"Вестники времен [= Знамя над Тауэром]" - читать интересную книгу автора (Мартьянов Андрей)Глава пятнадцатая Прощай, Лондон!— Нет, черно-желтые пледы только у Мак-Лаудов! У Брюсов — красно-черные, у Мак-Лохланнов — багрово-синие… — нечесаный здоровенный шотландец, сидящий за столом, говорил громко, почти кричал, словно думал, что его плохо слышно остальным. — А вот цвета Уоллесов — красные, с черной и золотистой клеткой! Ничего вы, лоулендеры, не понимаете… Налей-ка еще вместо того, чтобы задавать дурацкие вопросы, ответ на которые знает любой ребенок от Дингуолла до Эдинбурга! Лесная хижина отца Колумбана сегодня принимала много интересных гостей. Любой, подошедший к длинному, наполовину вкопанному в землю дому нормандского святого отшельника, мог бы увидеть, что к перекладине коновязи примотаны поводья четырех лошадей, как видно, принадлежащих рыцарям, и грустного серого ослика, взирающего на дальних родственников искоса и с завистью. В самом доме было шумно. За большим круглым сооружением, гордо именуемым отшельником «столом», заседала развеселая компания. По правую руку отца Колумбана, сидевшего поближе к очагу, находился невысокий седой человечек с морщинистым лицом, украшенным носом, которому позавидовал бы Сирано де Бержерак, родиться которому суждено через много-много лет… Носатый господин в потрепанной темной одежде бакалавра Парижского университета тупо смотрел узенькими глазками на свою кружку, будто на смертельного врага, и время от времени повторял, обращаясь только к самом себе: «Адельхельм, мама тебе много раз говорила — пить вино нехорошо…» Бакалавр был пьян в стельку. Не менее пьяный, но безостановочно и довольно связно говорящий детинушка в черно-желтом потрепанном пледе, заколотом на левом плече серебряной фибулой, называл себя Дугалом Мак-Лаудом из шотландского клана Лаудов. Он один захватил право говорить за столом и теперь болтал про все, что мог вспомнить. В основном рассказы сводились к тому, как хорошо жить в Шотландии, а особенно какое замечательно место — деревня Глен-Финнан, в которой он родился. Иногда Дугал вступал в перебранку с сидящим напротив и, что характерно, тоже преизрядно нализавшимся норманнским рыцарем по имени Мишель де Фармер. Смысл их то вялой, то обостряющейся ругани большинству присутствующих был непонятен. Хотя, вроде бы, речь шла о некоем поединке и мешке с золотом. Последний гость отца Колумбана слушал сидевшего между ним и Дугалом рыжего иноземца, говорящего на норманно-французском с заметным акцентом. — …Ну да, сколько можно втолковывать, — Гунтер стукнул кулаком по столу так, что кружки подпрыгнули. — Потом Локсли тебя должен будет поймать, привязать к бревну и макать в озеро. Ты почти захлебнешься, но монах по имени Тук тебя спасет… Шериф, сэр Ральф, будет очень недоволен… — Враки! — молодой, невероятно сильный и широкоплечий рыцарь размашисто мотал головой. — Что мне делать в Ноттингаме? Гунтер, этот город — жуткая дыра! И никакого Локсли нету, да и разбойников в Шервудском лесу тоже! И вообще, откуда ты все это знаешь? — В книжке прочитал, — обиженный недоверием Гая, ответил германец, после чего также слушавший его отец Колумбан добродушно хохотнул и опрокинул в рот остававшееся в кружке жгучее зелье. — Д-давайте вы…выпьем! — сэр Мишель с трудом поднялся с лавки, дотянулся до кувшина и, расплескивая едко пахнущую вином прозрачную жидкость, налил всем. Только отец Колумбан прикрыл кружку ладонью и отрицательно качнул головой. Отшельника уже тошнило от собственного изделия. — Вы…выпьем за р-рыцарей Круглого стола и кор-роля Артура! У нас тут тоже круглый стол, вот! И мы ничуть не хуже! Поэтому выпьем и за нас!.. Кружки стукнулись друг о друга, все, кроме мэтра Адельхельма, мирно уснувшего на плече отца Колумбана, морщась, выпили, а Мак-Лауд откинулся на бревенчатую стену, некуртуазно рыгнул и провозгласил: — Счас спою! — Этого только не хватало, — пробормотал отшельник, однако шотландец не услышал слов святого. Мак-Лауд сморщил лоб, вспоминая слова, и наконец затянул: Тут уже все дружно закричали «Хватит!», а Гунтер запустил в распевшегося Дугала наполовину сгрызенной морковкой, но не попал. Только лишь отец Колумбан выглядел огорченно — он старался подпевать и песенка ему очень понравилась. — Слушай, Дугал, — сэр Мишель попытался сосредоточить блуждающий взгляд на шотландце. — А кто такой Алан Мак-Мэрд? — Откуда я знаю? — удивился Дугал. — Что я ему, под килт заглядывал? Был такой, наверное… — А что с Мак-Мэрдом потом случилось? — спросил рыцарь. — Убили, что же еще… — замогильным голосом сообщил Мак-Лауд. — Грустная такая баллада… Она длинная, я ее до конца не помню, но что Алана убили — знаю точно. — Ага, — расплылся в пьяной улыбке Фармер. — Про тебя тоже балладу сложат. Жил, мол, такой Дугал Мак-Лауд, а убил его в честном поединке норманнский рыцарь… — Это я тебя счас убью, — пригрозил шотландец. — Ну, споткнулся я тогда, споткнулся! — Все так говорят, — начал заводиться сэр Мишель. — Споткну-улся!.. Еще скажи, будто я слабее! — Вот зараза, — вздохнул Дугал и начал выбираться из-за стола. — Посидеть спокойно не даст… Пошли биться! — Правильно, правильно, — отец Колумбан вскочил, начав подталкивать горца к выходу. — Идите, идите, проветритесь. В доме железом махать не дам! Исповедаться не хотите? — Да ну! — поморщился Дугал. — Я его сейчас убью и вернусь. Без меня не пить! Оба рыцаря — и шотландский, и норманнский — шатаясь, будто под ураганным ветром, подошли к столбу, на котором висело оружие, долго искали свое, затем же направились к двери на улицу. Проснувшийся мэтр Адельхельм озабоченно посмотрел задирам вслед, и, поскольку никто не стал беспокоится, спросил у Гунтера: — А они друг друга не зарубят, часом? — Да никогда в жизни! — хихикнул германец. — Я это уже две недели наблюдаю. И сэр Гай тоже. Утром и вечером. Сейчас начнут ругаться, потом махать мечами, потом помирятся, когда один другого с ног собьет. И придут пить дальше. С того самого дня все началось. Никак им не выяснить, кто лучше, кто хуже… Означенный Гунтером «тот самый день» случился двадцать шестого августа, а сегодня было девятое сентября. Пускай принц Джон и сказал историческую фразу о том, что «Хватит приключений!», таковые продолжались, можно сказать, доныне. Происхождение странной компании, собравшейся в отшельнической пещере отца Колумбана, было довольно незаурядным. Ну подумайте, как столь разные люди наподобие двух норманнов — Гая и Мишеля, оруженосца «из Германии» (легенда тщательно сохранялась