтевших листков, которые лежали на столике возле кровати.

Брови Феннахара вопросительно изогнулись.

— Это моя собственная копия некоторых секретных документов, которые сейчас находятся в герцогском архиве. Не стану описывать, как мне удалось достать их несколько лет назад. Эти записи, сделанные писцом во время официального расследования, которое имело место сразу после сожжения дворца Грижни. Ты ведь и не знал, что было расследование?

Феннахар отрицательно качнул головой.

— Большинство не помнит об этом. Однако Террз Фал-Грижни был одним из самых выдающихся аристократов, да к тому же еще носил титул Непревзойденного. Его убили без суда и следствия, все его домочадцы погибли вместе с ним, а дворец сровняли с землей. Некоторые слабонервные граждане сочли, что имело место превышение мер безопасности, и наш герцог решился на публичное умывание рук. Достигнув желаемого самоочищения, он постарался замять это дело, но не позаботился уничтожить все записи. Так вот, эти протоколы содержат рассказы свидетелей — герцогских гвардейцев, которые присутствовали при гибели Фал-Грижни. Различные версии, рассказанные ими, путаны и даже противоречивы, но есть ряд пунктов, по которым они совпадают. Все утверждают, что, Грижни противился аресту и использовал для этого свое могущество. Конкретно — напустил в помещение, расположенное под каналом, где его обнаружили, странную и ужасную темноту. Гвардейцы рассказывали об этом несколько истерично, но я понимаю, что темнота была неестественно густой, одуряющей, и при этом присутствовал специфический запах.

— И какова была цель этого мрака? Неужели Грижни надеялся с его помощью спрятаться от гвардейцев?

— Если бы ты знал этого человека, никогда бы не задал такого вопроса. У Террза Фал-Грижни была несгибаемая воля и гордость, достойная императора. Он ни за что бы не стал прятаться. Нет, мне кажется, на уме у него было совсем иное. Что-то у меня горло пересохло. Передай-ка мне ту чашку с водой, мой мальчик. — Феннахар выполнил просьбу. Фарни сделал небольшой глоток и продолжил: — Когда гвардейцы вошли в это подвальное помещение, Фал-Грижни заговорил с ними. Он произнес определенные пророчества. Грижни заявил, что мрак, наполняющий комнату, вернется когда-нибудь и охватит весь остров Далион, начиная с середины и простираясь до самого моря. Этот мрак будет населен существами — созданиями Грижни, — которые станут охотиться на людей. И начнется все, сказал он им, когда звезда засияет в полдень и лев родит дракона.

— Вы представляете, о чем он говорил, дядюшка? — спросил заинтригованный Феннахар.

— Представляю? У меня сотни идей на этот счет. Возможности бесконечны — в том-то и дело. Мрак в сочетании с угрозами Грижни так подействовал на гвардейцев, что они запаниковали и убили его на месте. Тем бы все и кончилось, но эти пророчества не дают мне покоя с того самого момента, как я о них узнал. Дело даже не в покое — я в ужасе, ибо, кажется мне, знаю, что они предвещают. Он умолк, чтобы отпить еще воды.

— Вы уверены, дядя Джинзин, что стоит продолжать? Может, лучше отдохнуть?

— Нет еще. Послушай, Рил. — В его тоне появилась непривычная настойчивость. — Если мои подозрения оправданы, то мы в опасности. Я имею в виду — все мы, не только жители Ланти-Юма, но все обитатели острова Далион. Совершенно очевидно явствует из рассказов гвардейцев, что Непревзойденный Грижни, должно быть, достиг и использовал наивысшее Познание в мгновения, предшествовавшие смерти. Он наслал на нас проклятие мрака, а это равносильно смертному приговору. Нет, не надо смотреть так скептически, мальчик, — я говорю серьезно. Тьма через Познание, о которой говорил Грижни, ядовита. Если она вернется, чтобы охватить всю землю, как он пообещал, то человечество должно или бежать, или умереть. Не знаю, когда она наступит, потому что намеки на льва и дракона могут означать что угодно. Но я нисколько не сомневаюсь, что дни человеческие на этом острове сочтены.

— Вы его знали, дядя Джинзин. Он что, был настолько мстителен?

— Террз Фал-Грижни был своеобразным экземпляром, Рил. Блестящим, самым великим мудрецом которого когда-либо видывал этот мир. Он, как никто другой, овладел Познанием. Он был вполне доброжелателен, по крайней мере, стремился к этому. Даже, я бы сказал, абстрактно милосерден. И в то же время что-то коренилось в нем ледяное, несгибаемое, беспощадное — непрощающее сердце… и совершенная неспособность ладить с окружающими: понимать и быть понятым. Конечно, он не был тем чудовищем, каким его рисует молва, но ответ на твой вопрос таков: да, если его загнали в угол, он мог решиться на потрясающую жестокость.

