"Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945" - читать интересную книгу автора (Липпих Вильгельм)

Глава 4 Боевая подготовка

Август 1939 года — май 1940 года

В конце лета 1939 года нацистский режим развернул масштабную пропагандистскую кампанию, потребовав у Польши так называемый Данцигский коридор, узкую полоску земли, которая соединила бы Восточную Пруссию и остальную Германию. Антипольские настроения значительно усилились, и в печати стали часто появляться обвинения в адрес поляков, которые жестоко преследовали немцев, проживавших в Польше.

23 августа 1939 года был заключен пакт о ненападении между Германией и Советским Союзом, подписание которого состоялось в Москве. Несмотря на острые идеологические разногласия нацистского и коммунистического режимов, этот дипломатический шаг должен был стать гарантией мира с Россией на тот случай, если между Германией и Польшей возникнет вооруженный конфликт. Поскольку мы понимали, что в подобной ситуации Франция и Великобритания вряд ли вступятся за Польшу, то расширение войны на землях Европы казалось нам маловероятным.

Когда 27 августа я вернулся в Хаген из Люнебурга, тетя Дора протянула мне только что полученную телеграмму. Это было армейское предписание, обязывавшее меня прибыть на следующий день в казармы Люнебурга на краткосрочные курсы военной подготовки. До этого я все еще продолжал верить в то, что до призыва у меня останется четыре месяца и я успею закончить учебу на электрика. Теперь стало ясно, что моим планам не суждено сбыться. Несмотря на легкое разочарование, я мгновенно испытал нетерпение, присущее любому молодому человеку, которого ожидает новое приключение. Испытывая подобное возбуждение, я не знал, что мне делать — навестить родителей или немедленно начать собирать вещи. Когда я позвонил по телефону родителям, то понял, что они огорчены. Особенно встревожилась мать. Она собиралась на днях навестить меня в Хагене, и теперь наша встреча не состоится.

Неожиданно скорый призыв в армию вызвал у меня противоречивые чувства. Я понял, что попасть в танковую часть, что находится в Берлине, мне не удастся. В повестке говорилось, что мне надлежит отправиться в только что созданную 58-ю пехотную дивизию.

Следуя тщательно разработанному плану военной экспансии, вермахт сформировал новые дивизии, используя в качестве ядра уже существующие регулярные дивизии. Существующие 20, 22 и 30-я пехотные дивизии, дислоцируемые в Северной Германии, предоставили опытные унтер-офицерские кадры для подготовки новобранцев, только что зачисленных в полки 58-й пехотной дивизии. В эту дивизию было передано примерно двадцать процентов ветеранского ядра старослужащих.

В соответствии с вышеупомянутым планом вермахта большая часть дислоцировавшегося в Люнебурге 47-го пехотного полка и 22-й пехотной дивизии была направлена к границе с Францией на случай возможного военного конфликта на Западе. Для подготовки новобранцев, которым предстояло дополнить численность 58-й пехотной дивизии, осталось лишь ядро офицерского и унтер-офицерского состава. Ее ряды на время нашей боевой подготовки дополнили ветеранами Первой мировой войны, которые заменили тех солдат, что были отправлены для укрепления наших западных границ. По завершении учебки нам, молодым солдатам, предстояло заменить резервистов на фронте. В то время я еще верил в то, что мое предварительное знакомство с азами воинского мастерства продлится недолго.

Рано утром в понедельник, когда я прибыл на бывшую базу 47-го пехотного полка, располагавшуюся в западной части Люнебурга, мой пыл несколько охладел, хотя я и не разделял тревоги большинства остальных призывников. Про себя я подумал следующее: «Вот оно как. Я собираюсь стать солдатом и поэтому должен старательно учиться военным премудростям». С самого начала во мне проснулся соревновательный дух, подстегивавший желание стать образцовым солдатом моей воинской части. Я поставил себе цель — получить признание окружающих и занять место лидера.

После прибытия в казарму призывников отправили на склад, где каждому была выдана форма, каска и сапоги. В то время мужчины носили короткие стрижки, и поэтому головы никому брить не стали. После того как новобранцев научили правильно отдавать честь, всех распределили по учебным ротам.