неизменной), шотландца Мак-Лауда, крещеного еврея Адельхельма и святого Колумбана могли собраться вместе? Разумеется, в Тауэре тем вечером веселились, благо нашлись поводы… Гунтер вместе со своим рыцарем впервые в жизни попали на настоящую королевскую гульбу, и были ослеплены великолепием устроенного принцем Джоном празднества. Его высочество, невзирая на рану, до захода солнца сумел организовать восхитительный пир, наверняка потратив на продукты и вина довольно большую часть денег, найденных в кладовых замка. Едва эскорт прибыл в Тауэр, а замотанный, уставший Гисборн сменил караулы и отвел гостей в их покои, сэр Мишель заявил оруженосцу, что невероятно хочет спать, и потому устроится где угодно: будь то конюшня, хлев, собственные комнаты короля Ричарда или государыни Элеоноры. Тем более, что августейшие особы изволят отсутствовать и королева-мать не застанет безвестных норманнских дворян забравшимися на ее собственную постель в сапогах и не снимая брони. Почти так и получилось. Гисборн приказал одному из стражников Тауэра провести шевалье де Фармера и его оруженосца в покой, ранее принадлежавший королю Генриху II, и устроить на отдых. Вскоре прелестная служанка — на которую сэр Мишель вовсе не взглянул, будучи насмерть уставшим — принесла мяса и вина, рыцарь с германцем слегка перекусили и, отнюдь не смущаясь, забрались на королевскую постель шириной едва ли не с двор Тауэра. Заснули мгновенно. В нижних комнатах происходили более интересные вещи. Принц разбирался с докладами городской стражи, да срочно вызванных в замок торговых управителей и констеблей. Шевалье Фитц-Аллейну и Монмуту было поручено обыскать Тауэр сверху донизу более дотошно нежели раньше. Поиски увенчались успехом. Обнаружилось еще триста тысяч фунтов в золоте, камнях и драгоценностях, припрятанных канцлером-скопидомом. Годфри в это время занимался не менее важным делом — в церкви Тауэра он отслужил торжественную обедню и отлучил бывшего канцлера Лоншана от церкви. Жаль, не было отца Теодериха из монастыря святого Мартина — аббат порадовался бы… Кстати, об отце Теодерихе. Больше всего пострадал от случившегося в монастыре Гай Гисборн (это если не считать нескольких человек, получивших от неугомонного священника интердикт). Мало того, что убили любимую лошадь, так вдобавок отец Теодерих, когда рыцари собирались уезжать в Лондон, тихонько подозвал к себе Гая и скорее по инерции, нежели со злобы, наложил на ноттингамского рыцаря епитимью за то, что таковой въехал в храм на лошади. Гай должен был безостановочно читать Pater Noster до заката. Теперь, бегая по замку и разрешая десятки самых разных трудностей, связанных с переездом принца Джона обратно в Тауэр из Винчестера, Гай постоянно бормотал под нос благочестивый латинский текст. Чувствовал он себя удивительно хреново. Нет нужды описывать начавшуюся после спасительного для Гая заката пьянку, торжественно именуемую «королевским пиром». Хватит того, что с трудом проснувшиеся Гунтер и сэр Мишель наконец-то отъелись как следует, а святейший архиепископ и принц, вначале громко клявшиеся в вечной дружбе, начали петь хором песни, сочиненные королем Ричардом, каковой был славен менестерельским талантом. Дворяне дружно подтягивали. Самое веселье случилось около полуночи. Взмыленный Гай прибежал от ворот Тауэра, куда его позвала стража, и сообщил, что Бертран Ланкастерский утвердил свою власть в Дувре. Привезли это известие лорд Вустер и младший де Монфор, освобожденные Ланкастером из городского замка, куда их бросили после побега архиепископа из Дуврской гавани. Оба рыцаря еще не оправились от ран, полученных при захвате «Блаженной Иоленты», но от радушного приглашения Годфри, до завтрашнего утра позабывшего о положенных по чину святости и благочестии, посидеть вместе со всеми не отказались. Монфор, правда, углядев за пиршественным столом некоего норманна и рыжего оруженосца, косился подозрительно — история со стрельбой в гавани, видимо, запала ему в душу. — И чего он пялится? — ворчал Гунтер, лениво обгрызая баранью лопатку. — Мы их всех спасли, а они недовольны. Слушай, Мишель, можно Монфора на поединок вызвать? — Похоже, ты становишься нормальным дворянином, — удовлетворенно заметил сэр Мишель. — Вот, уже хочешь драться… Только не умеешь. Но это дело поправимое. — Пошел к дья… Тьфу! Иди куда хочешь, словом, — нахмурился германец. — Лучше скажи, чего теперь делать будем? Все наши поручения вроде исполнены, принц остался жив, Годфри тоже, теперь в королевстве воцарится тишь да благодать… За исмаилита надо будет сказать спасибо Мерлину. Кстати… Видя, что нравы царят вокруг самые свободные, Гунтер поднялся, взял тарелку с жареными рябчиками, обогнул стол и торжественно поставил блюдо перед спящим возле возвышения, где сидели принц и архиепископ, волкодавом. Мерлин открыл один глаз, брезгливо осмотрел подношение и снова отключился. — Мерзкая ты тварь, — вздохнул Гунтер. — Мало того, что людей жрешь без зазрения, так еще и у посторонних еду не берешь? Волкодав согласно рыкнул, потом же, передумав, не раскрывая глаз потянулся к тарелке, подцепил длинным розовым языком прожаренную на вертеле птичку, и, не жуя, проглотил. Действо перед столом заинтересовало Годфри, только что окончившего несколько фривольную балладу сочиненную лично королем. Архиепископ окликнул Гунтера: — Господин де Райхерт, что это вы там делаете? — Пытаюсь подружиться с собачкой, — ответил оруженосец и почтительно добавил: — …ваше святейшество. — Вы будете мне нужны утром, сударь, — сказал Годфри. — Проследите, чтобы Мишель не проспал. Около полудня мне необходимо выехать в Кентербери на совет епископов, а раньше мне нужно поговорить с вами. И принцу тоже. Джон размашисто кивнул и, критически осмотрев поднос с рябчиками, заявил: — Вы Мерлина не закармливайте, он и так едва ходит… Жрет, подлец, много и спит все время. Настоящий ирландец… Ночь прошла относительно спокойно. Ни привидения, водившиеся в замке, ни домовые спящих не побеспокоили. Один раз, правда, под окном кто-то жутко завыл, но сэр Мишель, почти не просыпаясь, коротко бросил встревожившемуся Гунтеру — «Это баньши веселятся, ничего опасного» — запустил в распахнутое окно подушкой и, когда вой стих, завалился обратно на постель. Наевшиеся до тошноты сэр Мишель и германец отлично выспались на королевской постели, а, когда рассвело, Гунтер с превеликим трудом сумел растолкать брыкавшегося и угрожавшего расправой рыцаря, совершенно не желавшего вставать. Меры оруженосцем были приняты самые