— Я не совсем понимаю. Если вы знали об этом на протяжении стольких лет, почему ничего не предприняли? Вы, великий ученый, глава ордена Избранных и один из могущественнейших людей в этом городе? Если Грижни наслал на нас проклятие, разве вы не можете снять его?

— Возможно, мне это и удалось бы, если бы я знал, как он это сделал, — ответил Фарни. — Видишь ли, несмотря на то, что о нем думают, Познание по сути своей рационально и последовательно. Применительно к данному случаю можно сказать, что правильный способ развеять чары можно найти, только зная, как они были навеяны. Подобные методы крайне индивидуальны, и число их бесконечно. Работая вслепую, я не смогу разрушить то, что сделал Грижни. Вот если бы я мог взглянуть на его записи… Он непременно записал весь процесс в дневник или еще куда-то — мы все так делаем эти записи утрачены.

— И что же, никто из вас, мудрецов, не может ничего предпринять?

— Нет. Я называюсь Непревзойденным потому, что мои достижения в Познании больше, чем у других ученых-магов в этом городе, ну, может быть, за исключением Нуллиада, но он сумасшедший. Если я не могу уладить это, никто другой тем более не может. Но ты, племянник, возможно, как раз тот, кто способен помочь. — Хар-Феннахар молча ждал, когда ему растолкуют сказанное. — Я всегда полагал, — продолжил Фарни, — что Террзу Фал-Грижни удалось сохранить записи, по крайней мере, некоторые из них. Он наверняка так гордился достигнутым, что не мог не сохранить информацию. У меня есть на этот счет предположение. Не знаю, помнишь ты или нет, что Грижни женился на молоденькой…

— На Верран, — произнес Феннахар.

— На дочери Дриса Верраса. Да, вроде бы ее звали Верран. У тебя превосходная память.

— Не очень-то. Просто я знал ее много лет назад, когда мы оба были молоды. Это была самая хорошенькая, умная и смелая девушка, какую я когда-либо встречал. И она погибла в семнадцать лет, — заключил Феннахар так горестно, что Фарни взглянул на него с удивлением.

— Возможно, и не умерла, — сказал Непревзойденный, и теперь уже настала очередь Феннахара удивиться. — Никто точно не знает, что произошло с леди Грижни. Она могла погибнуть во время нападения, но некоторые думают, что она спаслась. И я один из них. Мне кажется, Фал-Грижни переправил свою жену в безопасное место. В то время ее благополучие не могло не заботить его, потому что она носила в чреве его ребенка. Более того: я думаю, что он отправил с ней самые важные свои записи. Доказательств тому нет. Но мои предположения основываются на знании характера Грижни.

— То есть вы имеете в виду, что, если Верран действительно спаслась, она до сих пор жива?

— Вероятно.

— Где она?

— В этом-то весь вопрос. Мои попытки найти ее через Познание никак не удаются. До последнего времени у меня не было никакой зацепки, чтобы узнать, где она.

— А сейчас?

— А сейчас, — сказал Джинзин Фарни, — я имею основания считать, что она у вардрулов Назара-Сина.

— Какие основания?

— Меня навело на эту мысль поведение нашего герцога в последнее время. Мне известно, что его беспокоят ночные кошмары вот уже на протяжении нескольких месяцев. Время от времени люди слышат, как он кричит во сне, будто Террз Фал-Грижни восстал из могилы, и бормочет что-то насчет пещер и светящихся белых чудовищ. К тому же пару недель назад я узнал, что он направил отряд гвардейцев в Назара-Син. Гвардейцы вернулись, и некоторые из них проболтались в тавернах, что в пещерах они устроили резню белых демонов. А посылали их туда за каким-то молодым человеком, но им не удалось его убить. Они его обнаружили, однако он сбежал. Мое удовольствие от неприятностей, которые испытывает его милость герцог, превосходит лишь удовольствие от той информации, которую нам открыли его кошмары. Кажется, герцог обнаружил, где прячется наследник Грижни, и теперь стремится его уничтожить.

— А мать они видели? — спросил Феннахар. — Верран жива?

— Не знаю. Не в этом дело. Но важно, что сын Грижни живет в пещерах и, вполне вероятно, владеет дневниками отца. А они нам нужны. И я хочу, чтобы ты их добыл.