Нас расселили по восемь человек в комнате. Мебели практически не было: лишь четыре двухэтажные койки и столик. Поскольку, как я уже говорил, мне приходилось раньше бывать в казармах, где я прокладывал электропроводку, мне были хорошо знакомы массивные четырехэтажные здания из кирпича и бетона, характерные для немецких воинских частей. Хотя там и имелись такие удобства, как туалет и душ, в остальном внутреннее убранство было чрезвычайно простым и аскетичным. Согласно строгим правилам внутреннего распорядка здания должны были содержаться в образцовой чистоте. Если дежурный из числа унтер-офицеров находил даже малейшее его нарушение, на виновных налагалось строгое дисциплинарное взыскание.

На следующее утро, в семь часов, мы отправились на открытое пространство в сосновый лес, тянувшийся позади казарм, где наши ротные наставники построили нас по росту. После этого все призывники предварительно заняли новое место в армейской иерархии: это были уже не призывники, а рядовые вермахта, точнее, будут ими после принятия присяги. Оставшуюся часть недели нас беспрерывно учили строевой подготовке, в том числе и так называемому гусиному шагу. Так началось наше превращение из гражданских лиц в военнослужащих.

Проснувшись в пятницу утром 1 сентября 1939 года, мы услышали по радио о том, что Германия объявила войну Польше. Окружавшие меня молодые солдаты единодушно признали, что с началом войны наша служба явно затянется и мы не скоро вернемся в прежнюю гражданскую жизнь. Хотя ввиду нашей неопытности нас вряд ли тотчас же отправят на фронт, моя мать — как я узнал позднее — сразу поняла, что означает эта тревожная новость, и сказала моим родственникам: «Нашего Вилли скоро отправят на войну».

Лишь немногие немцы сомневались в уверениях правительства о том, что войну первыми начали поляки, напав на немецкую радиостанцию. Насколько мне известно, в те дни никто не смел усомниться в справедливости войны, даже в частных разговорах.

Подобно остальной массе моих соотечественников я верил в обоснованность политических позиций Германии, которая дала смелый отпор агрессивному соседу, исчерпав все возможные дипломатические меры. По прошествии многих лет мне стало ясно, что Гитлер стремился к войне и просто воспользовался удобным поводом, чтобы добиться в конечном итоге своей цели. Для него вооруженный конфликт с поляками был всего лишь очередным шагом агрессивного плана завоевания Европы и всего остального мира и установления тотального господства Германии.

На следующий день после начала войны состоялась церемония принятия военной присяги. Нас выстроили на плацу позади казарм и заставили встать по стойке «смирно». Затем мы подняли правую руку и принесли клятву верности вермахту:

В следующие дни я с моими новыми товарищами пытался следить за ходом польской кампании. Мы регулярно обсуждали ее между собой. Хотя мы и ждали скорого окончания военных действий, многие из нас все-таки втайне надеялись в них поучаствовать. Возможно, это было наивно, но мы не рассчитывали принять участие в другом вооруженном конфликте, хотя в начале сентября Великобритания и Франция объявили войну Германии. Никто из офицеров не стал убеждать нас в обратном.

4 сентября 1939 года — 9 января 1940 года

После того как мы в первую же неделю научились ходить строем, наша рота приступила к полевой подготовке. Она проходила каждый день независимо от погоды и в равной степени давала нам физическую подготовку и формировала выносливость, а также учила обращаться с оружием и другим боевым снаряжением. Но самое главное состояло в том, что полевая подготовка учила нас беспрекословному повиновению приказам.

Мы вставали до рассвета, принимали душ и завтракали. Затем надевали на плечи десятикилограммовые рюкзаки, строились и отправлялись пешком на стрельбище в Вендиш-Эверне, находившееся в нескольких километрах от казарм.

В начале марш-броска дежурный офицер давал команду: «Песню запевай!» и уточнял название. С воодушевлением затянув какую-нибудь строевую песню, мы отправлялись в путь.