решительные — половина таза с водой, оставленной для мытья, была вылита норманну на голову, вторая же была расплескана в процессе последовавшей потасовки. Оба сэра — и настоящий, и вывалившийся из будущего другой Вселенной — добротно вымокли, вытираться же пришлось простыней, снятой с кровати короля Генриха. Явившийся за гостями Гисборн, невыспавшийся и угрюмый, недовольно оглядел разворошенную спальню но только рукой махнул. — Идемте к архиепископу… Годфри поджидал старого знакомца и оруженосца не один, а вместе с Джоном и неизменным волкодавом. Объяснения, зачем высоким особам потребовалось видеть сэра Мишеля, не замедлили состояться. — Доброе утро, шевалье, — Годфри покосился на непросохшие волосы рыцаря и его мокрую одежду. — Давайте, садитесь. Мишель, ты знаешь, что у меня есть основания тебе доверять. Так вот, помнится, ты рассказывал, будто поступил на службу к бейлифу Аржантана? — Да, милорд, — кивнул норманн. — Надо бы возвращаться в Нормандию, ведь все кончилось хорошо… — Отлично, — сказал архиепископ. — Я предлагаю пойти на службу ко мне и его высочеству принцу. Джон, уподобясь Мерлину, задремал в кресле. Веселье, после того, как сэр Мишель и Гунтер отправились спать, продолжалось долго, почти до рассвета. Годфри, мельком глянув на начавшего похрапывать Джона, взял со стола свернутые трубками пергаменты и протянул их Фармеру. — Мишель, посмотри внимательно. Это письма Гвидо, обращенные к Джону, Элеоноре и бывшему канцлеру. Везде одно и то же — непонятный заговор в Святой Земле. Кто-то ставит целью сорвать поход христианских королей против Саладина… — Мы знаем, — нагнул голову рыцарь. — Сэр Аллейн д'Эмери все рассказал еще в Аржантане. Некий христианский князь… — Да, — подтвердил Годфри. — Мы не знаем — кто. Подозревать можно любого — графов Раймунда и Конрада, правителя Эдессы, наследников Иерусалимского короля, внезапно ожившего Рено де Шатильона… Не исключено, что к заговору приложил руку кесарь Византии Андроник. Совершенно непонятная история. Я вам предлагаю следующее: во-первых, немедленно поезжайте в Нормандию, доложите все господину бейлифу и закончите службу у него. Во-вторых, вам предстоит отправится в королевство Сицилийское, к королю Ричарду с личными посланиями от меня и принца Джона. Расскажете королю обо всем случившемся за последние дни и снова предостережете от опасности, грозящей с востока… Христианин, связавшийся с сектой исмаилитов, не остановится после первого поражения и от такого человека можно ожидать всего. Кстати, — архиепископ указал глазами на Гая, — шевалье Гисборн поедет с вами. Принц уступил его настойчивым просьбам отпустить из Англии в Святую Землю, а вам лишний меч в дороге не помешает. Вместо него гвардейской охраной Тауэра будет командовать сэр Понтий из Ломбардии. Согласны? «Я знал, что этим кончится, — сокрушенно подумал Гунтер, стараясь, однако, не подать виду, что предложение Годфри его ошеломило. — Теперь остается нашить на одежду знак Креста и становиться добропорядочным крестоносцем. Господи Боже, какая отвратительная перспектива — два года торчать в Палестине, подвергая себя всяким опасностям и при этом знать, что поход закончится поражением… Хотя… Это — Конечно, согласны! — радостно воскликнул сэр Мишель, само собой, принимая решение за себя и за Гунтера. — Выезжаем сегодня же, только… — Только что? — нахмурился Годфри. — Милорд, — тихо сказал норманн. — Нельзя ли у вас попросить бумагу к констеблю Дувра? Чтобы таможенная канцелярия вернула нам отнятые на корабле вещи? Помните? Там почти весь доспех, кой-какое оружие, а деньги у нас вовсе отняли… — Конечно, — улыбнулся архиепископ. — Будет тебе бумага. Впрочем, можно обойтись и без нее — Бертран Ланкастер прикажет отдать вещи немедленно. Вы же с ним знакомы. А насчет денег… Столько достаточно? — святейший архиепископ протянул рыцарю впечатляющий своими размерами и тяжестью туго набитый кожаный кошель. — Сто фунтов золотом. Хватит, чтобы добраться до Марселя, а дальше морем в Мессину. Между прочим, я отправляюсь в Кентербери прямо сейчас, проводите? Это же по дороге к Дувру!.. Трое дворян, сопровождавших облаченного в бело-золотую мантию, ехавшего на соловой лошади архиепископа Кентерберийского, разительно отличались от прочей свиты. В основном окружение Годфри составляли самые разные клирики — от монахов до епископов Лондонского, Йоркского и Кентского. Прочие понтифики епархий должны были собраться в кафедральном соборе Кентербери завтра, а папский легат Гилберт, уже прослышавший о случившихся неприятностях, подтвердил все распоряжения Годфри, включая и интердикт, наложенный на Уильяма де Лоншана. Между прочим, ни прошлым вечером, ни сегодня каких-либо вестей об исчезнувшем канцлере не было. Лоншан будто сквозь землю провалился. Мишель, Гунтер и Гай распрощались с Годфри при въезде в городок, где находилась резиденция архиепископа, получили благословение и отправились дальше по наезженной дороге к Дувру, рассчитывая сегодня же сесть на корабль и в ближайшее время оказаться в Руане. Проезжая мимо ответвления тракта, ведущего к монастырю святого Мартина, Гай невольно пришпорил лошадь. Если пыл аббата Теодериха не охладел, вполне можно было схлопотать очередную епитимью. Неизвестно, как теперь аббат, обязанный приехать на завтрашний совет в Кентербери, будет разговаривать с Годфри, косвенным виновником учиненного в обители погрома. В Дувр приехали ближе к закату, и Мишель, используя еще третьего дня полученную от Джона бумагу с указанием принца беспрепятственно пропускать подателя сего в любой город королевства, позволил себе и спутникам сэкономить немало денег. Подати, введенные Лоншаном, еще никто не успел отменить или снизить. Бертран Ланкастерский отыскался в замке и, выслушав просьбу Мишеля и Гунтера о возвращении оставшихся на таможенной галере вещей, немедленно вызвал к себе капитана порта, приказав тому идти с этим господами, перевернуть всю гавань, но мешки с драгоценными шлемами и прочей дребеденью найти. Кстати, прежний констебль, сэр Роджер Крэндон, его супруга Риченда и все, участвовавшие в придуманной исчезнувшим в никуда канцлером Лоншаном авантюре, пока сидели в замке, ожидая приказов из Лондона или Кентербери. Годфри, может быть, и простил бы их как лицо духовное, но как новый канцлер и наместник, представитель светской власти, архиепископ обязан быть безжалостен к нарушителям законов церкви и страны. А в самом порту случилась история, удостоенная английскими летописцами упоминания в хрониках… — Очень