— С радостью, — ответил Феннахар без малейшего колебания.

— Как ты это быстро решил. Никаких возражений, условий? Ты идешь туда ради записей или ради женщины? — спросил Фарни сухо.

— Не удостою вас ответом, дядюшка.

— Не сомневаюсь. И когда ты можешь отправиться?

— Все необходимое будет готово через день-два.

— Отлично. У меня есть для тебя карты и несколько магических талисманов.

— А у меня к вам несколько вопросов. Прежде всего, положим, я разыщу этих вардрулов. Как я буду с ними объясняться? Я же не говорю на их языке. Более того, лантийские солдаты учинили там недавно кровавую бойню, и, конечно, эти создания ненавидят всех людей. Они могут меня убить при первой же встрече.

— Скорее всего, они от тебя спрячутся, но давай обдумаем и другую возможность. Семнадцать лет назад делегация вардрулов тайно посетила Ланти-Юм под покровительством Непревзойденного Грижни. Я встречался с делегатами в его дворце, и мы обменялись тогда знаками вечной дружбы. Мой все еще сохранился. Загляни в бархатный мешочек в верхнем ящике комода, вон там.

Феннахар встал, разыскал мешочек, открыл и вынул из него нить разноцветных камешков.

— Сохрани их, Рил. Когда встретишься с вардрулами, покажи это им. А что касается языкового барьера, проблема отпадет, если ты встретишь леди Грижни с сыном.

— Вы полагаете, они отдадут мне дневники?

— Ты должен их убедить. Сыграй на их чувстве долга, взывай к их совести, гуманизму… найди какой-нибудь ключ. Если не сработает — попробуй украсть.

— Ну и старый циник вы ваша непревзойденность! Ну и проходимец!

— И горжусь этим. Все это во благо, мой мальчик.

— Допустим, я должен буду самолично обнаружить записи Грижни. Но что мне искать и как? Ведь подземелья эти безмерно велики.

— Ты должен искать кипу тетрадей или свитка — что-то в этом роде. К ним, без сомнения, будет приложено какое-то руководство. Даже Террзу Фал-Грижни оно было необходимо для достижения наивысшего Познания. Что же касается того, как найти тут я тебе немного помогу, не беспокойся. У меня есть серебряный браслет, который нагревается вблизи любого предмета, связанного с магией. Мое собственное изобретение, и притом достаточно красивое, чтобы стать гербом Кор-Малифона. Я им горжусь.

Несмотря на гордость, Непревзойденного Фарни вдруг охватил такой приступ слабости, что на лбу его выступил холодный пот, и он откинулся на подушки.

— Дядя Джинзин! — воскликнул Феннахар. — Я позову врача…

— Не беспокойся, — прошептал Фарни. — Бесполезно. И я не хочу видеть здесь посторонних. Подойди поближе, Рил. Я расскажу тебе о вардрулах — все, что знаю.

— Постарайтесь не разговаривать, дядюшка. Это подождет.

— Нет, нельзя откладывать — это слишком важно. Н должен рассказать тебе сейчас, пока еще дышу. Не спорь, мальчик. Ближе. Наклонись. Слышишь меня? Хорошо.

Прием закончился, и усталый герцог Повон отправился в постель. Он тотчас же заснул, и вновь вернулось сновидение, причем еще более страшное, чем раньше. Сначала все было как прежде: подвал глубоко под землей, сталактиты и сталагмиты и ужасный восстающий из праха Непревзойденный Фал-Грижни. Но потом появилось и нечто иное: подземелье кишело теми бледно-лучащимися странными существами, которых мудрец Нуллиад назвал вардрулами. Даже во сне Повон вспомнил и сообразил, что оказался лицом к лицу с белыми демонами пещер. Они стояли вдоль стен, приникнув к скальной породе, громоздились на обгорелых обломках. Их были десятки, они буквально кишели в подземелье, глядя на него огромными немигающими глазами, и он увидел в этих жутких глазах ненависть. Повсюду вокруг него были эти глаза — сверкающие, обвиняющие, беспощадные. Не в силах вынести кошмарное зрелище, Повон закрыл лицо руками. А когда поднял голову, демоны приблизились — неслышно и в одно мгновение. Он моргнул — и они стали еще ближе. Снова моргнул — и вот они уже так близко, что видны вены под их полупрозрачной кожей, так близко, что могут, если захотят, коснуться его своими отвратительными щупальцами. Впереди этих рядов вардрулов стоял мертвый Фал-Грижни, темный от крови. Фал-Грижни воздел свои запеленутые в черное руки. Пока он протягивал их вперед, лицо его менялось: черты заострились, вся растительность исчезла, плоть побелела и стала мерцать. Лицо его стало лицом вардрула, но черные загадочные глаза остались глазами Грижни. Ледяные руки ученого-мага коснулись лица Повона. Пальцы были гибкими и длинными, как змеи. Они и были змеями, осознал герцог, и каждый их них был снабжен крошечной светящейся головкой с острыми как иглы зубами. Твари с шипением ползли по его лицу, и он чувствовал, как их раздвоенные языки лижут его глаза. Потом они начали расти, удлиняться и толстеть, и чешуя их царапала кожу, когда они поползли вниз, чтобы туго обвиться вокруг горла, не давая ему дышать…

