"Кавалер Золотой Звезды" - читать интересную книгу автора (Бабаевский Семен Петрович)

Глава VIII

Если вам доведется когда-нибудь побывать в верховьях Кубани, не забудьте взойти на гору вблизи Усть-Невинской. Отсюда открывается вид на огородные плантации, лежащие в зеленой пойме, похожей на неглубокое корыто, на дне которого, образуя и петли и крючки, изгибаясь и так и эдак, блестит вода. Правый берег немного обрывист, местами порос бузиной и терном, местами усыпан желтым песком; левый же совсем отлогий и сплошь укрыт грядами и грядочками самой причудливой формы: они то строго квадратные, в виде растянутых полушалков, то изогнутые, как подковы, то со шпилем и длинными концами, наподобие башлыка… И каждый такой башлык или полушалок имеет свой особый цвет: вот вы видите темно-зеленый бархат — не верьте своим глазам! Это вовсе не бархат, а густая помидорная ботва; вот блестящие на солнце цинковые листы, местами серые, точно посыпанные золой, а ведь это и не цинк и не зола, а капустные гряды; вот бледно-розовое полотно — нет, это не полотно, а свекольная ботва на грядке. Между грядами течет вода — узкие ручейки исчертили все поле; то там, то сям, как стража, стоят кряжистые дубы в кудлатых папахах; чернеет домишко, балаган, а дальше — навес на кривых ногах…

Провожая Семена на огород ремонтировать водокачку, Ниловна подала на стол яичницу, так и кипевшую в масле, напоила гостя парным молоком, спросила, не продрог ли он на заре, когда упала роса, и при этом ласково посмотрела Семену в лицо, как бы желая узнать, о чем говорила с ним вчера Анфиса. Ах, уж эти матери! Все-то им надо знать!

Захватив пилу, топор, гвозди, Семен в хорошем настроении вышел за станицу. Всходило солнце, и именно в этот час пестрота красок и оттенков на огородных плантациях казалась особенно яркой. Пойма была залита солнцем, и по ней белели платки — повсюду, низко нагибаясь, работали женщины; где-то там, среди них, должна быть и Анфиса. Семен стоял и не знал, куда идти. Заметив между деревьями черный круг, он пошел к нему напрямик, уже ощущая свежий запах помидоров, лука, капусты, молодых огурцов…

Колесо, подававшее воду, было старое. Доски на нем почернели, обшивка покрылась зеленой плесенью. Видимо, не один десяток лет безропотно вращалось оно на этом месте и за долгую свою жизнь столько подняло из реки воды, что если бы собрать ее в одно место, то образовалось бы порядочное озеро… Семен перекрыл воду. Потом со злостью наскочил на лопасти. Колесо вздрогнуло, заскрипело, но вращаться не захотело.

— А вот я тебя заставлю, заставлю, — сказал Семен, снова отведя в сторону воду.

— Ты с кем же это балачку ведешь?

К Семену подошла бабка Параська с ведром. Это была говорливая, не по летам веселая старуха, умевшая и сплясать и спеть старинные, всеми уже забытые песни. Без нее не обходились ни свадьба, ни крестины. Обычно на веселье бабка Параська являлась не одна, а со своим мужем, высоким и сухим Евсеем. Старик был до крайности застенчив и молчалив. Садился где-нибудь в темном углу, немилосердно курил и смотрел на свою бойкую, веселящуюся жену с покорной тоской. «И когда ты, Парася, утихомиришься?» — часто говорил он жене, возвращаясь домой. «А отчего же и не повеселиться, — отвечала Параська. — Веселись, пока на свете живешь». На это Евсей угрюмо отвечал: «Само собой, но стыд… Года ж не позволяют».

Жили Евсей и Параська Семененковы на краю станицы — прямо от их двора начинался спуск к огородам. Был у них единственный сын Иван. Без согласия родителей он женился на городской девушке и этим так обидел стариков, что они наотрез отказались видеть в своем доме молодую невестку. Иван остался в городе, работал на железной дороге, писал письма. Два или три раза приезжал сам и привозил внучат — двух белоголовых мальчиков. Параська ласкала внучат и, сжалившись над сыном, сказала: «Привез бы ты и свою кралю… Что она там за птица, родившая тебе таких добреньких хлопчиков?» Евсей, никогда не возражавший жене, не стерпел: «А чего тебе на нее смотреть? Повидала внучат и сына, чего ж еще?»