хорошо, — говорил сэр Гай. — Ваши тюки мы нашли, теперь остается в этой неразберихе обнаружить достаточно вместительный корабль, идущий в Руан или Гавр. Клянусь кровью Христовой, смена власти — это прекрасно, но в первые несколько дней, пока Бертран не поставит управлять городом и гаванью верных и честных людей — в городе будет полнейшая сумятица! Все трое посланцев Годфри шли по деревянному причалу, ведя нагруженных лошадей за собой на узде. Мишеля и компанию сопровождал бывший сержант таможенной канцелярии, а теперь начальник стражи Дуврской гавани, достигший таких высот после ареста новым констеблем сэра Уисбрича. Бертран Ланкастерский послал его вместе с прибывшими из Лондона дворянами искать пропавшие мешки. Как ни странно, вещи сэра Мишеля и Гунтера нашлись быстро — галера, атаковавшая «Блаженную Иоленту», стояла на прежнем месте, а никто из немногочисленной команды за прошедшие два дня не догадался обшарить непонятно чьи тюки, сваленные в трюме. Гунтер безмерно обрадовался, когда, развязав горловину мешка, сразу обнаружил кобуру с более удобным «Вальтером» и моментально сунул ее за пазуху. Погрузив вещи на лошадей, благородные господа, сопровождаемые почтительным начальником стражи, отправились искать корабль, способный уже сегодня до захода солнца увезти их с берегов гостеприимной Англии. — Эй, любезный! — проорал Гисборн, сложив ладони лодочкой у рта. — Куда идете? У причала покачивалась на невысоких волнах купеческая фелюка, команда которой уже поднимала зарифленный парус, а на корме виднелся дядька в добротной темной одежде. Должно быть, капитан. Человек обернулся на крик Гая и ответил: — В Хамбург, сударь, с заходом в Эдинбург! Если по пути — решайтесь быстрее, мы отходим! — Нам бы в Нормандию! Может, доставите до Руана? Мы хорошо заплатим! — Пройдите, господа, дальше! — громко посоветовал капитан. — На соседнем причале когг с расшитым дроздами парусом, кажется, он называется «Лотарингия». Вроде они в Кале собирались!.. — Пошли, — вздохнул сэр Мишель. — Может, повезет. Честно признаться, острова мне надоели. А ночевать здесь совсем не хочу. Не успели, конечно. По словам встреченных нищих, побиравшихся в порту, «Лотарингия» отвалила от пристани совсем недавно и, если благородным дворянам нужно, они еще могут рассмотреть парус. Во-он в той стороне… — Судари мои, — несмело начал стражник. — Уже поздно, дело к вечеру. После вечернего колокола порт закроется, возвращайтесь в город. — Постой, — отмахнулся сэр Мишель. — Гляньте! Джонни, Гай! Видите еще один когг? Пошли туда, спросим! Гунтер посмотрел в сторону, куда указывал рыцарь, и не заметил, что сэр Мишель — да и Гисборн — вдруг застыли, будто статуи, потом потянули зазевавшегося оруженосца за рукав, молча советуя идти за ними. Стражник непонятливо покосился на рыцарей, но тоже пошел вслед. — Ты смотри!.. — сэр Мишель, затащив остальных в тень громадного бревенчатого амбара, надпись на котором свидетельствовала о принадлежности купеческому союзу Венеции, вытянул руку. — Не узнаешь того ублюдка? — Интересная встреча, — пробормотал Гунтер. — Откуда он здесь взялся? Может, домой едет? По причалу, возле окрашенного пронзительной красной краской когга, слонялся туда-сюда тип, в котором сразу можно было узнать шотландца. Плед в черно-желтую клетку доказывал всякому знающему человеку принадлежность вооруженного длинным мечом громилы к клану Лаудов из Глен-Финанна. Бывший начальник шотландской стражи Тауэра и личный телохранитель мэтра Уильяма де Лоншана Дугал Мак-Лауд разгуливал по пристани так, словно был ее хозяином, а половина стражи королевства разыскивала не его, вместе с прежним хозяином, а кого-то совершенно другого. — Если здесь Дугал, — нахмурился Гай. — Значит, и господин канцлер должен оказаться неподалеку. Они ведь сбежали вместе, и с ними другой шотландец. Не забудьте, Лоншан отлучен. Любому человеку в Англии позволено невозбранно схватить его или убить… — А принц Джон обещал тысячу фунтов золотом… — зачарованно пробормотал сэр Мишель, но сразу качнул головой и посмотрел на начальника стражи, явно не понимавшего, о чем идет речь. — Милейший, хотите стать богатым человеком? — Так кто ж не хочет, сударь? — округлил глаза стражник. — А в чем дело-то? Гай с Мишелем быстро объяснили повышенному в чине сержанту, как ему нужно действовать и тот со всех ног кинулся вдоль стены амбара к располагавшемуся в нескольких сотнях шагов дому таможенной канцелярии порта. Гунтер, выставленный караулить Мак-Лауда, наблюдал. — Любопытно, — буркнул германец. — Наш скотт назначил здесь свидание с прекрасной дамой? Мишель, Гай, посмотрите! По направлению к кораблю быстро шла невысокая женщина, одетая в темное траурное платье и шляпу с черной вуалью. Рядом топал второй шотландец с зелено-красными цветами килта. К какому клану принадлежит этот горец Гунтер не знал. Сопровождавший даму молодец тащил на спине довольно большой и, видимо, тяжеленький кожаный мешок. Углядев гостей, Дугал быстро взмахнул рукой и пошел вперед, к ним. Забрав у пришедшего мешок, Мак-Лауд забросил его на плечо, огляделся, сказал что-то неслышное и странная троица двинулась к судну. Похоже, они собирались взойти на корабль, который был готов к отплытию. — Слушайте, — сэр Мишель, прищурившись, наблюдал за женщиной. — Та вдовушка в трауре такая же дама, как я сарацин! Посмотрите! Женщина шла быстро, приподняв длинные юбки над землей, но все-таки пару раз наступила на края платья, едва не упав при этом. Спутник — скотт поддержал ее за локоть, свободной рукой довольно грубо поправив шляпку, сползшую набок. Никакой дворянин, даже дикий шотландец, не мог позволить себе дотронуться до головного убора дамы, да и к тому же никакая женщина в жизни не наступит на собственный подол!.. — Так, — решительно сказал сэр Мишель. — Пока еще этот олух приведет стражу… А ну пошли, поговорим с ними! Рыцарь, а вслед за ним Гай и оруженосец, оставив лошадей, едва не бегом бросились в сторону корабельных сходен. Мак-Лауд, успевший подняться на борт и ожидавший, когда дама-не-дама взойдет вслед, заметил возможную опасность и, бросив мешок на палубу, спрыгнул с высокого фальшборта обратно на причал и пошел навстречу. — Чего надо? — грубо осведомился шотландец, загородив дорогу к сходням. Женщина успела взойти на корабль и теперь стояла у мачты, наблюдая за развитием событий из-под вуали. — Сударь, вас разыскивают по приказу его высочества принца Джона и архиепископа, — Гай за время службы у принца попривык к казенным формулам и решил начать