Герцог проснулся, ловя ртом воздух, трепеща от ужаса, какого никогда еще не испытывал. Он лежал на спине. Рот его был широко раскрыт, лицо полиловело, глаза вылезли из орбит. Некоторое время он оставался неподвижным и наслаждался возможностью дышать. Он был весь в поту, шелковые простыни липли к телу. Пуховая перина под ним была необычайно горячей, почти обжигающей. Повон отбросил простыни, но и это не помогло. Этому было лишь одно объяснение — лихорадка. Он болен, и, наверное, опасно, а рядом нет ни друга, ни любимой, которые позаботились бы о нем. Что до слуг — то они нерадивы и грубы. Он может страдать или даже умереть в одиночестве — и никто не узнает, и всем будет наплевать. Он совсем один. Эта мысль вызвала слезы на глазах Повона. Они текли все быстрее, по мере того как он размышлял над человеческой неблагодарностью, отсутствием доверия, преданности и признательности со стороны подданных, пока дивился наглости врагов, безразличию так называемых друзей, продажности челяди и презрению со стороны невесты. И все эти тяготы он должен сносить, не зная утешения. И ни одного флакона умиротворяющего снадобья — все отняла кельдама Нуксия. Повон сел в постели. Слезы струились из глаз, из груди вырвались приглушенные рыдания. Страдания его нестерпимы! Лишь тот, кто рожден для одинокого величия, может оценить всю глубину его тоски, которая так далека от повседневных горестей простых смертных! И тут герцог вспомнил: бутылка старого бренди спрятана в потаенной нише за гобеленом в противоположном конце комнаты. Нуксия о ней, конечно, знала, ибо от этой женщины ничего не скроешь. Но ненависть кельдамы к экстрактам и прочим снадобьям не распространялась на алкогольные напитки, и посему бренди было позволено лежать там при соблюдении негласного соглашения о незлоупотреблении. Любое нарушение этого соглашения привело бы к немедленному исчезновению последнего источника ночного утешения для Повона. Все еще тихо всхлипывая, герцог сполз с кровати, быстро проковылял на толстеньких ножках к алькову и отбросил гобелен. Нырнув в нишу, он вытащил бренди и с нетерпением откупорил бутылку. Но он так и не донес ее до рта. В этот момент сильнейший взрыв сотряс герцогскую спальню. Огромная кровать, на которой он лежал мгновение назад, разлетелась в щепки. Тяжелый резной остов развалился, столбы и балдахин разнесло на мелкие куски, из перины вылетели клубы перьев, подушки отшвырнуло в стороны. Порыв раскаленного воздуха толкнул герцога в альков, вжав его в стену. Бутылка в его руках лопнула, и содержимое вылилось на него. Повон завизжал и упал на колени, прикрывая голову руками. Окружающий воздух был заражен смертельной опасностью: летели куски раскаленного железа, разбитого стекла и головешки. Альков оказался бы безопасной зоной, если б не клубы горящих перьев — они носились по комнате, сыпались повсюду. Там, где они падали, начинался пожар. Парочка перьев опустилась на пропитанную бренди ночную рубашку герцога, замерцали голубоватые огоньки воспламенившегося спирта. Повон завопил и бросился на пол, перекатываясь с боку на бок в яростной попытке загасить огонь. Пока он метался и вопил, языки пламени лизали остатки постели, парчовых занавесей и мягкой мебели. Комната быстро наполнилась густым серым дымом, и Повон стал задыхаться. Крики его милости перемежались приступами удушливого кашля.

План убийства, разработанный Вурмом-Диднисом, мог бы удаться, если бы не усердие троицы герцогских охранников, которые дежурили во внешних покоях. Сначала оторопев от грохота взрыва, они опомнились и помчались к незапертой спальне. Пока один бросился за подмогой, двое других вошли в горящую, полную удушливого дыма комнату и принялись искать визжащего где-то в глубине хозяина.

