"Полет над разлукой" - читать интересную книгу автора (Берсенева Анна)

Глава 7

«Так все и будет, так и будет… — повторяла себе Аля, когда мысли ее все-таки обращались к будущему. — Он уедет, потом я к нему съезжу, потом вернусь, потом он опять… Он все правильно делает, он сразу все верно понял. И у нас все спокойно, ровно. О чем переживать?»

Но чем больше она уговаривала себя таким образом, тем яснее ей становилось, что таких легких, приятных и необременительных отношений у нее с Андреем не будет.

Когда он говорил о будущем, каждое его слово казалось ей предельно убедительным. Он говорил: «Когда мы с тобой поедем в Кордову…» — и она послушно представляла себе Кордову, расцвеченную красками его воображения. Он говорил: «В ноябре я приеду на неделю», — и она гадала, какую роль будет в это время играть — может быть, Роксану в «Сирано де Бержераке», о которой однажды упомянул Карталов?

Обо всем этом можно было думать, вслушиваясь в его спокойный голос — особенно если закрыть глаза и чувствовать при этом, как легко и ласково он гладит ее голову, лежащую у него на плече, как тихо целует в висок.

Но в минуты, когда желание охватывало их и ничто не сдерживало стремительного порыва друг к другу, — в эти минуты невозможно было верить в то, что они будут вот так спокойно, ровно жить, разделенные бесконечным расстоянием.

— Милая моя, любимая моя, — шептал он на последнем, невыносимом взлете страсти, и Аля ясно слышала страдание в его голосе. — Единственная моя, подожди… — И прижимал к себе так, что в глазах у нее темнело.

Андрей никогда не повторял этих слов в спокойные минуты, когда прикосновения его становились только ласковыми. Но ведь они были, эти слова, и эти объятия, и это страдание в голосе, которое не относилось к соединенью тел… Она не могла все это забыть! И не хотела…

Аля не совсем понимала, зачем Андрей приехал на этот месяц в Москву. Кажется, у него не было здесь особенных дел. Только однажды она слышала, как он с кем-то договаривался по телефону о встрече на завтра, и даже спросила:

— Что-то важное, Андрей?

— Ничего, — пожал он плечами. — Визит в инстанции. Зачем — я не совсем понимаю.

И сколько она ни пыталась потом выудить из него хоть что-нибудь о визите и об инстанциях, он только отшучивался, как обычно.

Поэтому она удивилась, когда Андрей сказал однажды утром:

— Аля, я тебя не смогу сегодня встретить.

Он всегда встречал ее вечером посте спектаклей или поздних репетиций, и на ее попытки уверить его, что она прекрасно доберется домой сама, неизменно отвечал:

— Через пару недель ты всюду будешь добираться сама. Во всяком случае, без меня. Я даже знать не буду, куда ты пошла после спектакля, так что смирись уж пока с моими оковами.

Она совсем не думала об оковах и идти никуда не собиралась! Но говорить ему об этом не хотелось — все равно что оправдываться…

— Идешь сегодня куда-то? — спросила Аля, торопливо допивая кофе.

— Да. Встреча с друзьями юности, — ответил Андрей. — Извини, не зову тебя с собой.

— Совсем даже не обязательно… — пробормотала она. — Почему ты должен меня звать? Да я и занята сегодня допоздна.

Но в душе у нее что-то дрогнуло при этом в общем-то вполне обыкновенном известии — как от дурного предчувствия.

— Я тебя не зову потому, что моя бывшая жена тоже придет, — сказал он, пролистывая газету.

— У тебя была жена? — стараясь говорить как можно более равнодушным голосом, спросила Аля.

— Была. А ты думала, никогда не было?

— Вот уж не думала, — улыбнулась она (улыбка, впрочем, вышла кривоватая). — Я думала, что даже не одна. Ты мужчина завидный и мальчиком невинным не кажешься. Я давно тебя хотела спросить, Андрей… А кто была твоя жена?