В первый же день полевой подготовки нас стали обучать передвижению по песчаной местности среди невысоких холмов и сосновых лесов. После знакомства с устройством винтовки «98 К Маузер», которая должна была стать нашим главным оружием, мы приступили к стрелковой подготовке. И днем, и в сумерках мы учились разбирать и чистить эту винтовку. Чистку необходимо было производить дважды в неделю во избежание осечки. Кроме обращения с маузеровской винтовкой, наши инструкторы преподали нам уроки обращения и с другими видами оружия. Все солдаты нашей учебной роты также получили краткие сведения, например, о 75-мм гаубице. Это позволило обрести общие навыки владения крупнокалиберным оружием на тот случай, если возникнет необходимость применить его в бою. Кроме того, нам кратко объяснили, как определять координаты вражеской цели и направлять огонь нашей тяжелой артиллерии. Мне это очень понравилось и впоследствии сильно пригодилось на войне.

Помимо строевой и полевой подготовки нас также научили жизненно важным навыкам выживания в бою. Нам объяснили, что умение быстро вырыть окоп и правильно занять в нем место будет часто спасать нам жизнь под огнем противника.

Хотя мы чаще всего возвращались со стрельбища до наступления темноты, нам порой приходилось заниматься боевой подготовкой и поздно вечером. Возвращаясь в казармы, мы иногда получали приказ перейти на бег, и в таких, с позволения сказать, соревнованиях принимали участие около ста солдат моей учебной роты. Это не представляло для меня особой трудности, и я постоянно обгонял своих товарищей. Лейтенант, отвечавший за нашу подготовку, по-видимому, заметил мои старания и часто давал мне задание отвести его лошадь в конюшню, тогда как другим солдатам приходилось убирать казармы или выполнять какую-нибудь другую менее приятную работу.

В то время как часть солдат нашей роты стали специально обучать обращению с минометами и 75-мм короткоствольной гаубицей, меня сразу определили во взвод связи. Это было вполне естественно, поскольку я имел опыт работы электриком. Кроме того, учли мои физические данные — связист должен обладать выносливостью и быстро бегать, чтобы доставить донесение, если линии коммуникации окажутся повреждены или еще не проложены.

Первые две недели после моего зачисления во взвод связи мы проходили специализированную подготовку. Наши инструкторы учили нас работе с радиоприемниками, полевыми телефонами, телеграфным и прочим оборудованием и умению их ремонтировать. Однако большую часть времени мы прокладывали линии связи. На поле боя они используются для корректировки артиллерийского огня с помощью передовых артиллерийских наблюдателей.

В ту осень наш взвод по утрам тренировался в прокладывании линий связи на всем расстоянии от казарм до полигона. Каждый из нас тащил на спине большую катушку с проводом. Когда он заканчивался, к нему наращивали новый, и так далее. Провода устанавливали на шестах или закрепляли на ветвях деревьев, где они были менее уязвимы при артиллерийском обстреле в боевой обстановке.

Поскольку дом моих дедушки и бабушки располагался в Вендиш-Эверне неподалеку от нашего тренировочного лагеря, я иногда заходил к ним на обратном пути в Люнебург, в казармы. Несмотря на риск дисциплинарного взыскания, слишком велик был соблазн выпить чашку кофе в доме моих дорогих родственников.

Один или два раза в неделю после возвращения с полигона лейтенант, отвечавший за нашу боевую подготовку, объявлял: «Сейчас пять часов. Через пятнадцать минут вы оказываетесь за пределами нашего формирования в чистой форме». Переодевшись в чистую форму, мы устало направлялись на учебный плац, располагавшийся в сосновом лесу позади казарм.

В целом мои усилия показать себя с лучшей стороны и получить высокие оценки по боевой подготовке оказались успешными, однако мне тяжело давалось лазание по деревьям.

Даже после того как наш унтер рявкал на нас: «Быстро на дерево!», я быстро забирался лишь на высоту трех метров. Даже если мне и удавалось вскарабкаться выше, лезть дальше я не мог. На мое везение, я преуспевал в другом — умел хорошо окапываться или ползать, прижимаясь к земле под колючей проволокой.

Как только началась наша учеба, я познакомился с двумя призывниками, Вилли Шютте и Вилли Зауке, которые и в будущем остались моими лучшими товарищами. Особенно я сблизился с Вилли Шютте, с которым часто играл в карты, когда выпадала свободная минута. Это был прекрасный парень из небольшого городка Блекеде. Хотя рост его был невелик, всего метр семьдесят, он отличался крепким телосложением и большой силой. Он обладал спокойным характером, но подобно мне всегда был готов устроить какой-нибудь розыгрыш. В конечном итоге его назначили в один из артиллерийских расчетов нашей части. Питались мы в столовой. Еда была сытная, но мы никогда точно не знали, что едим или пьем. По утрам солдат каждого из взводов отправлялся в столовую за большим бачком кофе. Если кто-то из новобранцев допускал провинность, то взводный командир заставлял его носить кофе всю неделю.