Так с тех пор Евсей и Параська и жили одни.

— Водокачку будешь поправлять? — поинтересовалась Параська.

— Попробую.

— Плохо без воды. Овоща сохнет. — Параська посмотрела на Семена своими маленькими глазами, окруженными мелкими морщинками. — А чей же ты будешь? Что-то я тебя не знаю…

— Нездешний. К Сергею Тутаринову в гости приехал.

— В гости… А где ж твои родители?

— Нету у меня, бабуся, родителей. В войну погибли…

— Горе, горе. — Параська покачала головой, зачерпнула ведром воду. — А где ж будешь жить?

— На земле места много.

— Знать, и домишка своего нету?

— Еще не нажил.

— Поступай до нас в колхоз.

— А примете?

— Почему же и не принять? Такой парень — и не принять?

Параська еще немного постояла и унесла ведро с водой. А Семен срубил толстую и длинную ветку, положил ее под колесо, повернул на полоборота. Из воды поднялись поломанные лопасти.

— Вот в чем загвоздка!

Подошел Тимофей Ильич, молча осмотрел колесо, покачал головой и спросил:

— Помощники потребуются?

— Сперва раздобудьте доску, — ответил Семен, отдирая пальцами сгнившие куски лопасти.

— Доска найдется, а помощников нету… На огороде у меня одни бабы.

— А вы пришлите Анфису, — сказал Семен и покраснел до ушей.

— Какая там из нее помощница, — серьезно проговорил старик и ушел в сарай.

Вскоре он принес кусок широкой доски.

— Я сам подмогу. А ну, давай примеряем.

Тимофею Ильичу нужно было обмерять грядки для посадки поздних сортов капусты, посмотреть, как идет выборочный сбор огурцов, побывать на прополке картофеля, но он не ушел от водокачки, пока не был забит последний гвоздь. Сам открыл шлюз. Вода забурлила, колесо, лениво поворачиваясь, загремело железными корцами, и брызги радугой засверкали на солнце. Поглаживая усы, Тимофей Ильич смотрел на свежий ручеек, уже блестевший в канавке. «Вот и без Анфисы обошлось, — подумал он. — А то, вишь, как быстро облюбовал себе помощницу. Миловались бы тут, а дело стояло…»

Тимофей Ильич поблагодарил Семена и сказал, что за эту работу ему будут записаны трудодни или выданы наличные деньги.

— Никакой платы мне не нужно, — проговорил Семен, глядя на огород и ища глазами Анфису.

— Какой же ты нехозяйственный, — пошутил Тимофей Ильич. — Разве можно от платы отказываться? А как жить? Эх ты, голова! Садись, отдохнем, покурим.

Они сели под деревом и задымили цигарками.

— Посмотрел я нынче на твою работу, — проговорил Тимофей Ильич. — Есть хватка, есть! На свете тебе жить будет легко… Но тут я коснусь и Анфисы. А ты не обижайся, потому как отцу без этого нельзя… Я к тому речь веду, что ежели тебе местность наша не по душе и ты в скором времени собираешься уезжать, то нечего тебе и голову дурить девушке.

— Тимофей Ильич! — заволновался Семен. — И такое вы придумали! Разве я дурю Анфисе, голову?

— Тут и придумывать нечего, — угрюмо сказал Тимофей Ильич. — И так видно… А что Анфиса смыслит? Молодая и глупая.

Вот он, самый подходящий момент для объяснений! Семен это понял и хотел было открыть Тимофею Ильичу свою душу и рассказать о том, что он передумал и перечувствовал прошедшей ночью, после того как Анфиса поцеловала его в щеку и убежала… Но в это время, как на грех, к водокачке подкатил уже знакомый нам газик, и из него вышел Рубцов-Емницкий.

— Пошла вода! — крикнул он. — Папаша, сами исправили?

— Семен помог. Мастер попался хороший.

— А! Адъютант кавалера Золотой Звезды! А где ж, для ясности, сам герой?

— Федор Лукич увез, — нехотя ответил Тимофей Ильич.