— Флейтистка, — ответил он. — Она и сейчас флейтистка.

При этих словах Але представилось что-то прекрасное и воздушное — неуловимый, легкий силуэт. Такой же легкий, как его походка…

— Возьми машину, — сказал он. — Наверное, я вернусь поздно.

Она и сама пришла поздно, но Андрея еще не было.

Аля вдруг поняла, что впервые входит в эту квартиру без него, и даже остановилась на пороге, словно не решаясь пройти в комнату.

Этот дом, в котором она жила уже почти месяц, даже отдаленно не казался ей своим. Обычно она старалась об этом не думать, да и некогда было особенно думать за бесконечными репетициями, спектаклями, занятиями вокалом, в котором она была не сильна… Ей достаточно было того, что Андрей встречал ее в этом доме, и она не обращала внимания на непонятно чем пугающую тяжесть всего, что ее окружало: массивной мебели, старых ковров на дубовом паркете, непроницаемых штор на окнах.

Однажды ночью дверца резного шкафа открылась с таким зловещим скрипом, что Аля, едва начавшая засыпать, с криком вскочила на постели. Слыша этот скрип в тишине комнаты, она почти физически ощутила, как одиночество подбирается к ее горлу, прикасается холодными пальцами…

Пальцы Андрея были горячи, когда она судорожно схватила его за руку в темноте. Она почувствовала маленькую мозоль на его пальце и подумала, сразу успокаиваясь: вот, не замечала при свете… Лица его не было видно в темноте, только слышалось дыхание.

— Не бойся, — прошептал он, не спрашивая, что с ней. — Я же здесь, Сашенька, не бойся. Здесь, с тобой… Ну, иди ко мне.

Аля почувствовала, как его руки обхватывают ее горячим кольцом, словно обводят волшебным кругом.

И вот теперь она вошла в пустую, темную квартиру одна — и замерла на пороге.

«Так и будет, — подумала она с пугающей ясностью. — Он уедет, и я войду сюда одна…»

Аля вздрогнула от этой мысли и поскорее включила свет. Ничего особенного не было в этой комнате — ничего такого, чего она не видела бы каждый день. Но такого страшного, такого отчетливого ощущения его отсутствия Аля просто не ожидала…

Это была совершенно чужая комната — как будто ничего не происходило, как будто Андрея и не было никогда. Аля почувствовала, как спина у нее холодеет и дрожь пробегает по всему телу. Его не было совсем, или он уехал навсегда — ничего другого она не могла себе представить.

Аля беспомощно огляделась в поисках хоть чего-нибудь, что напоминало бы о нем.

«Нет-нет, не так все безысходно!» — с торопливым облегчением подумала она.

Рубашку он бросил на спинку стула — наверное, когда одевался перед уходом. Аля вдруг с удивлением поняла: Андрей бросает рубашки где попало, как все мужчины, но при этом почему-то не кажется, будто они лежат не на месте.

Эта смешная догадка показалась ей такой странной и такой прекрасной, что она едва не задохнулась от неожиданности. Каждым своим прикосновением он создавал какой-то особый порядок пространства, которого не было до него и который уже невозможно было изменить после его исчезновения.

Рубашка была его любимая — наверное, старая, потому что светло-бежевая ткань стала мягкой, тонкой и даже слегка протерлась на локтях. Але нравилось гладить его плечи под этой старой тканью, которая совсем не чувствовалась и не мешала…

Она часто подсовывала Андрею эту рубашку, когда он переодевался, придя домой, и теперь улыбнулась ей как живому существу.

Все-таки хорошо, что он не видел ее сейчас: при нем она, пожалуй, стеснялась бы того, что сидит, держа в руках старую рубашку, и минута незаметно летит за минутой.

Сначала Аля не замечала, как идет время, не обращала внимания на бой старинных, похожих на узкий шкаф часов. Но постепенно тоска подступала все неотвратимее, смешивалась с тревогой. К двум часам ночи Аля уже не сидела неподвижно на диване с жесткой резной спинкой, а ходила по комнате из угла в угол и, чтобы успокоиться, пыталась повторять монологи из разных своих ролей.