Один из солдат нашего взвода как-то раз был вынужден две недели подряд выполнять эту малоприятную обязанность. Когда ему сказали, что наказание отменяется, он с довольным видом ответил: «Отлично, теперь мне больше не придется мочиться в бачок с кофе». Несмотря на то что в других взводах эту шутку сочли забавной, солдаты моего взвода еще долго обсуждали, что же такое они пили эти две недели.

В другом случае один обер-лейтенант нашего полка привел в казарму лошадь, поднявшись с ней вверх по лестнице. Скорее всего, он был при этом изрядно пьян и, я нисколько в этом не сомневаюсь, пожелал продемонстрировать нам свое прусское аристократическое происхождение. Позднее мы столкнулись с другим типом прусского офицера в лице первого командира нашей роты.

Поскольку мы были новобранцами, нам разрешалось всего пару часов провести в увольнительной в воскресенье вечером. Иногда я навещал дядю и тетю Шторков и моего брата Германа, и мы ужинали вместе. Однако большую часть свободного времени я проводил в обществе Аннелизы. Еще до начала войны мы иногда ходили на танцы или в кино. Чаще всего мы просто гуляли или сидели на скамейке в парке и болтали. К тому времени мы уже вовсю целовались, но Аннелиза всегда боялась, что в эти минуты нас могут увидеть посторонние.

Однажды, провожая ее домой, я настолько увлекся разговором, что потерял счет времени. Далекий звук горна напомнил мне, что остаются считаные минуты до вечерней десятичасовой переклички. Быстро поцеловав Аннелизу, я как безумный помчался со всех ног в казарму. Наверное, я никогда в жизни не бегал так быстро. Запыхавшись и смертельно устав, я прибежал на построение вовремя.

В другом случае, получив увольнительную, я находился у себя дома в Пюггене и опоздал на поезд, на котором намеревался вернуться из Зальцведеля в Люнебург. Не видя иного выхода, я поймал такси, чтобы добраться на нем в казарму до десяти вечера. Поездка, длившаяся около часа, обошлась мне в кругленькую сумму, однако я успел вовремя и благополучно избежал наказания.

Офицеры и унтер-офицеры во время учебного курса новобранцев установили очень жесткий режим, но я не переживал по этому поводу, потому что мне нравилась строгая дисциплина, дух товарищества, приключения и аскетический казарменный быт. В конце учебного курса, в январе 1940 года, мое чувство удовлетворения и гордости было очень велико, особенно если учесть тот факт, что я получил признание как отличник боевой подготовки.

9 января 1940 года — 9 мая 1940 года

Сразу по окончании подготовки в тренировочном лагере нас перевезли на запад, в Дельменхорст, находившийся на расстоянии 150 километров от Люнебурга, на базу 154-го пехотного полка и 58-й пехотной дивизии. По прибытии мы сразу же влились в состав 154-го пехотного полка, который только что завершил боевую учебную подготовку под руководством опытных унтер-офицерских кадров из 22-й пехотной дивизии.

Поскольку в разных армиях мира существует разная структура подразделений, возможно, будет целесообразно вспомнить о численности личного состава и структуре вермахта образца 1940 года. Отделение — самое мелкое воинское формирование — состояло из 10 солдат. Взвод состоял из четырех отделений. В пехотной роте насчитывалось примерно 180 человек, однако отдельные роты имели большее количество солдат. Четыре роты образовывали батальон. В каждом полку насчитывалось три батальона и две специализированных роты.

Пехотная дивизия состояла из трех пехотных полков, артиллерийского полка, противотанкового дивизиона, разведывательного батальона, штаба и частей поддержки, общей численностью 17 тысяч человек. Выше дивизионного уровня находились корпус, армия и группы армий, сильно разнившиеся по численности и структуре.