— Таки увез! — удивился Рубцов-Емницкий. — Ну, раз он попался в руки Федору Лукичу, то скоро не вырвется… — Тут Рубцов-Емницкий намотал на палец наконечник пояса. — Тимофей Ильич, а как у вас идет сбор огурцов? Не смогу ли я прихватить с собой какой-нибудь ящичек, для ясности!.. Можно будет?

Не дожидаясь ответа, Рубцов-Емницкий взял огородника под руку и быстро увел к огуречным грядам…

Пока они будут идти и разговаривать, пока Рубцов-Емницкий не спеша сорвет молодой ярко-зеленый плод, оботрет его платком, посмотрит на солнце — блестит ли корка, затем достанет нож, разрежет и только потом уже съест; пока он будет беседовать со сборщицами и обещать им всякие приятные вещи, как-то: открыть на огороде промтоварную точку, завезти сюда мануфактуры — словом, пока все это будет говориться, мы тем временем заглянем в контору Рубцова-Емницкого…

В станице Рощинской, в тени каштанов и тутовника, на третьей улице от площади, стоит довольно-таки уютный домик под черепичной крышей с голубыми, под цвет весеннего неба, ставнями. Это и есть контора райпотребсоюза. Тишина царит вокруг затененных стен. Порой, из окон в сад доносится стук косточек на счетах; порой зазвенит пчела над столом главного бухгалтера и тогда послышится голос: «Марья Ивановна, не откажите в любезности, поставьте цветы на окно, а то медоносные существа не дают спокойно работать»; иногда затрещит телефон, и секретарша деловым тоном скажет: «Лев Ильич выехал по району… Когда будет? Этого я вам сказать не могу…» И затем снова наступит длительный покой.

Но так было раньше. А со вчерашнего дня привычная жизнь в тихом домике была нарушена. Началось это утром. Распахнулась дверь, и в контору, мягко ступая своими тупоносыми сапожками, вбежал Рубцов-Емницкий. Не заходя к себе в кабинет, он обвел строгим взглядом подчиненных и сказал:

— Для ясности, будьте все на своих местах. Я скоро вернусь.

Дверь снова распахнулась, и Рубцов-Емницкий исчез. Служащие непонимающе переглянулись, а потом молча посмотрели на главного бухгалтера, который негромко сказал: «Н-да, товарищи, это, я вижу, что-то такое…» А вот что именно он увидел, так никто и не узнал. Секретарша в смятении стала торопливо перелистывать входящую и исходящую книгу, как бы желая в ней найти ответ на столь загадочные слова Рубцова-Емницкого.

А Рубцов-Емницкий в это время подходил к райкому. Кондратьева он застал в машине и наскоро, в самых кратких словах, доложил о встрече Героя, нарисовал красочную картину и, как бы между прочим, намекнул, что надо бы сегодня вынести решение о направлении Сергея Тутаринова на работу заместителем председателя райпотребсоюза.

— Да погоди, Лев Ильич, — сказал Кондратьев. — И чего ты всегда так торопишься?

— А я и не тороплюсь, но само дело подгоняет. Понимаете, Николай Петрович, мне же надо подготовиться.

Кондратьев спешил и поэтому не стал расспрашивать, о какой подготовке говорил Рубцов-Емницкий. Шофер включил мотор, и Кондратьев, захлопывая дверцу машины, сказал:

— Поговори с секретарем по кадрам. А решение принять мы всегда успеем.

С этой минуты все и началось. Рубцов-Емницкий снова появился в конторе, деловым шагом прошел в кабинет и тотчас позвал завхоза, главного бухгалтера и личную секретаршу. Под строжайшим секретом им было дано указание готовиться к встрече заместителя председателя… Рубцов-Емницкий произнес краткую речь, и секретарша, женщина немолодая, опытная, тут же записала на бумаге каждое его слово, выделив основные мысли и пометив каждую буквой. Так, под буквой «а» содержался главный тезис, а именно: заместителем председателя будет не кто иной, как Герой Советского Союза… Услышав это, главный бухгалтер даже рот открыл от удивления: «Кто? Как его фамилия?» Секретарша была женщина учтивая, она не стала интересоваться фамилией будущего заместителя, а поставила на бумаге десять точек и посмотрела на Рубцова-Емницкого тем покорным взглядом, который точно говорил: зачем же преждевременно задавать вопросы? Лучше всего поставить точки…

— Правильно, Евфросинья Федотовна, — сказал Рубцов-Емницкий, умевший читать мысли своей секретарши, — покамест пускай стоят, для ясности, точечки, а потом и фамилию запишете.