Но монологи путались, Марина и Бесприданница перебивали друг друга, исчезали, отступали… Впервые в жизни Аля не могла о них думать.

Когда в третьем часу она наконец услышала звук поворачивающегося в замке ключа, нервы ее были так напряжены, что она даже не обрадовалась его возвращению.

— Ты не спишь? — спросил Андрей.

Аля вышла в прихожую и смотрела, как он раздевается: зачем-то откатывает рукава белой льняной рубашки, потом вешает ее на витой крючок деревянной вешалки. Идет в комнату, держась за стену…

— Что с тобой? — спросила она ему вслед. Он не ответил.

Когда Аля вошла в комнату, Андрей уже сидел на диване, привалившись к неудобной деревянной спинке и закрыв глаза. Ей показалось бы, что он спит, если бы не застывшее, странное выражение его лица. Он на себя был непохож в эту минуту, и она испугалась.

— Андрюша, тебе плохо? — присев рядом с ним, спросила Аля.

— Наверное. — Андрей наконец нарушил молчание, но голос был глухой, такой же странный, как и лицо. — Не волнуйся, просто выпил… Не надо было.

Аля вспомнила, что он всегда пил мало и, в отличие от нее, любившей джин, всегда только легкие вина. Она даже спросила его об этом однажды, а он, как обычно, отшутился:

— Что, Алечка, настоящий мужик должен водку хлестать стаканами?

— Да нет, — слегка смутилась она тогда, — пей, пожалуйста, хоть воду газированную, мне же лучше.

И вот теперь она чувствовала сильный водочный запах, видела, что ему плохо, и не могла только понять, было ли это только обычным физическим недомоганием непьющего человека. Аля не чувствовала его в такие минуты, как эта — неважно, трезв он был или пьян, — и таких минут было у них слишком много…

— Ляжешь? — спросила Аля. — Я постелила, пойдем.

Диван в кабинете, на котором они спали в первую ночь и на котором, как она поняла, Андрей раньше спал один, теперь они не разбирали — стелили в небольшой комнате, когда-то служившей спальней его родителям. Там стояла деревянная кровать, такая же массивная и широкая, как и вся здешняя мебель. А в гостиной, где он сидел сейчас, спать было не на чем: стоял только этот жесткий, неудобный диван, для спанья вообще непригодный.

Аля потянула Андрея за руку, пытаясь поднять.

— Подожди, — пробормотал он. — Подожди, ладно? Я тут прилягу на минутку…

Не дожидаясь ее ответа, он лег на этот дурацкий диван, даже не сняв туфли и неловко подогнув ноги. Рука, которую он пытался подсунуть себе под голову, выскользнула из-под щеки и свесилась вниз.

Аля достаточно навидалась за свою жизнь пьяных, и их вид не вызывал у нее ни удивления, ни испуга. Но сейчас она испугалась — этого застывшего, неживого выражения…

— Андрюша, почему ты молчишь? — Она присела на корточки перед диваном, пытаясь заглянуть ему в лицо. — Может, врача вызвать?

— Не надо. — Голос его звучал все так же глухо, но он по крайней мере слышал ее, и это немного успокаивало. — Не надо, ничего страшного. Иди, ложись, я сейчас…

Какое там «ложись»! Аля села рядом и, приподняв его голову, положила ее к себе на колени. Андрей не открыл глаза, но она увидела, как дрогнули его губы, нарушив пугающую неподвижность черт.

— Ласточка моя… — вдруг произнес он, и Аля вздрогнула, услышав это неожиданное слово. Андрей никогда так ее не называл, и она как-то даже не связывала с ним таких слов — простых и жалобных. — Не уходи…

Аля гладила его волосы, чувствовала, как они льются меж пальцев, целовала висок — набухшую синюю жилку, целовала незагорелую ложбинку на переносице и голое смуглое плечо, прижатое к ее груди…

Ей ни о чем теперь не хотелось его спрашивать — ни о чем, что тревожило ее всего полчаса назад: о его жене, обо всей его от нее скрытой жизни, об их неясном будущем. Она чувствовала только медленное биенье этой набухшей жилки, и его дыхание, и горячее плечо, и то, как он едва ощутимо пытается теснее прижаться виском к ее ладони.