разговор первым. — Пойдемте-ка с нами. — Портовая шлюха может и пошла бы, — развязно сказал Мак-Лауд, подозрительно оглядывая Гисборна. — Где-то я видел твою рожу… Гай, словно и не услышав обидных речей шотландца, снисходительно улыбнулся: — Я служу принцу, сударь. Извольте-ка назвать имя женщины, с которой вы встретились. У нас есть некоторые подозрения насчет ее личности… — Имя? — ухмыльнулся Дугал. — Моргана, дочь Игрейны, сестра Артура! Катись отсюда! К Мак-Лауду подошел второй шотландец, такой же высокий, с заплетенными в косички длинными волосами. Рука сэра Мишеля невольно потянулась к мечу, а Гунтер нашарил за пазухой рукоять пистолета. Горцы выглядели спокойными, а оттого их наглость воспринималась более остро. — Ах, Моргана! — выдавил Гисборн. — Фея и колдунья? В девичестве — де Лоншан? Дальнейшее снова показало, что горцы — народ непредсказуемый и в воинственности норманнов превосходят. Мгновенным движением Дугал выхватил из-за спины меч, но рубанул не по Гаю, а постарался достать сэра Мишеля, стоявшего слева. Рыцарь вовремя отскочил, острие клинка лишь чуточку царапнуло по кольчуге на груди. Охранники бывшего канцлера словно заранее спланировали атаку. Едва Мак-Лауд рванулся к слегка потерявшему равновесие норманну, второй шотландец ударил Гисборна, но тоже неудачно — меч распорол рукав камзола. Получилось так, что Дугал скрестил оружие совсем не с тем человеком, с которым разговаривал, наверняка полагая, что все трое — враги. Гунтер, едва зазвенело оружие, вытащил пистолет, сбросил с предохранителя и начал отходить в сторону. А по берегу уже бежали стражники во главе с новым командиром. Гунтер, отчего-то твердо уверенный, что с Мишелем и Гаем все будет в порядке, пускай шотландцы и были ростом куда выше обоих норманнов, а мечи — клейморы значительно превосходили длиной изделия английских и норманнских оружейников, наблюдал за дракой со стороны, стараясь не слишком приближаться. А то ведь затопчут или зарубят походя. Нельзя сказать, что поединки были излишне честными. Вначале Мак-Лауд, наседавший на сэра Мишеля, пнул рыцаря по бедру, надеясь затем выбить оружие, сэр Мишель же в ответ подхватил левой рукой валявшуюся рядом длинную железку непонятного происхождения и начал орудовать ею, будто кинжалом. Вот пожалуйста: выпад Дугала отбит, клинок ушел вниз и вправо, и есть мгновение задеть противника не совсем обычным оружием. Сэр Мишель так и сделал, зацепив Дугала по плечу, а тот, в свою очередь, пинком отправил под ноги нормандцу стоявшую у самого края причала деревянную бадью… Краем глаза Гунтер засек странное движение на борту корабля, а, когда повернулся, обнаружил, что «дама» в траурном наряде довольно резво сбежала вниз по сходням и припустила в сторону, противоположную той, откуда приближалась стража. Германца словно током ударило. Эту «даму» следовало отловить любой ценой. Похоже, под черной вуалью и скрывается мэтр де Лоншан… — Стой! — Гунтер, грохоча подковками сапог, обогнул дерущихся, мельком отметив, что противник Гая уже ранен и сопротивляется вяло. — Стоять, я вам говорю! Halt! «Дама» обернулась на бегу и это ее погубило. Ноги запутались в складках тяжелого шерстяного платья, она рухнула на доски причала, попыталась подняться, но тут Гунтер прыжком настиг ее, схватил за ворот, взмахом правой руки, сжимавшей пистолет, сбросил шляпку, и наставил дуло в лицо, принадлежащее отнюдь не женщине. — Тихо, а то пристрелю! — угрожающим голосом сообщил Гунтер. — А ну встать, сударь! — Пристрелите?.. Из чего? Все правильно — на германца смотрел перепуганными серыми глазами человек, всего два дня назад выезжавший из Тауэра с роскошью и великолепием, которым позавидовали бы все христианские короли Европы а то и сам Багдадский халиф. Худое лицо, обтянутое желтоватой кожей, небритый подбородок, острый, будто у птицы, нос и длинные, тронутые сединой волосы — вот он, бывший канцлер Уильям де Лоншан. — Вставайте на ноги, — приказал Гунтер, подумал, вспомнил прочитанные раньше книжки и добавил многозначительно: — Вы арестованы именем короля… То есть архиепископа Кентерберийского. — Оставьте меня, — быстро сказал Лоншан. — На палубе когга мешок с деньгами. Пять тысяч фунтов. Возьмите и убирайтесь! Сразу видно — человек привык командовать. В другое время Гунтер, может, и подумал бы над предложением мгновенно стать богатым человеком. Пять тысяч фунтов… Вот тебе и баронский замок, немного своей земли и даже золотые зубы, если, конечно, в конце двенадцатого века можно найти зубного техника, способного сделать коронки… Но, в конце концов, зря мы ездили в эту проклятую Англию? Выходит, зря. Даже сарацина-исмаилита изловить не вышло. Остается лишь вздыхать о собственной неудачливости — долгий путь через Нормандию, пролив и Англию закончился тем, что зубастый Мерлин сделал нашу работу, не сходя с места, оставив в дураках и благородного рыцаря, и его оруженосца. А так — поймали злодея короны, разорителя страны и обидчика Годфри. — Мало! — заявил германец. — Десять тысяч меня бы устроили. А пять — можете раздать бедным. Вы их много наплодили за последние месяцы. — Десять? — переспросил Лоншан. — Ради Бога, — бывший канцлер отдернул закрывавший ногу подол платья и сдернул привязанный над коленом небольшой мешочек. — Подавитесь. Здесь алмазов на двадцать пять тысяч. Отпустите мой воротник, сэр! — Я не сэр, — буркнул Гунтер, пряча кошель за поясом. — Я оруженосец. Пойдемте, милейший, я вас провожу. Кстати, слышали — на вас наложен интердикт? Умрете без покаяния и причастия… Однако не стоит беспокоится — в аду наверняка хорошая компания, а за ближайшие лет семьсот-восемьсот у вас найдется возможность познакомиться там со многими интересными людьми. Лоншан, услышав об отлучении, побледнел, однако же нашел силы злобно прошипеть: — Хватит заговаривать зубы! Пустите! Гунтер дернул за воротник лоншанова платья, поднял бывшего канцлера на ноги, обнаружив при этом, что человек, ставший пугалом для всех ленов короля Ричарда, едва достает ему до грудины, и молча потащил слабо упиравшегося карлика обратно, навстречу страже, которая успела окружить место побоища, устроенного Гаем, сэром Мишелем и шотландцами. Гисборн все-таки убил своего противника в красно-зеленом килте, но вот сэр Мишель и Мак-Лауд продолжали рубиться. Рыцарь хрипло выкрикивал изредка — «Не вмешиваться! Я его сам прикончу!». В ответ следовали непонятные и красиво звучащие ругательства на шотландском. Дугалу просто не повезло — отбив рубящий удар сверху, он отступил на шаг назад, нога