После того как 5 февраля в Дельменхорсте завершилось формирование нового 154-го пехотного полка, мы отправились на юг, преодолев расстояние в 400 километров, и оказались в тренировочном лагере в Ордруфе в гористом, поросшем лесами районе Тюрингии. По прибытии туда наш полк слили с только что прошедшими боевую подготовку солдатами 209-го и 220-го пехотных полков и артиллерийским полком и образовали 58-ю пехотную дивизию.

Через две недели наши полки разделили на роты. Получив назначение во взвод связи 13-й стрелковой роты 154-го пехотного полка, я вошел в состав самой многочисленной из 14 рот полка, насчитывавшей 300 человек. В нашем взводе связи было 25 солдат, которые все до единого прошли обучение в тренировочном лагере в Люнебурге. Если не считать тех солдат нашего взвода, которые непосредственно занимались перевозкой оборудования и уходом за лошадьми, нас было 15 человек, в чью задачу входило прокладывание линий связи и при необходимости выполнение роли вестовых.

Две короткоствольные 150-мм гаубицы и шесть короткоствольных 75-мм гаубиц 13-й роты должны были устанавливаться на расстоянии километра от линии фронта и при боевых действиях поддерживать пехотный полк легким артиллерийским огнем. В отличие от нас артиллерийский полк дивизии имел дальнобойные орудия, которые размещались в нескольких километрах за линией фронта и вели обстрел тылов противника.

Тогда как 13-я рота была вооружена гаубицами, а 14-я имела противотанковые орудия, остальные двенадцать рот, образовывавшие три батальона нашего полка, были регулярными пехотными частями со стрелковым оружием, пулеметами и мелкокалиберными минометами. В то время как двенадцать регулярных пехотных рот главным образом подчинялись командирам своего батальона, 13-я и 14-я роты действовали независимо и подчинялись напрямую командиру полка по причине своего специфического назначения.

Когда были сформированы наш и новые полки, вермахт демобилизовал ветеранов Первой мировой войны, призванных в качестве пополнения в ряды 58-й пехотной дивизии, которая находилась на французской границе во время нашей учебной подготовки. Демобилизация ветеранов также высвободила руководящий кадровый состав из старой регулярной армии, часть которого попала в нашу роту, хотя в целом их число не превышало двадцать процентов.

Вскоре после того как в Ордруфе окончательно была сформирована наша рота, нам представили начальство — офицера по имени Роберт Рейнке, а также командиров взводов. Рейнке был ветераном войны, ему уже пошел шестой десяток. В самом начале своей службы в кавалерии он получил звание риттмейстера, или капитана. Он был опытным наездником и даже возглавлял немецкую команду по конному поло на Берлинских Олимпийских играх 1936 года.

Он занимался коммерцией в Гамбурге, когда его как опытного военного повторно призвали на службу. Подобно другим представителям прусской офицерской касты, он держал дистанцию в отношениях с подчиненными, однако само его присутствие лишь усиливало уважение к нему. Наше доверие к его командирским способностям впоследствии вполне оправдалось.

Под началом Рейнке находились два обер-лейтенанта, однако в равной степени значительную роль в руководстве ротой играли унтер-офицеры. Важной персоной среди них был гауптфельдфебель Юхтер, служивший квартирмейстером и отвечавший за поставки продовольствия и боеприпасов. Он прекрасно разбирался в своем деле. Его искренне уважали и за глаза называли «матушкой нашей роты» или «добрым ангелом».

В Ордруфе командиром нашего взвода связи стал обер-фельдфебель Элерт, пришедший в нашу часть вместе с унтер-офицерами, ранее служившими на французской границе. Он был добродушен, образован и молод, лет двадцати пяти. В течение следующих трех с половиной лет Элерт был моим непосредственным начальником. Он всегда держал с нами ровную дистанцию и отличался замкнутым характером, однако был хорошим солдатом, достойным своего унтер-офицерского звания, и прекрасным образцом для подражания.

Сразу по прибытии в Ордруф мы получили приказ скрывать наше истинное местоположение в письмах родителям или знакомым девушкам. Такие меры предосторожности казались мне излишне секретными, и я иногда прилагал к письму фотографию, на которой «случайно» была какая-нибудь табличка с названием соседнего с нашей частью города или деревни.