Полузадохшийся от дыма и ужаса герцог едва не лишился сознания. Его ночная рубашка была разорвана и местами дымилась. Увидев это, охранники сняли со стены гобелен и обернули вокруг своего господина. Они бережно вынесли этот сверток из спальни.

Прибыла помощь, был призван придворный врач. Но задолго до того, как появился доктор, герцог Повон успел настолько прийти в себя, что потребовал флакон «Лунных грез». Но ничего не вышло, потому что кельдама запретила его давать. Повона начало трясти, он застучал зубами. Лицо его стало похожим на кусок сала. Раз или два он попробовал заговорить, но не мог произнести ни слова.

Новость о попытке покушения на жизнь герцога быстро облетела дворец, и его обитатели, как знатные, так и прислуга, начали собираться в покоях Повона. По приказу врача всех изгнали, оставив только несколько личных слуг, невесту герцога и его сына.

Снивер прибежал первым. Разгоряченный и задыхающийся, все еще в бархатном костюме, который был на нем во время приема. Молодой человек совершенно очевидно опасался худшего, потому что заметно нервничал, в его больших голубых глазах стоял ужас. Первые слова, которые он произнес, перешагнув порог, были:

— Его милость… не умер?

Получив заверения слуг в обратном, Снивер побледнел — очевидно, от облегчения. Говорить ему, судя по всему, было трудно, он только и смог выдавить:

— Кто же покусился на жизнь герцога? Этого никто не знал.

Снивера привели пред очи чудом спасшегося Повона и их воссоединение было трогательным. И отец, и сын, казалось, лишились дара речи. Повона все еще трясло от невыразимого ужаса, однако он сидел целый и невредимый. Лорд Снивер предпринял неловкую попытку выразить свой восторг и облегчение. Из горла его вырвалось несколько нечленораздельных восклицаний, а потом он сник. Эта сцена произвела на всех свидетелей сильное впечатление. Сила сыновнего чувства вызвала всеобщее восхищение.

Вскоре после этого в покои вошла кельдама Нуксия. Удостоверившись в невредимости своего нареченного, кельдама отреагировала на ситуацию с мстительной практичностью.

— Нам следует найти убийц и расправиться с ними, — заявила она. — Они должны погибнуть в муках, так, чтобы их смерть послужила наглядным уроком любому, кто собирается покуситься на герцога. Это единственный способ обеспечить вашу безопасность, нареченный. Я сказала, что это единственный способ, слышите? — Ответа не последовало. Повон уставился в пол. — Вы что, пали духом. Вы позволите так с собой обращаться и не отомстите? Неужели вы даже руки не поднимете в свою защиту?

Герцог в молчании кусал губы и в конце концов смог только пролепетать:

— Я болен. Мне необходимы «Лунные грезы», необходимы!

— Нет. Это запрещено. Дочь келдхара Гард-Ламмиса не допустит такого истязания тела и разума. Я этого не потерплю. — Нуксия скрестила на груди руки и нахмурилась. — Единственное, что я допускаю, — это чтобы лекарь приготовил вам сонные порошки.

— О да! Да!

— Но при одном условии. Повторяю, при условии, что вы назовете имя врага, который посягнул на вашу жизнь.

Пульс Снивера участился, и ему показалось, что его внутренности обрели собственную жизнь. Лицо его было ужасно, но, как всегда, никто не обратил на него никакого внимания.

— Давайте же, нареченный, говорите. Ну! — настаивала кельдама.

Повон закрыл глаза и помассировал виски — он напряженно думал. Лишь одно имя пришло на ум, но как только оно возникло, идея эта показалась очевидной.

— Грижни, — пробормотал герцог. — Террз Фал-Грижни — мой враг, отныне и навсегда. Он пытается уничтожить меня и сегодня чуть в этом не преуспел. Грижни.

— Фал-Грижни давным-давно умер. — Нуксия теряла терпение. — Что еще за чепуха?

— Сын Грижни жив. Солдаты видели его в этих пещерах вместе с мамашей. Он такой же демон, как его отец, и он готовит мою погибель. И мамаша ему, без сомнения, помогает. Это правда. И вы правы кельдама. — Он открыл глаза и взглянул на свою нареченную. — Мне следует защищаться. И я стану защищаться. Больше гвардейцы не оплошают. Я отправлю их назад в Назара-Син, и на этот раз враги мои умрут. Ну так как насчет сонных порошков?