Ей хотелось снять с него туфли и как-нибудь перевести на кровать, чтобы он мог хоть ноги вытянуть, но она боялась пошевелиться, боялась нарушить эту незримую связь.

Аля не помнила, сколько времени провели они так, пока Андрей все-таки не встал сам и не пошел, обнимая ее, в спальню, не помнила, сколько времени гладила она его голову, лежащую у нее на коленях.

Утром лицо у Андрея было почти такое же, как обычно — только темные тени под глазами напоминали о вчерашнем его состоянии, причины которого Аля так и не поняла.

— Андрюша, у тебя со здоровьем что-то? — осторожно спросила она, когда он вошел на кухню, где Аля только что вынула из духовки запеченные бутерброды и посыпала их зеленью. — Мне же обидно, ты пойми: мы с тобой сколько уже вместе, а я даже не знаю…

— Да ничего страшного, правда, Алечка, — ответил он, садясь за стол. — Напугал я тебя вчера… Ну, пить много нельзя — не самый большой грех, а?

— Не самый, — невольно улыбнулась Аля. — Марихуану, наверное, тоже нельзя курить. Как ты, бедный, терпишь… Почему ты не хочешь ни о чем мне сказать? — с отчаянием вырвалось у нее.

— Родная моя, да о чем же тут говорить? — Андрей погладил ее руку, и Аля тут же бросила вилки, которые раскладывала на столе — чтобы задержать свою руку в его руке. — Была когда-то травма — ну, влез по молодости лет в драку, с кем не бывает? С тех пор пятнадцать лет прошло, хорош бы я был, если б до сих пор об этом вспоминал, да еще тебе жаловался. Выпил вчера напрасно, вот и все. Встретил друзей, разволновался, сама понимаешь.

Последнюю фразу он произнес особенно беспечным тоном.

— И… жену тоже встретил? — вырвалось у Али.

— Тоже, — кивнул он. — Только она мне давно уже не жена, не забывай, пожалуйста.

— Почему же ты тогда не хочешь мне ничего рассказать? — Голос у Али задрожал, и она почувствовала, что вот-вот расплачется. — Я же вижу, я же чувствую — ты без равнодушия о ней говоришь… Значит, не все прошло?

Андрей молчал. Аля видела: он не размышляет, что бы ей такое сказать, а просто молчит.

— Все прошло, Аля, поверь мне, — произнес он наконец. — Я до вчерашнего дня не был в этом уверен, а теперь — все. Ты не думай, — сказал он, всмотревшись в ее лицо, — я не в том сомневался, люблю ли ее до сих пор, а вот именно — все ли прошло. Много ведь всяких чувств было понамешано, не одна любовь… Отчасти — оскорбленное самолюбие, хотя оно-то все-таки последним было.

— Когда ты на ней женился? — спросила Аля.

— Когда же я мог жениться — конечно, рано, — усмехнулся Андрей. — В двадцать лет, как только в архитектурный поступил. А она в Гнесинке училась. Три дня мы с ней были знакомы, когда поженились. Но я умный мальчик был, начитанный и очень волновался, как бы моя молодая жена не подумала, что я с ее помощью комплексы какие-то сиротские восполняю. Очень старался мужественным быть. А ей моя мужественность не нужна была, только я слишком поздно это понял. Вот и все.

По его тону Аля поняла, что более подробных объяснений не дождется.

— Не пей тогда больше, — вздохнув, сказала она. — Может, к врачу надо сходить, раз голова болит?

— Больше не буду, — улыбнулся Андрей. — Я через три дня уезжаю. В Барселоне схожу.