Помимо переписки с родителями, я также обменивался письмами с Аннелизой, хотя наши отношения еще не приняли достаточно серьезного характера. Она ни разу не высказала особой тревоги о моей солдатской судьбе в свете грядущей войны, хотя и я сам не часто задумывался о том, что может произойти со мной в бою. С пылом и легкомыслием, свойственным молодости, я чувствовал себя неуязвимым, а возможную войну рассматривал как увлекательное приключение. Если бы мы были опытнее и старше, то мы бы в большей степени опасались военных действий.

Во время боевой подготовки в Люнебурге мы усовершенствовали главные солдатские навыки и умения и получили специальные знания, например о средствах связи. В Ордурфе нам стали преподавать дальнейшие военные премудрости, имеющие целью сражаться с противником в бою и побеждать его. Офицеры настойчиво учили нас основам наступательной и оборонительной тактики пехоты. Начав с действий минометной роты, мы приступили к усвоению правил боевых действий в составе более крупных формирований. В конце концов в полевых учениях приняла участие вся наша дивизия. Несмотря на холодную и снежную зиму Тюрингии, мы практиковались постоянно и вскоре приступили к имитированию полномасштабных боев. Офицеры пытались создать условия, максимально близкие к реальной войне. Помимо маневров, дивизия занималась и другими аспектами боевой подготовки, в том числе и стрелковой.

Зная, что нас готовят к войне, мы не испытывали недостатка в мотивации для достижения высоких результатов солдатского мастерства, учась с утра и до позднего вечера. На все остальное времени у нас практически не оставалось — только боевая подготовка да сон в домиках или палатках. Иногда нас даже ночью поднимали по тревоге.

В зимнюю стужу никому из нас не хотелось отправляться в караул. Тем не менее считалось большой честью попасть в караул в День памяти героев, посвященный миллионам немецких солдат, погибших в годы Первой мировой войны.

В 1940 году этот день выпал на 10 марта, на очень холодное воскресенье. Мне пришлось на 45 минут занять пост возле памятника героям войны в Ордруфе. Подошедшие к нему местные мальчишки изо всех сил пытались рассмешить меня. Оказалось, что не так уж сложно заставить себя не обращать на них внимания, но почти невозможно было удержаться от дрожи, охватившей мое тело из-за невыносимого, как мне тогда казалось, холода. Лишь позднее я узнал, что такое настоящий мороз.

Четыре дня спустя дивизия села в поезд и, преодолев расстояние в 450 километров, прибыла в город Трир, расположенный на излучине реки Саар неподалеку от города Оршольца. Затем в качестве части XXIII корпуса 16-й армии группы армий «А» мы передислоцировались на позиции напротив северного угла французской оборонительной линии Мажино, протянувшейся вдоль франко-германской границы.

В то время как наша пехотная рота заняла бункеры Западной стены, немецкой линии обороны, другие войска расселили в соседних деревнях или в палатках. Вскоре мы получили повышение в званиях, это делалось на основании наших успехов в тренировочных лагерях Люнебурга и Ордруфа.

Получив звание ефрейтора, я испытал чувство законной гордости и воспринял это как заслуженную награду за мои старания.

Хотя на фронте редко обсуждались военно-политические вопросы, я знал, что большинство немцев понимало необходимость и справедливость нашей борьбы с Францией и Англией, которые объявили войну Германии, вступившись за Польшу. Нам тогда казалось, что эти страны пытаются отстоять условия позорного для немцев Версальского договора и не желают нового политического устройства Европы, которое мы пытались отстоять силой оружия. На нашем участке фронта уже произошли случайные перестрелки с французскими войсками, а также отдельные воздушные бои между самолетами люфтваффе и французских ВВС. Мы были уверены, что если нам будет отдан приказ начать полномасштабную войну, то мы выполним его быстро, действенно и решительно. По нашим предположениям, в отличие от долгой позиционной войны прошлого, новая военная кампания на западе будет быстрой, такой, как та, что совсем недавно имела место в Польше.

По мере того как погода той весной становилась теплее, настроение наших войск наполнялось тревожным ожиданием. Хотя в наших настроениях преобладала любовь к родине и гордость за свою роту, полк и дивизию, мы очень быстро поняли, что самое главное в бою — подчинение приказам и осторожность за свою жизнь и жизнь товарищей.