зацепилась за гвоздь, неплотно пригнанный к дощатому настилу набережной, и Мак-Лауд, запнувшись, опрокинулся на спину. Так как дело происходило у самой кромки воды, Дугал полетел вниз с причала. Меч сэра Мишеля распорол воздух. — Трус! — рявкнул рыцарь, заглядывая через край пристани в мутную грязную воду Дуврской бухты. — Вылезай! Снизу донесся плеск, бульканье, по волнам пошли круги и шотландец вынырнул, взмахивая руками и вопя: — Эй, помогите! Я не умею плавать! Канат брось, скотина!.. После чего Мак-Лауд снова погрузился, выпустив цепочку пузырей. — Эй, — Гай тронул разгоряченного Мишеля за плечо. — Он же утонет! — Я ему утону! — взъелся норманн. — Мы поединок не закончили! Гисборн сплюнул, огляделся и, увидев лежащую возле сходен когга, команда которого с интересом наблюдала за происходившим на берегу спектаклем, канатную бухту, схватил один конец толстой веревки, размотал ее и бросил Дугалу, в очередной раз появившемуся на поверхности воды. Вместе с двумя окликнутыми и подбежавшими стражниками Гай вытащил ухватившегося за канат шотландца, и когда тот, мокрый и тяжело дышащий, перевалился грудью на пристань, заметил вполголоса: — Хоть помылся… Сэр Мишель подошел к сидящему на досках причала Мак-Лауду, выставил перед собой клинок и упрямо заявил: — Сдаешься? Или давай дальше биться! — Отвяжись, — поморщился Дугал, прокашливаясь и плюясь грязной водой. — Меч утонул. Если вытащишь — подеремся… А я на воду больше смотреть не могу! — Ага, — неожиданно Гай ткнул Мишеля кулаком в бок, заставляя отвлечься от шотландца. — Ты посмотри, кого твой оруженосец сцапал! Здравствуйте, мэтр Уильям! Гунтер, по-прежнему крепко державший Лоншана за ворот, выглядел совсем не радостно. Деньги, вернее, камушки, взял, а не отпустил, хотя совсем не обещал этого делать. Бывший канцлер, низенький и большеголовый, смотрелся в своем черном платье убого и жалко. Губы дрожали, волосы растрепались, а на лице выражалась смесь злости и ужаса, причем непонятно, чего больше боялся Лоншан — смерти телесной или церковного интердикта, означавшего гибель души. Зато как радовался новый начальник стражи гавани, которому Гунтер успел разъяснить, кого именно выловили в подчиненном дуврскому констеблю порту! Вести из Лондона о свержении канцлера дошли до Бертрана Ланкастера еще вчера, равно как и приказ Джона задержать прежнего любимца короля. Главный стражник, едва узнав, кто находится у него в плену, послал за констеблем… В каждом уважающем себя порту Европы имеется виселица, используемая для наказания пиратов, грабителей или воров. Мэтр де Лоншан подходил под все эти обвинения, а, кроме того, законы церкви ясно гласили: «Отлученный более не находится под защитой светских и духовных властей, не может рассчитывать на человеческую милость и, лишь вымолив прощение у папы Римского или прочих великих понтификов, имеет право вернуться к жизни среди людей.» Бывшему канцлеру не дали такой возможности. Вихрем прискакавший в порт Бертран Ланкастер решил судьбу человека пустившего по миру две трети населения королевства одним коротким словом: — Повесить! Бертрану не требовался суд, присутствие священника, предоставлявшего возможность любому преступнику исповедаться перед смертью, или даже палач. Казнить исторгнутого из лона святой Матери-Церкви мог кто угодно. Этим довольно простым делом и занялись несколько солдат из дуврской стражи. — Пошли отсюда, — проворчал сэр Мишель, искоса наблюдая, как на верхней перекладине высокой деревянной виселицы увязывают крепкую веревку. Лоншан, охранявшийся четырьмя копейщиками, отрешенно смотрел в сторону. — Джонни, ты почему такой хмурый? — Согрешил, — невесело усмехнулся Гунтер. — Вроде бы сказано — не укради, а я? — Что — ты? — вытаращил глаза сэр Мишель. — Бертран забрал с корабля лоншаново золото в мешке, а запустить туда руку ты успеть не мог… — Потом объясню, — вздохнул германец. — Только ты учти — мы теперь богатые до невозможности. Пойдем к тому кораблю, может, возьмут на борт вместо прежних пассажиров. Сэр Мишель окликнул Гая, с удовольствием наблюдавшего за подготовкой к повешению, и господа рыцари отправились вслед за Гунтером. Хотелось, конечно, досмотреть до конца всю процедуру, да времени не было. Вот так и кончилась блестящая карьера мелкого клерка государственной канцелярии в Кентербери, ставшего благодаря своему злому гению и воле бестолкового короля Ричарда государственным канцлером и наместником Англии, исполняющим, вдобавок, обязанности архиепископа… Дугал Мак-Лауд, мокрый и недовольный, сидел на прежнем месте, прямо в луже, натекшей с его одежды. Вид у задиры-шотландца был удрученный. — Ну? — Дугал взглянул на подошедших Мишеля, Гая и Гунтера. — Как здоровье моего господина? — Плохо, — развел руками Гай. — Думаю, он уже умер. — Я его предупреждал, — тягостно вздохнул Мак-Лауд. — Надо было бежать не морем, а через Ноттингам и Йорк в Шотландию. А он хотел к Ричарду, жаловаться… И Мак-Куайри вы убили… Теперь моя очередь посушиться на английском солнышке? — Да пошел ты… — сплюнул сэр Мишель и повернулся к Гунтеру. — Джонни, дай ему свой меч, мы с шевалье Лаудом не закончили поединок. — Шевалье-е! — передразнил шотландец. — Какой я тебе шевалье? Не буду драться без моего меча! Ты виноват, что он утонул, теперь доставай! — Еще как будешь! — сквозь зубы проговорил рыцарь. — Не сейчас, так потом! — Когда — потом? — усмехнулся Дугал и встал. — Я лучше домой отправлюсь, только денег нет — чертов констебль мешок господина канцлера себе забрал. — Тогда с нами поедешь! — неожиданно рявкнул рыцарь и глянул на спутников — согласятся ли. Гай воздел очи горе, а оруженосец только плечами пожал. — Куда это — «с нами»? — поинтересовался Мак-Лауд. — Сначала в Нормандию, потом в Сицилию, к Ричарду, а потом, глядишь, в Святую Землю. — А что? — расплылся в широкой улыбке Дугал. — Поехали! Только содержание — ваше. И меч новый купите, причем шотландский. Я его сам выберу. Вот тогда и побьемся. — На какие деньги? — возмутился сэр Мишель. — Думаешь, мы богаты, как твой покойный хозяин? Дудки! — Богаты, богаты, — нехотя подтвердил Гунтер, протягивая на ладони мешочек с камнями. — Глядите, чего мне Лоншан подарил — двадцать пять тысяч фунтов. Мишель, есть в Руане ювелиры, покупающие камни? — Не укради, — вздохнул рыцарь, процитировав недавние слова германца. — А ты, как погляжу, совсем у нас прижился… На этой таинственной для Гая и Дугала фразе и закончилась история пребывания сэра Мишеля де Фармер и его странного оруженосца на берегах