Под буквой «б» шли указания, касавшиеся одного лишь бухгалтера. Ему вменялось в обязанность: срочно составить смету расходов, необходимых на ремонт и отделку кабинета, и, самое главное, подыскать нужные статьи. Главный бухгалтер внимательно выслушал, утвердительно кивнул головой, и этот кивок стоил пространной речи… Под буквами «в», «г» и «д» речь шла о завхозе. На него возлагалась главная задача: раздобыть лесоматериал, кирпич, масляные краски самых ярких цветов, белила, олифу, кожу для обивки дверей, найти лучших мастеров. Завхоз вынул из кармана записную книжку, неторопливо переписал все это на отдельный листок и, тоже не сказав ни слова, утвердительно кивнул головой… Под очередными буквами алфавита стояли лаконичные фразы; «Красный бархат на стол — достать через Петра Петровича». «Диван, шифоньер, мягкие кресла, шторы на окна — позвонить в Пятигорск Ираклию Самсоновичу». «Заказать художнику портрет — по фотографии из газеты». Потом пошли и вовсе краткие пометки: «Чернильный прибор — зеркальный». «Стекло на стол — через Петра Петровича». «Половиков — семь метров». Когда же секретарша дошла до буквы «щ» и написала: «Художественную вывеску на двери», Рубцов-Емницкий встал и, строго постукивая серебряным кончиком пояса по столу, сказал:

— Для ясности, все понятно? Действуйте!

Рубцов-Емницкий сел в машину и уехал, а домик в тени тутовых и каштановых деревьев уже напоминал муравейник, в который был брошен камень. Пчелы теперь не кружились над столом главного бухгалтера, а если б они и появились, то он все равно бы их не заметил, ибо весь был погружен в составление сметы. Служащие были взволнованны. «Кто же он? Как его фамилия? Молодой или старый? Строгий или не строгий?» — возникали самые разнообразные вопросы, и никто не мог дать на них точный и исчерпывающий ответ. Картотетчица, девица неопределенных лет, с торчащей куделью на голове, то и дело смотрелась в зеркальце и размышляла над тем, менять ли ей прическу завтра или подождать и сменить в тот день, когда в конторе появится новый заместитель…

Но вскоре служащим пришлось покинуть свои места. Завхоз, не так давно работавший прорабом в лесхозе, проявил такую ревностную деятельность, выполняя пункты «в», «г» и «д», что в два дня завалил всю контору лесом, известью, цементом, кирпичом, красками. Были отысканы и лучшие мастера. Смежная с кабинетом Рубцова-Емницкого комната торгового отдела была освобождена, и туда первыми пришли штукатуры. Возле дверей и окон трудились маляры, испачканные красками всех цветов. Люди, проходя мимо уютного домика, в недоумении разводили руками. «Рубцов-Емницкий уже перестраивается», — говорили они.

Рубцов-Емницкий хорошо знал своего завхоза и, разъезжая по району, был совершенно спокоен за своевременную отделку кабинета. Он также был уверен, что и Петр Петрович и Ираклий Самсонович охотно ему помогут достать все необходимое.

Лишь одна мысль не давала ему покоя: где сейчас находится Сергей Тутаринов? Не испортит ли все дело Хохлаков? Не вздумает ли он взять Сергея к себе в райисполком? Поэтому, поговорив со сборщицами огурцов, Рубцов-Емницкий отвел в сторону Тимофея Ильича и сказал:

— Вы не говорили с сыном?

— Малость говорил.

— Что же он?

— Будто так и ничего, а хочет подумать… Так сразу, говорит, нельзя.

— Да… посоветуйте, Тимофей Ильич, как бы мне его разыскать. Не поехать ли мне в Краснокаменскую?

— Кто ж его знает, где он пропадает. — Тимофей Ильич подумал и сказал: — А что ж? Можно поехать и в Краснокаменскую.

Рубцов-Емницкий прихватил с собой не очень большой ящичек огурцов и поехал в Краснокаменскую разыскивать Сергея.