острова, названного некогда кельтами Альбионом. Когг, наподобие «Блаженной Иоленты», доставил разношерстную четверку дворян и их лошадей в Руан спустя двое суток, миновавших после поимки бывшего канцлера Англии. В пути ничего интересного не происходило, хотя сэр Мишель, помня о нападении на «Иоленту», хватался за оружие при виде любого встречного корабля. В Руане только переночевали да продали часть необработанных самоцветных камней, чтобы обеспечить себя всеми нужными вещами и, конечно, купить меч Дугалу. Шотландец, само собой, был жутким грубияном, невоспитанным хамом и вообще дикарем, но умение торговаться и выбирать лучшее из предложенного торговцем, видимо, относилось к врожденным качествам горцев. Была куплена отличная длинная клеймора, Дугал немедленно заставил хозяина лавки выгравировать на отполированной гарде имя «MacLeod», знак рода и испробовал меч сразу, во дворе. Во исполнение обещанного он подрался с сэром Мишелем — к превеликому интересу подмастерьев хозяина лавки и Гисборна с Гунтером, наблюдавших за поединком. На сей раз норманн был бит и потребовал сатисфакции, но таковую перенесли на вечер или на следующий день. Так и повелось — весь путь до Аржантана, а потом и до баронства Фармер Мак-Лауд и сэр Мишель выясняли отношения каждое утро и каждый вечер. Гунтер вел счет, и на момент прощального ужина в хижине отца Колумбана соотношение было двенадцать к шестнадцати в пользу независимого королевства Шотландии. Пускай Мак-Лауд был постарше и имел громадный опыт мечного боя, сэр Мишель не терял надежды вскорости обойти его. Бейлиф Аржантана сэр Аллейн д'Эмери поначалу принял младшего Фармера с друзьями без особого восторга (поиски убийц в Нормандии результатов не давали), но, увидев на представленных ему грамотах печать Кентерберийского аббатства и выслушав рассказ о событиях последних дней, несколько опешил. До провинциального Аржантана вести о столичных делах пока не дошли, и бейлиф по-прежнему считал, что канцлер де Лоншан правит страной, а внебрачный сын старого Генриха сидит в ссылке в Анжу. Больше всего бейлифа потрясла история о повешении младшим Ланкастером господина де Лоншана. — Ну что ж, — вздохнул сэр Аллейн, когда перебивавшие друг друга Мишель, Гай и германец досказали повесть до конца. Дугал просто сидел рядом и опустошал кувшин с вином. — Раз так случилось, значит, это было угодно Богу. У меня гора с плеч свалилась. Исмаилит пойман, принц остался жив, господин канцлер смещен и… теперь его нет. Шевалье де Фармер, рад видеть, что вы теперь действительно стали взрослым и серьезным человеком. Хотя… Бейлиф отпустил странную четверку, подумал и немедленно отправился в дом епископа — сообщить главе Аржантанской епархии, что теперь в молитвах и проповедях следует благословлять не мэтра де Лоншана, а Годфри, архиепископа Кентерберийского… Политика. Только сэр Мишель понял, почему, не доезжая нескольких лиг до границ баронства Фармер, Гунтер отпросился ненадолго и, пока рыцари устроили привал, уехал в глубину леса. Естественно, что Джонни захотелось навестить своего дракона, а показывать зубастого Люфтваффе Гаю и Дугалу пока не следовало. Мало ли что подумают! Гунтер с удивлением обнаружил, что на поляне горит костерок, а возле него сидят личности самого крестьянского вида, вооруженные, однако, копьями. Похоже, отец Колумбан все-таки выставил возле самолета охрану, как было обещано. Незаметно понаблюдав за охранителями, германец перевел взгляд на «Юнкерс», отметив, что вместо германских опознавательных знаков на фюзеляже и государственного флага на киле красуются старательно вырисованные белые щиты с красным крестом святого Георгия. Надо полагать, идея перекрасить символику из насквозь немецкой в крестоносную — а скорее, тамплиерскую — принадлежала святому Колумбану, заинтересовавшемуся техникой. — Ладно, — тихонько сказал сам себе Гунтер. — Надо будет порасспросить нашего отшельника, чего он тут напридумывал… Как выяснилось, изобретений у отца Колумбана было вдоволь. Первым делом Мишель с компанией заглянули в хижину отшельника — удостовериться, что святой жив-здоров. Колумбан сразу погнал норманна домой, доложиться папе и познакомить с новыми друзьями, сказав заходить завтра. Мол, устроим праздник. — Праздник? — Гунтер подозрительно посмотрел на отца Колумбана. — А в честь чего? — Знаешь, сын мой, — ответил старец. — Твои объяснения о машине, способной изготовлять сгущенное вино, не пропали даром. Мы с мэтром Адельхельмом успели кое-что сделать для твоего дракона… Никаких дальнейших объяснений не последовало. Первую ночь по приезде четверка провела в замке Фармер, немало удивив барона Александра своими рассказами. Папа сэра Мишеля только порадовался, видя, что отпрыск взялся за ум и теперь не слоняется по дорогам в одиночестве, выискивая приключений. Компанию, правда, Мишель подобрал странную — один шотландец, вечером, по дружному требованию Гая, Фармера-младшего и Гунтера вымывшийся в бочке и выстиравший плед с рубахой, чего стоит! Потом Дугал, совершенно не смущаясь, устроил очередной поединок с сэром Мишелем прямо во дворе. Клетчатый черно-желтый шотландский плед и рубашка сохли, посему Мак-Лауд дрался в костюме, который носил некогда в Эдеме первый человек Адам. Толстуха Сванхильд, взиравшая на поединок, стоя в дверях кухни, немедленно начала строить Дугалу глазки, иногда переводя взгляд в сторону сеновала, и все поняли, где Мак-Лауда можно будет найти ближайшей ночью… С утра, перекусив и собравшись, трое рыцарей и оруженосец отправились в лесную хижину. Возле дома отца Колумбана им встретился невысокий, тощий человечек с удивительно большим носом и очень грустными глазами. Как выяснилось, это и был срочно вызванный отшельником из Анжера мэтр Адельхельм — человек исключительно умный. Во-первых, потому что еврей, во-вторых, потому что крещеный. Именно Адельхельм, алхимик, и помог отцу Колумбану сотворить удивительное приспособление для получения чистейшего Spiritus Vini, а если говорить без изысков — первый в двенадцатом веке самогонный аппарат, производящий прекрасный очищенный спирт. Отец Колумбан с гордостью показывал гостям несколько пыхтящих котлов, установленных над костерками, разведенными шагах в пятидесяти от дома. Святой долго разговаривал с Гунтером, сыпля малопонятными остальным латинскими словечками наподобие «конденсация» или «конвергенция». Пытавшийся вникнуть в беседу Гай окончательно запутался, услышав, будто продукт, получаемый с помощью котлов и прочих непонятных приспособлений, суть вино для какого-то дракона, а оруженосцу де Райхерту просто необходимо будет навестить указанного дракона и долго возиться, перебирая некий «Vergaser».[16] Мак-Лауд, не обращавший внимания на болтовню святого и оруженосца, говоривших на чудовищной смеси немецкого, латыни и норманно-французского, поступил просто — раз отец Колумбан сказал, будто изготавливает сгущенное вино, значит, его надо разбавить и попробовать. Именно этим Дугал и занялся. …За время отсутствия Мишеля и Гунтера, святой вместе с Адельхельмом развили бурную деятельность. Ими было изготовлено пять десятиведерных бочек спирта, который затем прогонялся алхимиком через древесный уголь, ради достижения прозрачности. Производство ширилось день ото дня. Иудей Адельхельм, хотя и принял крещение, оставался прирожденным купцом, как, впрочем, все его предки, начиная с Авраама и Моисея. Несколько дней назад Адельхельм, ездивший в соседский замок Бреаль за брагой, предложил порцию нового продукта самому шевалье де Бреалю, вассалу барона Фармер. Дворянину спирт понравился, отчего владелец замка купил у Адельхельма полную бочку и заказал еще. Слух о «сгущенном вине» пронесся по пределам баронства, и вскоре от покупателей отбоя не было. Вместо одного аппарата, изготовленного специально для того, чтобы делать горючее для самолета, теперь возле хижины святого Колумбана их работало целых девять штук. Мэтр Адельхельм богател как на дрожжах в буквальном смысле этих слов… Отец Колумбан, чуждый собственническим устремлениям своего приятеля и думающий не столько о мирских богатствах, сколько о Царствии Небесном, понял, какую ошибку совершил, посвятив предприимчивого Адельхельма в тайну изготовления спирта, и однажды ночью разбил все приспособления, кроме одного. Однако мэтр, повздыхав, за два дня восстановил аппараты и продолжил спаивать норманнских дворян. Отлично зная, что святой не станет его долго терпеть, алхимик начал подумывать об открытии небольшого спиртогонного заводика где-нибудь в Руане, Клерво или даже Париже… Вечером, когда святой Колумбан собрал на стол и выставил в качестве главного угощения громадный кувшин с разведенным по совету Гунтера втрое отличным хлебным спиртом, выяснилось, что половина гостей во главе с Мак-Лаудом, мягко говоря, окосела от потребления дармового сгущенного вина. Пили в основном сэр Мишель, Гисборн и сам Дугал, определяя процент разведения экспериментально. Мак-Лауд оставался по виду трезвым даже после пяти кружек, но начал петь заунывные шотландские баллады и рассказывать крайне занимательные (по его мнению) истории про горские кланы. — Ну, что? — поднял бровь отец Колумбан, когда норманн и шотландец, взъерошенные, раскрасневшиеся и потные, вернулись с полянки перед домом после очередного поединка. — Кто победил? — Я! — в один голос выкрикнули оба сэра. Хотя на самом деле Гунтер мог бы смело приписать победу Дугалу. Шотландец из Глен-Финнана сумел-таки выбить меч из рук сэра Мишеля, но последний был твердо уверен, что в потере клинка виновно излишнее возлияние. Снаружи смерклось, солнце давно зашло, оставив лишь западный край неба расцвеченным в желто-голубые цвета. На востоке появились звезды и поднимался над нормандским лесом узенький краешек нарождавшегося месяца. Наступала ночь на десятое сентября 1189 года от воплощения Спасителя… — Хватит! — провозгласил отец Колумбан, едва Дугал с сэром Мишелем повесили перевязи с ножнами на подпирающий крышу столб. — Завтра проснетесь с головной болью. Как поедете? — Верхом, — пьяно буркнул Гунтер. — Вопрос один — куда?.. — Ну-у… — протянул святой. — Если собираетесь в Марсель — то дорога идет через Алансон, Тур — кстати, загляните в церковь святого Мартина Турского и вымаливайте прощение, грешники! — затем через Аквитанию до Лиможа, к Тулузе, Монпелье и Авиньону. Остерегайтесь, кстати, лангедокских еретиков-катаров. Они не любят добрых католиков… Пересечете Луару и Рону, а там и Марсель рядом! Сейчас — помолиться и спать, пьянчуги! Дугал, я сказал — помолиться и только потом спать! Бесчувственного мэтра Адельхельма, излишне увлекшегося своим жидким творением, положили в уголке на мешковину, а остальные начали разбираться с местами. Гай, прочтя шепотом положенные Pater, Ave и Credo, мгновенно захрапел под боком Мак-Лауда, отец Колумбан, поворочавшись, заснул на любимой лавке возле открытого очага. — Спать? — хмыкнул сэр Мишель. — Вот интересно, а где? Они все заняли. — Подвинем, — решительно сказал Гунтер, оглядывая домик. — Или на полу. Слушай, сэр… То есть Мишель, что дальше делать будем? Вообще, я имею в виду? — Разве не ясно? — удивился рыцарь. — В Сицилию, потом в Палестину, потом еще куда-нибудь… Ты говорил, будто германский император Фридрих потонет? Можно будет его спасти. Давай отдыхать… …Гунтер проснулся задолго перед рассветом по самой прозаической причине — необходимо было срочно прогуляться наружу. Остальные непробудно дрыхли, Мак-Лауд жутко храпел, отец Колумбан бормотал во сне что-то на латыни, а Гай, которого потеснил громадный шотландец, свалился с лавки и посапывал на земляном полу возле очага. Почти не раскрывая глаз, германец прогулялся до ближайшего дерева, а вернувшись в дом, совершенно случайно заметил неясное движение на столе. Горели одни лишь свечи на алтарчике у восточной стены дома, поэтому в полумраке было не различить, кто именно шевелится. Наверное, кошка, — решил Гунтер. Постойте, отец Колумбан не держит в доме кошку! — Допился, — простонал германец, подойдя поближе. На грубой деревянной столешнице сидели двое домовых. Серенький в темную полоску и бурый. Домовые допивали оставшийся в кружках разведенный спирт, закусывая недоеденной людьми бараниной и свежими овощами. — Ты посмотри, — серый ткнул собутыльника локтем. — Человек! Помнишь, про которого я тебе рассказывал? Он посейчас в нас не верит, представляешь? — Да верю я! — ошарашенно сказал Гунтер. — А ты тот самый, из замка? — Ага, — кивнул домовой. — У вас сегодня праздник, я и пришел в гости. Какую гадость вы, люди, пьете! — Спирт, — отрешенно пояснил оруженосец. — Сгущенное вино. Слушай, а можно тебя потрогать? — Во дает! — хихикнул бурый, живший у отца Колумбана. — Все-то ему потрогать нужно! — Ну давай, — сказал серенький в полоску и протянул переднюю лапку. — Держи! Гунтер пожал маленькую, тонкую ручку, покрытую мягкой шерстью и снова уставился на домовых, разглядывая нежданных гостей будто редкие экспонаты в Берлинском музее. — Поверил? — спросил серый. — Прекрасно! Тогда и я в тебя поверил. Выпьешь с нами? |
||
|